Я тихо вышел на лестницу, порвал письмо и выбросил его в мусоропровод (замечательная, между прочим, вещь). Незачем мне было читать это письмо. Я и так его знал. Себе я написал его сам, на почте, тогда, когда убежал с залива.
Первыми на день рождения пришли Дымшицы, вернее, не они, а она. Сам-то он, папин сослуживец, помчался куда-то на Невский доставать нечто потрясающее, что именно, она не хотела говорить — сюрприз. А она с ним не поехала, потому что ей, видите ли, холодно. Вообще-то она мне сразу понравилась, потому что была кругленькая, как шарик, и вместо одних букв говорила совсем другие. Мы как дурачки стали вчетвером помогать ей снимать пальто, и из-за этого снимали его целую вечность. Она сразу же полезла на кухню, посмотреть, как мы устроились на новом месте. На окне стояли разные бутылки, и она тут же закричала:
— Фампанское! Фампанское! Я его обаваю!
Мама побледнела и вылетела в прихожую, прихватив с собой и меня.
— Какой ужас! Боже! — зашептала она. — Быстренько беги в магазин. Там же в бутылке не шампанское. Там у меня подсолнечное масло. Просто ужас!
— Мне не дадут, — сказал я. — Детям вино не продают.
Она внимательно посмотрела на меня.
— Откуда ты знаешь? — спросила она. — Ты что — пробовал купить?
— Смех, — сказал я. — Я читал в книжках.
— Беги, — сказала мама. — Я напишу продавцу записку.
— Мама, — сказал я. — Ты серьёзно? Мало ли кто написал записку. Может, это я сам написал.
— Да-да, верно, — сказала она. — Но ты всё равно беги — вдруг дадут.
Я, конечно, не побежал, а пошёл потихоньку — голова кружилась от этой суеты, — и не знаю почему, но «фампанское» мне продали. Я шёл обратно и думал, что в общем-то всё вроде бы в порядке: придёт Рыбкина, а маме я скажу, что должен был ещё один мальчик прийти, но чего-то его нет, может, заболел… С друзьями для мамы получалось как надо, будто бы они у меня уже есть, немного, но есть. «А вдруг не придёт Рыбкина? — думал я и тут же старался не думать об этом. — Как же она может не прийти, раз обещала?»
Дома я увидел потрясающего дядьку. Это был Дымшиц. Он был широкий, как кровать, толстый, пузатый, шумный и очень симпатичный. На нём была белоснежная рубашка и полосатый, чёрный с серым галстук, и он, этот Дымшиц, всё время хохотал и шутил.
— Я — Дымшиц! — крикнул он и хлопнул меня по плечу. — Поздравляю, шкет. Вот тебе подарок.
И он протянул мне невероятный какой-то перочинный нож, до того красивый, что я даже не дышал несколько секунд. И ещё он принёс феноменальный торт, за ним-то он и гонялся на Невский.
Стол уже был накрыт, но Зика, оказывается, ушла, и никто не садился. Хорошо бы, подумал я, вот так и отпраздновать впятером: Дымшицы, папа, мама и я. Ну и ещё Зика, конечно. Но её не было. Мама сказала, что она пошла за своей лучшей подругой.
— А где же твои друзья? — спросила мама.
— Не знаю, — сказал я. — Должна прийти одна девочка и один мальчик. Не знаю, где они.
— Дымфиц, Дымфиц, — сказала его жена, ну, эта кругленькая. Она, я заметил, всё время звала его по фамилии. — Дымфиц, попроси, чтобы открывать фампанское дали тебе. Обаваю, когда громко хлопает пробка.
— Хорофо, Фура, — сказал Дымшиц.
— Конечно, пусть Сеня открывает, — сказал папа.
Я тихо вышел на лестницу, порвал письмо и выбросил его в мусоропровод (замечательная, между прочим, вещь). Незачем мне было читать это письмо. Я и так его знал. Себе я написал его сам, на почте, тогда, когда убежал с залива.
Первыми на день рождения пришли Дымшицы, вернее, не они, а она. Сам-то он, папин сослуживец, помчался куда-то на Невский доставать нечто потрясающее, что именно, она не хотела говорить — сюрприз. А она с ним не поехала, потому что ей, видите ли, холодно. Вообще-то она мне сразу понравилась, потому что была кругленькая, как шарик, и вместо одних букв говорила совсем другие. Мы как дурачки стали вчетвером помогать ей снимать пальто, и из-за этого снимали его целую вечность. Она сразу же полезла на кухню, посмотреть, как мы устроились на новом месте. На окне стояли разные бутылки, и она тут же закричала:
— Фампанское! Фампанское! Я его обаваю!
Мама побледнела и вылетела в прихожую, прихватив с собой и меня.
— Какой ужас! Боже! — зашептала она. — Быстренько беги в магазин. Там же в бутылке не шампанское. Там у меня подсолнечное масло. Просто ужас!
— Мне не дадут, — сказал я. — Детям вино не продают.
Она внимательно посмотрела на меня.
— Откуда ты знаешь? — спросила она. — Ты что — пробовал купить?
— Смех, — сказал я. — Я читал в книжках.
— Беги, — сказала мама. — Я напишу продавцу записку.
— Мама, — сказал я. — Ты серьёзно? Мало ли кто написал записку. Может, это я сам написал.
— Да-да, верно, — сказала она. — Но ты всё равно беги — вдруг дадут.
Я, конечно, не побежал, а пошёл потихоньку — голова кружилась от этой суеты, — и не знаю почему, но «фампанское» мне продали. Я шёл обратно и думал, что в общем-то всё вроде бы в порядке: придёт Рыбкина, а маме я скажу, что должен был ещё один мальчик прийти, но чего-то его нет, может, заболел… С друзьями для мамы получалось как надо, будто бы они у меня уже есть, немного, но есть. «А вдруг не придёт Рыбкина? — думал я и тут же старался не думать об этом. — Как же она может не прийти, раз обещала?»
Дома я увидел потрясающего дядьку. Это был Дымшиц. Он был широкий, как кровать, толстый, пузатый, шумный и очень симпатичный. На нём была белоснежная рубашка и полосатый, чёрный с серым галстук, и он, этот Дымшиц, всё время хохотал и шутил.
— Я — Дымшиц! — крикнул он и хлопнул меня по плечу. — Поздравляю, шкет. Вот тебе подарок.
И он протянул мне невероятный какой-то перочинный нож, до того красивый, что я даже не дышал несколько секунд. И ещё он принёс феноменальный торт, за ним-то он и гонялся на Невский.
Стол уже был накрыт, но Зика, оказывается, ушла, и никто не садился. Хорошо бы, подумал я, вот так и отпраздновать впятером: Дымшицы, папа, мама и я. Ну и ещё Зика, конечно. Но её не было. Мама сказала, что она пошла за своей лучшей подругой.
— А где же твои друзья? — спросила мама.
— Не знаю, — сказал я. — Должна прийти одна девочка и один мальчик. Не знаю, где они.
— Дымфиц, Дымфиц, — сказала его жена, ну, эта кругленькая. Она, я заметил, всё время звала его по фамилии. — Дымфиц, попроси, чтобы открывать фампанское дали тебе. Обаваю, когда громко хлопает пробка.
— Хорофо, Фура, — сказал Дымшиц.
— Конечно, пусть Сеня открывает, — сказал папа.