— Вы ничего не знаете, — вмешался отец. — Кесс не может принимать самостоятельных решений.
Тайлер усмехнулся.
Усмехнуться в лицо моему отцу мог только самоубийца. И все же, я чувствовала какую-то горькую благодарность за то, что он осмелился здесь наговорить.
— Картофель остынет, — вклинилась я робко. — Может, я уже принесу курицу?
Мама вынула хнычущего Ива из стульчика, резко бросила нашему гостю:
— Вам лучше уйти!
Тайлер посмотрел на меня, приподнял бровь, будто вопрошая: “Ну, ты скажешь хоть что-нибудь, крошка?”
Я вдруг оказалась в ловушке. Я редко перечила родителям, вернее, никогда не перечила родителям.
— Кесс, — произнес Тайлер требовательно: — Может, ты скажешь им, что ты хочешь на самом деле?
— Я… я хочу съесть курицу… наверно, уже остыла.
— Кесс, сейчас есть кое-что поважнее курицы. Ты утром согласилась подписать бумаги. Ты все еще хочешь работать со мной? — о, он был очень настойчив.
— Наверно, я… — взглянула на маму, закусила губу. — Я не знаю.
Тайлер хмыкнул.
— Ладно… тогда увидимся, когда твои желания станут более определенными, Кесс, и ты перестанешь слушать людей, которые считают тебя неполноценной. Когда ты осознаешь, что будешь работать в магазине отца до самой старости, звякни мне, договорились? — и он подмигнул моему брату, развернулся и пошел к двери.
Я наблюдала, как он скрылся в холле. А затем раздался хлопок дверью, который вынудил меня броситься следом.
Я выскочила на крыльцо, сбежала по ступеням за Тайлером, который шел к машине, заложив руки в карманы, втянув голову в плечи.
— Отвали, Кесс! — бросил он грозно.
Он шел так быстро, что мне оставалось бежать рядом, путаясь у него под ногами.
— Тайлер, я… просто… я не знаю, как объяснить…
— Что именно, Кесс? То, что твои родители считают тебя идиоткой?
— Они заботятся обо мне!
— Неужели, — он закурил на ходу.
— Вы ничего не знаете, — вмешался отец. — Кесс не может принимать самостоятельных решений.
Тайлер усмехнулся.
Усмехнуться в лицо моему отцу мог только самоубийца. И все же, я чувствовала какую-то горькую благодарность за то, что он осмелился здесь наговорить.
— Картофель остынет, — вклинилась я робко. — Может, я уже принесу курицу?
Мама вынула хнычущего Ива из стульчика, резко бросила нашему гостю:
— Вам лучше уйти!
Тайлер посмотрел на меня, приподнял бровь, будто вопрошая: “Ну, ты скажешь хоть что-нибудь, крошка?”
Я вдруг оказалась в ловушке. Я редко перечила родителям, вернее, никогда не перечила родителям.
— Кесс, — произнес Тайлер требовательно: — Может, ты скажешь им, что ты хочешь на самом деле?
— Я… я хочу съесть курицу… наверно, уже остыла.
— Кесс, сейчас есть кое-что поважнее курицы. Ты утром согласилась подписать бумаги. Ты все еще хочешь работать со мной? — о, он был очень настойчив.
— Наверно, я… — взглянула на маму, закусила губу. — Я не знаю.
Тайлер хмыкнул.
— Ладно… тогда увидимся, когда твои желания станут более определенными, Кесс, и ты перестанешь слушать людей, которые считают тебя неполноценной. Когда ты осознаешь, что будешь работать в магазине отца до самой старости, звякни мне, договорились? — и он подмигнул моему брату, развернулся и пошел к двери.
Я наблюдала, как он скрылся в холле. А затем раздался хлопок дверью, который вынудил меня броситься следом.
Я выскочила на крыльцо, сбежала по ступеням за Тайлером, который шел к машине, заложив руки в карманы, втянув голову в плечи.
— Отвали, Кесс! — бросил он грозно.
Он шел так быстро, что мне оставалось бежать рядом, путаясь у него под ногами.
— Тайлер, я… просто… я не знаю, как объяснить…
— Что именно, Кесс? То, что твои родители считают тебя идиоткой?
— Они заботятся обо мне!
— Неужели, — он закурил на ходу.