Я не сильно разбираюсь в живописи, но его работы произвели на меня хорошее впечатление. Они отдалено напомнили мне творчество Айвазовского, моего любимого художника.
Большинство современных художников открывают новые техники, новые течения. В результате, с моей точки зрения, у них получается полная дребедень, которую и школьники могут нарисовать. «Это — мое видение мира», — говорят они. Иногда это доходит до абсурда. И ведь некоторые работы стоят миллионы и даже десятки миллионов долларов. Искусство, как и все другое, стало бизнесом. Тех, кто пишет картины качественно, но в более традиционной манере, довольно сложно раскрутить. Нужна фишка. И чем больше она, тем лучше. В результате продвигают новаторов, чьи работы просто ужасны. Без активного спонсирования шансов прославиться у художника очень мало. Успех прямо пропорционален инвестициям. Талант уходит на второй план.
Везде деньги. Все ради денег. Хотя… Зачем Оля работает? Я думал, ее затянула жажда наживы, легкие деньги. Но, насколько я понял, она ни в чем не будет нуждаться, если бросит свое занятие. Как я хочу узнать правду о ней! Павел после того разговора вообще всячески пресекал мои попытки заговорить об этом.
— Не сейчас, — резко отвечал он. — Позже я тебе все расскажу.
Деньги. Кто же их придумал? Я не верю тем, кто кричит, что не в деньгах счастье! Деньги — это материализованный труд, умения, удача. А разве трудолюбивый, умелый и удачливый человек несчастен? Напротив! «Не в деньгах счастье» — красивая пословица, которая давно утратила всякий смысл. Особенно в капиталистическом мире! Ее любят те, кто не смог разбогатеть и как-то хочет оправдать это.
Я, например, неуверенно себя чувствую, когда у меня в кармане мало денег. Почему? Потому что я скован. Я не могу купить то, что хочу. Не могу заниматься тем, что мне нравится, не задумываясь о цене. Отсутствие денег накладывает ограничения. Оппоненты скажут, что деньги — это ответственность. Не спорю. Но ответственность — это тоже хорошо!
После выставки мы заехали в «Зерно». Эта кофейня находится недалеко от метро «Звездная», но я никогда раньше здесь не был, хоть и живу относительно недалеко. Потрясающий интерьер, все выполнено в пастельных зеленых и коричневых тонах. Уютные уединенные столики с диванами. Еще у входа я почувствовал защищенность и уют.
Паша с самого утра был сам не свой. Смотрел на меня так, как будто бы узнал еще какой-то мой секрет. Мне показалось, что ему даже захотелось побыстрее покинуть выставку, чтобы поговорить об этом. Я думал, это связано с моей проблемой, которую взялся решать Дима.
Мы заказали по кофе и сэндвичу. Только тогда мой друг начал разговор:
— Понимаешь, я ничего не хочу от тебя скрывать. Но мое прошлое я предпочел бы забыть. Я сделал очень много зла за свою жизнь.
— Мне все равно, кем ты был. Я знаю, кто ты сейчас. И мне этого достаточно.
— Я прекрасно понимаю, о ком ты хочешь поговорить. Но на ее жизнь оказали большое влияние мои поступки и решения, за которые мне стыдно. Лучше тебе не знать о них.
— Паша, я абсолютно ничего не знаю об Оле. Ты и представить не можешь, каково это, когда все мысли только об одной девушке, неизвестной тебе. Получить любую крупинку информации о ней — счастье для меня. Не мучай меня. Расскажи хоть что-то! Пожалуйста.
— Она стала совсем другим человеком за последнее время. Какие ее увлечения? Занятия? Как проводит вечера? Понятия не имею. Она была прекрасной девушкой, обаятельной, воспитанной. Ее ждало бы прекрасное будущее, если бы не этот проклятый клуб, — стиснув зубы, процедил он, потупил взгляд и уставился на пол. Я, следуя за его глазами, также стал всматриваться в ковролин. И ждать, что он скажет дальше. Наконец он продолжил:
— А если ты хочешь узнать, как она оказалась в клубе, то вот здесь загвоздка, так как это невозможно объяснить, не говоря обо мне.
Продолжаю рассматривать пятнышко грязи на полу в надежде, что неудобный момент пройдет, и Паша продолжит сам. Молчание затягивается. Собираюсь с духом, чтобы дрожащим голосом ответить:
— Сам решай, говорить или нет. Но я очень прошу, пожалуйста, расскажи. Мне это действительно важно.
— Хм. Хорошо. Может, ты и заслужил узнать правду.
От неожиданности я улыбаюсь, но понимая неуместность таких эмоций в данный момент, стараюсь придать лицу серьезное выражение. Паша тихо говорит:
— Все началось давно, десять лет назад. Я еще не был совершеннолетним. Подросток, чересчур надменный, с пустыми, но большими амбициями. Таким меня сделали деньги отца. Он никогда не скупился и давал почти все, что я просил, особенно после смерти матери. Она скончалась, когда мне было всего двенадцать лет. Отец очень горевал, но через год нашел утеху в объятиях шлюх. Сейчас я не могу представить, о чем он думал, когда каждый день приводил в дом новых продажных девушек. Представляешь, он не стеснялся меня и Оли! Как сейчас помню, как она, кроха, приходила ко мне и спрашивала: «Паша, эти тетеньки опять кричат у папы в комнате. Все в порядке?». Бедная мама! Видела бы она, во что превращался папа.
Мой отец разбогател в начале девяностых. Ему принадлежит большое количество углеперерабатывающих заводов. Не буду вдаваться в подробности его работы, но у него была куча чертовых денег. До смерти матери он был совсем другим. Любил маму, очень любил, зарабатывал для нас, для своей семьи. После ее смерти он изменился, бросил охоту, почти перестал общаться с прежними друзьями, как будто бы жизнь покинула его, оставив оболочку влачить бесцельное существование. Его поглотила тьма.
Работа и шлюхи — все, что у него осталось. Нас с Олей он перестал замечать напрочь. При жизни мамы он тоже не жаловал нас вниманием, теперь же мы стали для него просто людьми, живущими с ним в одном доме. Он не воспринимал нас как детей. Знаешь, как я лишился девственности? Ха. В четырнадцать лет отец положил мне в кровать девку. Она пришла ко мне в комнату и сказала: «Папа тобой недоволен. Он попросил тебя наказать!». Я был неглуп и быстро воспользовался возможностью. Она позволила с собой сделать все, на что была способна моя детская фантазия. В следующий раз, когда отец опять привел в дом девушек, я без зазрения совести попросил его, чтобы он мне уступил одну — и он, не колеблясь, согласился.
Я не сильно разбираюсь в живописи, но его работы произвели на меня хорошее впечатление. Они отдалено напомнили мне творчество Айвазовского, моего любимого художника.
Большинство современных художников открывают новые техники, новые течения. В результате, с моей точки зрения, у них получается полная дребедень, которую и школьники могут нарисовать. «Это — мое видение мира», — говорят они. Иногда это доходит до абсурда. И ведь некоторые работы стоят миллионы и даже десятки миллионов долларов. Искусство, как и все другое, стало бизнесом. Тех, кто пишет картины качественно, но в более традиционной манере, довольно сложно раскрутить. Нужна фишка. И чем больше она, тем лучше. В результате продвигают новаторов, чьи работы просто ужасны. Без активного спонсирования шансов прославиться у художника очень мало. Успех прямо пропорционален инвестициям. Талант уходит на второй план.
Везде деньги. Все ради денег. Хотя… Зачем Оля работает? Я думал, ее затянула жажда наживы, легкие деньги. Но, насколько я понял, она ни в чем не будет нуждаться, если бросит свое занятие. Как я хочу узнать правду о ней! Павел после того разговора вообще всячески пресекал мои попытки заговорить об этом.
— Не сейчас, — резко отвечал он. — Позже я тебе все расскажу.
Деньги. Кто же их придумал? Я не верю тем, кто кричит, что не в деньгах счастье! Деньги — это материализованный труд, умения, удача. А разве трудолюбивый, умелый и удачливый человек несчастен? Напротив! «Не в деньгах счастье» — красивая пословица, которая давно утратила всякий смысл. Особенно в капиталистическом мире! Ее любят те, кто не смог разбогатеть и как-то хочет оправдать это.
Я, например, неуверенно себя чувствую, когда у меня в кармане мало денег. Почему? Потому что я скован. Я не могу купить то, что хочу. Не могу заниматься тем, что мне нравится, не задумываясь о цене. Отсутствие денег накладывает ограничения. Оппоненты скажут, что деньги — это ответственность. Не спорю. Но ответственность — это тоже хорошо!
После выставки мы заехали в «Зерно». Эта кофейня находится недалеко от метро «Звездная», но я никогда раньше здесь не был, хоть и живу относительно недалеко. Потрясающий интерьер, все выполнено в пастельных зеленых и коричневых тонах. Уютные уединенные столики с диванами. Еще у входа я почувствовал защищенность и уют.
Паша с самого утра был сам не свой. Смотрел на меня так, как будто бы узнал еще какой-то мой секрет. Мне показалось, что ему даже захотелось побыстрее покинуть выставку, чтобы поговорить об этом. Я думал, это связано с моей проблемой, которую взялся решать Дима.
Мы заказали по кофе и сэндвичу. Только тогда мой друг начал разговор:
— Понимаешь, я ничего не хочу от тебя скрывать. Но мое прошлое я предпочел бы забыть. Я сделал очень много зла за свою жизнь.
— Мне все равно, кем ты был. Я знаю, кто ты сейчас. И мне этого достаточно.
— Я прекрасно понимаю, о ком ты хочешь поговорить. Но на ее жизнь оказали большое влияние мои поступки и решения, за которые мне стыдно. Лучше тебе не знать о них.
— Паша, я абсолютно ничего не знаю об Оле. Ты и представить не можешь, каково это, когда все мысли только об одной девушке, неизвестной тебе. Получить любую крупинку информации о ней — счастье для меня. Не мучай меня. Расскажи хоть что-то! Пожалуйста.
— Она стала совсем другим человеком за последнее время. Какие ее увлечения? Занятия? Как проводит вечера? Понятия не имею. Она была прекрасной девушкой, обаятельной, воспитанной. Ее ждало бы прекрасное будущее, если бы не этот проклятый клуб, — стиснув зубы, процедил он, потупил взгляд и уставился на пол. Я, следуя за его глазами, также стал всматриваться в ковролин. И ждать, что он скажет дальше. Наконец он продолжил:
— А если ты хочешь узнать, как она оказалась в клубе, то вот здесь загвоздка, так как это невозможно объяснить, не говоря обо мне.
Продолжаю рассматривать пятнышко грязи на полу в надежде, что неудобный момент пройдет, и Паша продолжит сам. Молчание затягивается. Собираюсь с духом, чтобы дрожащим голосом ответить:
— Сам решай, говорить или нет. Но я очень прошу, пожалуйста, расскажи. Мне это действительно важно.
— Хм. Хорошо. Может, ты и заслужил узнать правду.
От неожиданности я улыбаюсь, но понимая неуместность таких эмоций в данный момент, стараюсь придать лицу серьезное выражение. Паша тихо говорит:
— Все началось давно, десять лет назад. Я еще не был совершеннолетним. Подросток, чересчур надменный, с пустыми, но большими амбициями. Таким меня сделали деньги отца. Он никогда не скупился и давал почти все, что я просил, особенно после смерти матери. Она скончалась, когда мне было всего двенадцать лет. Отец очень горевал, но через год нашел утеху в объятиях шлюх. Сейчас я не могу представить, о чем он думал, когда каждый день приводил в дом новых продажных девушек. Представляешь, он не стеснялся меня и Оли! Как сейчас помню, как она, кроха, приходила ко мне и спрашивала: «Паша, эти тетеньки опять кричат у папы в комнате. Все в порядке?». Бедная мама! Видела бы она, во что превращался папа.
Мой отец разбогател в начале девяностых. Ему принадлежит большое количество углеперерабатывающих заводов. Не буду вдаваться в подробности его работы, но у него была куча чертовых денег. До смерти матери он был совсем другим. Любил маму, очень любил, зарабатывал для нас, для своей семьи. После ее смерти он изменился, бросил охоту, почти перестал общаться с прежними друзьями, как будто бы жизнь покинула его, оставив оболочку влачить бесцельное существование. Его поглотила тьма.
Работа и шлюхи — все, что у него осталось. Нас с Олей он перестал замечать напрочь. При жизни мамы он тоже не жаловал нас вниманием, теперь же мы стали для него просто людьми, живущими с ним в одном доме. Он не воспринимал нас как детей. Знаешь, как я лишился девственности? Ха. В четырнадцать лет отец положил мне в кровать девку. Она пришла ко мне в комнату и сказала: «Папа тобой недоволен. Он попросил тебя наказать!». Я был неглуп и быстро воспользовался возможностью. Она позволила с собой сделать все, на что была способна моя детская фантазия. В следующий раз, когда отец опять привел в дом девушек, я без зазрения совести попросил его, чтобы он мне уступил одну — и он, не колеблясь, согласился.