…
К моему удивлению, вошедший оказался совершенно непохож на Ивана Васильевича. История не сохранила портрета этого человека, но коллегу в нем я прочувствовал сразу…
Разговор с Иваном Михайловичем Висковатым, думным дьяком и главой Посольского приказа получился непростой. Как-никак в это время единственная разведка Московии при его заведении и обреталась. Говорили мы на латыни, благо ее я знал еще с Белгородской Духовной семинарии, как и церковнославянский с древнегреческим. Но светить знание этих языка во избежание ненужных вопросов не стал, а вот латинский как раз сейчас основной в общении образованных людей Европы, так что по их понятиям я его знать могу и даже должен. Остальные два в мою легенду не вписываются совершенно.
Все прошло как по маслу: моя легенда сомнений не вызвала, напротив, была принята более чем благосклонно, похоже серьезные у них тут с мастерами проблемы. Вопросы, конечно, были, но в основном о моей работе в Италии и о путешествии в Индию. Испания и Португалия дьяка интересовала мало, встрепенулся он только при рассказе о серебре и золоте из Нового Света.
Мое желание заняться поиском руд и выделкой железа вызвало у него неподдельный восторг, и вкрадчивый вопрос на тему: а могу ли я пушки лить. Вопрос неспроста — скажи да, и тут же начнут активно уговаривать провести остаток жизни на Пушечном дворе, а оно мне надо? Пришлось развести руками: мол, как льют, видал, но за малостью лет до сего дела не допускали, сам процесс и некоторые тонкости помню, но смутно, пробовать надо, может быть, что и получится. Глава Посольского приказа, вздохнув, и молвил, мол, нет, так нет, но ежели выйдет, государь ценой не обидит и милостями своими не оставит. Затем он поинтересовался, знаю ли иных мастеров добрых, готовых в Московию перебраться.
Прикинув, что более удачного момента может и не подвернутся, я посоветовал отправить, кого-нибудь в Хемниц, к Георгу Бауэру, дабы пригласить того в Москву, не забыв при этом рассказать об изданных им книгах по металлургии и рудному делу. Кроме немца, упомянул венецианца Джамбатисто Бенедетти, посетовав, что где искать сего математика и астронома, ума не приложу, но дело того стоит, ибо труды его могут великую пользу дать, в том числе и для дела ратного. И добавил, что коли, не удастся сыскать, или уговорить, то есть еще его учитель — Никколо Фонтана, по прозвищу Тарталья, который разбирается в тех делах ничуть не хуже. Упомянул еще о враче и профессоре математики Миланского университета Джироламо Кардано.
После чего плавно перешли к вопросу о железоделательном заводе. Вполне ожидаемо основным камнем преткновения стал срок освобождения от податей. Я-то помнил, что Строгановы себе выбили аж двадцать урочных лет налоговой льготы, и не скромничая, накинул еще пятерку, попросив все двадцать пять, но Висковатый настаивал на двенадцати, мол, и того много ж. Как обычно — сколько не проси, получишь половину потребного. Но сдаваться не наш метод, решил я и начал сетовать что, де леса Муромские пока дикие, трудов нужно положить немало, а ну как татары или местные тати с набегом придут и пожгут все? Посему расходы на огневой припас, да людишек ратных будут изрядными. В общем, торговались как в Одессе на привозе, до хрипоты…
Я особо не удивлялся, благо в свое время читал в записках Сигизмунда Герберштейна про любовь московитов спорить и торговаться с иноземцами, поэтому упрямо стоял на своем. В результате сошлись на том, что решать сие государю, но ранее двадцати лет никакие подати и оброки не с завода, ни с угодий, не брать. Деревенек к заводу приписанных, как это во времена Петра делалось, мне не обломится, по причине почти полного отсутствия оных в данной местности. Дозволено было лишь людей нетяглых брать за свой кошт, тех кои своей охотой на ту землю сядут, да на завод возьмутся в работы. Им же быть обельными от оброка и тягла, а детям их и внукам так же. Боярских же людей беглых, да татей в работы не брать.
А ставить заводы на реках Железница и Виля. Руды искать и уголь жечь от Оки до Вилетьмы, там же и жито сеять, дабы для людишек свой хлеб был в достатке, а коли надобно, то и борти ставить или иные промыслы заводить. Если мне не изменяет память, это даже немного более размеров будущего Выксунского района. Впрочем, какой-то щедростью тут и не пахло, сейчас эти земли доходов практически не приносили, в перспективе прибыток намечался немалый, причем без особых затрат со стороны государства.
Далее, разговор зашел о рудах медных, а паче серебряных. Мол, коли найти оные, то ставить печи плавильные, дабы медь лить, а урочный срок им — десять лет, а по серебру пять, после чего с меди брать треть и с серебра треть. На сей ушлый расклад, я заметил, что за пять лет едва вложения окупить выйдет, потому искать серебро, никакого резона нет. Дьяк почесал в затылке и сказал, если государь добро даст, то хоть на десять и более, на то его воля. На том и порешили. На вопрос когда ждать царевой грамоты, Висковатый выразился неопределенно, мол, государь в отъезде, даст бог, через пару-тройку дней будет на Москве, а пока, де погуляй, пару провожатых и толмача Посольский приказ, для такого дела выделит.
В тот же день прогуляться не вышло, при попытке встать на ноги меня повело и если бы не Иван Михайлович, то я непременно рухнул бы на пол. Следующие два дня я учился ходить заново и только на третий день, в субботу нашел в себе силы на вылазку из царских палат.
…
Древняя Москва за пределами Кремля и боярских палат не впечатлила: грязь, вонь вполне средневекового разлива. Проезжая часть вымощена только от Кремля до Никольских и Спасских ворот, причем бревнами, а в остальном, как повезет. С этим делом не особо: шаг в сторону с мостовой и сразу попадаешь в жидкую грязь, но для моих спутников, похоже, это дело привычное, идут, как ни в чем не бывало, хлюпая сапогами по жиже. Ноги держали меня более или мене сносно, хотя временами стрельцам приходилось меня поддерживать, чтоб не упал.
Они оба были крупные, кряжистые, едва не с меня ростом, в красных суконных кафтанах. От Посольского приказа нас сопровождал худой низкорослый грек-толмач, с длинной бородой и выкаченными глазами: хоть сейчас на икону в образе святого мученика пиши. Одет он, правда, не в пример богаче служилых: роскошная шуба, шапка с собольей опушкой, красные сафьяновые сапожки. Со мной грех сравнивать, одёжи с царского плеча я пока не получил, дьяк тоже не расщедрился, пришлось надеть то, в чем упал за борт: штормовку, брюки да яловые сапоги. Со стороны чисто матрос, потерпевший кораблекрушение, или разбойник, конвоируемый на лобное место. Служка, когда мое просохшее одеяние выдавал, явно норовил поинтересоваться заморской одеждой и особенно косил глазами на обувь, но грек пресек сие в зародыше одним свирепым взглядом — мол, не по чину спрашиваешь.
Встречный народ перешептывался, поглядывая на меня и сопровождающих. Поначалу мне предложили пройтись по торгу, да по лавкам иноземных купцов, но такой вариант я отверг: успею на заморские товары посмотреть, сейчас же интересует незатейливый ширпотреб. В конечном счете, большинство технологий выгодно доводить до массового производства, а для этого нужно представлять: что нужно и по каким ценам, поэтому торг в Китай городе мы тоже проскочили, и перейдя по наплавному мосту на другой берег Яузы, пошли по торговым рядам.
Поскольку денег у меня с собой не было, от слова совсем, если не считать завалявшиеся в кармане медяки советских времен, Висковатый по окончании разговора сжалился и от щедрот своих вручил мне сотню московок серебром. Вот на эту сумму я и приценивался: как оказалось, сильно не разгуляешься. Точнее погулять то, как раз выйдет, а вот купить что-то серьезное, увы: столько стоит девять четвертей ржи, или два с полтиной пуда семги, или три длинных осетра. Из одежды рубля хватить как раз на холщовую рубаху, штаны, нагольный овчинный полушубок да пару сапог. А вот одна шуба как у толмача тянет больше чем на сотню, не иначе с царского плеча получил. Впрочем, не привык я щеголять, по мне важнее удобство одежды и практичность.
Из портняжных рядов подались на конный рынок. Приценился: за рубль можно купить корову и десяток-другой кур в придачу, или быка четырехлетку, а вот хороший конь стоит восемь и более, лошадка похуже — около трех. Аргамак же вообще полсотни или даже более. Дальше осмотрели плотницкие ряды, где все, от саней до амбаров, и даже готовых изб. Небольшой дом — три-четыре рубля, более крупный, квадратов под семьдесят, уже стоит как минимум десять.
Прошлись по ремесленным и кузнечным рядам, железо оказалось довольно дорогим, что порадовало: пуд в крицах более четырех алтын, уклад, как здесь называют сталь, еще дороже. Причем сталь так себе, ломкая, явно с примесями. Топор в зависимости от размера и назначения от одного до двух алтын, коса-горбуша — две денги и более, замки по-разному, но тоже недешево. Поинтересовался у мастеровых насчет заработков: кузнецы не бедствуют, как и игольщики, замочники и прочие, а вот у поденщиков доход вдвое, а то и втрое меньше, алтын в день, не более. Впрочем, они тоже не голодают, на эти деньги в Москве дней пять вполне можно прожить. Плохо другое, кузнецов тут всего ничего, да что говорить — всех мастеров работающих с железом от силы сотни три, а в остальных городах и того менее.
Беда, однако. Видать, придется учить с нуля основную массу, сманить если и получится, то немного, дай бог десяток. Так что кузнечное производство быстро не подтянуть, придется поначалу на чугунном литье выезжать, ну да не беда: ядра и пушки казна купит и еще попросит. Металл для литья бронзы в Московии привозной, и стоит люто: медь около двух рублей пуд, олово, смотря по купцу, но тоже не дешево. Если чугунные хоть втрое меньше продавать, и казна немало сэкономит, и я внакладе не буду.
Пока считал да прикидывал, обнаружил, что идем мы не обратно, а куда-то в сторону. Поинтересовался у грека. Тот ответил, что сегодня у брата одного из стрельцов именины, посему тот всех на угощение и пригласил. Вот народ, никакой дисциплины! Вместо службы решили свалить пожрать да выпить на халяву. Впрочем, такие времена, тут порой и воеводы, как помню, забивали на указ царя ехать к войску на ратный подвиг, так что приходилось туда их коваными в железо вести под конвоем. Но это лирика, сейчас мне не с руки протестовать, с утра уже времени прошло прилично — проголодался.
Дошли до места без приключений, если не считать непролазные грязи на слободских улицах. Двор у именинника оказался приличных размеров, с сараем, амбаром и хлевом, а вот изба так себе, небольшая, с печью по-черному — без трубы, потолок весь черный и запах как в коптильне. Войдя внутрь, через низенькую дверь с высоким порогом, мои сопровождающие перекрестились на образа и пожелали здравия хозяину дома и другим присутствующим. За грубо сколоченным, столом из толстых скобленых досок сидели родственники именинника: двое братьев, да дядька с племянником. Особых разносолов не было: щи с капустой и говядиной, пироги, каша, квашеная капуста да квас, хотя стрелец и порадовал, что де хорошо не как в прошлом годе, когда именины пришлись на понедельник, то есть постный день. А в следующем году, на среду выйдет, так что снова вместо пирогов с мясом придется довольствоваться рыбными.
Сначала степенно помолились перед трапезой, затем выпили за здравие по чарке хлебного вина, закусив квашеной капустой, после чего хозяйка притащила горшок со щами, которые пришлось хлебать вместе со всеми из одной большой миски, закусывая пирогами. Удивили ложки с очень коротким черенком — неужто они дерево экономят? Или это чтобы никто мясо из щей не таскал раньше времени с глубины? Затем в ту же миску наложили каши. Понятно теперь, почему эпидемии в средневековье не редкость, при таких обычаях, они, вообще, норма. Одна надежда, авось пронесет.
…
К моему удивлению, вошедший оказался совершенно непохож на Ивана Васильевича. История не сохранила портрета этого человека, но коллегу в нем я прочувствовал сразу…
Разговор с Иваном Михайловичем Висковатым, думным дьяком и главой Посольского приказа получился непростой. Как-никак в это время единственная разведка Московии при его заведении и обреталась. Говорили мы на латыни, благо ее я знал еще с Белгородской Духовной семинарии, как и церковнославянский с древнегреческим. Но светить знание этих языка во избежание ненужных вопросов не стал, а вот латинский как раз сейчас основной в общении образованных людей Европы, так что по их понятиям я его знать могу и даже должен. Остальные два в мою легенду не вписываются совершенно.
Все прошло как по маслу: моя легенда сомнений не вызвала, напротив, была принята более чем благосклонно, похоже серьезные у них тут с мастерами проблемы. Вопросы, конечно, были, но в основном о моей работе в Италии и о путешествии в Индию. Испания и Португалия дьяка интересовала мало, встрепенулся он только при рассказе о серебре и золоте из Нового Света.
Мое желание заняться поиском руд и выделкой железа вызвало у него неподдельный восторг, и вкрадчивый вопрос на тему: а могу ли я пушки лить. Вопрос неспроста — скажи да, и тут же начнут активно уговаривать провести остаток жизни на Пушечном дворе, а оно мне надо? Пришлось развести руками: мол, как льют, видал, но за малостью лет до сего дела не допускали, сам процесс и некоторые тонкости помню, но смутно, пробовать надо, может быть, что и получится. Глава Посольского приказа, вздохнув, и молвил, мол, нет, так нет, но ежели выйдет, государь ценой не обидит и милостями своими не оставит. Затем он поинтересовался, знаю ли иных мастеров добрых, готовых в Московию перебраться.
Прикинув, что более удачного момента может и не подвернутся, я посоветовал отправить, кого-нибудь в Хемниц, к Георгу Бауэру, дабы пригласить того в Москву, не забыв при этом рассказать об изданных им книгах по металлургии и рудному делу. Кроме немца, упомянул венецианца Джамбатисто Бенедетти, посетовав, что где искать сего математика и астронома, ума не приложу, но дело того стоит, ибо труды его могут великую пользу дать, в том числе и для дела ратного. И добавил, что коли, не удастся сыскать, или уговорить, то есть еще его учитель — Никколо Фонтана, по прозвищу Тарталья, который разбирается в тех делах ничуть не хуже. Упомянул еще о враче и профессоре математики Миланского университета Джироламо Кардано.
После чего плавно перешли к вопросу о железоделательном заводе. Вполне ожидаемо основным камнем преткновения стал срок освобождения от податей. Я-то помнил, что Строгановы себе выбили аж двадцать урочных лет налоговой льготы, и не скромничая, накинул еще пятерку, попросив все двадцать пять, но Висковатый настаивал на двенадцати, мол, и того много ж. Как обычно — сколько не проси, получишь половину потребного. Но сдаваться не наш метод, решил я и начал сетовать что, де леса Муромские пока дикие, трудов нужно положить немало, а ну как татары или местные тати с набегом придут и пожгут все? Посему расходы на огневой припас, да людишек ратных будут изрядными. В общем, торговались как в Одессе на привозе, до хрипоты…
Я особо не удивлялся, благо в свое время читал в записках Сигизмунда Герберштейна про любовь московитов спорить и торговаться с иноземцами, поэтому упрямо стоял на своем. В результате сошлись на том, что решать сие государю, но ранее двадцати лет никакие подати и оброки не с завода, ни с угодий, не брать. Деревенек к заводу приписанных, как это во времена Петра делалось, мне не обломится, по причине почти полного отсутствия оных в данной местности. Дозволено было лишь людей нетяглых брать за свой кошт, тех кои своей охотой на ту землю сядут, да на завод возьмутся в работы. Им же быть обельными от оброка и тягла, а детям их и внукам так же. Боярских же людей беглых, да татей в работы не брать.
А ставить заводы на реках Железница и Виля. Руды искать и уголь жечь от Оки до Вилетьмы, там же и жито сеять, дабы для людишек свой хлеб был в достатке, а коли надобно, то и борти ставить или иные промыслы заводить. Если мне не изменяет память, это даже немного более размеров будущего Выксунского района. Впрочем, какой-то щедростью тут и не пахло, сейчас эти земли доходов практически не приносили, в перспективе прибыток намечался немалый, причем без особых затрат со стороны государства.
Далее, разговор зашел о рудах медных, а паче серебряных. Мол, коли найти оные, то ставить печи плавильные, дабы медь лить, а урочный срок им — десять лет, а по серебру пять, после чего с меди брать треть и с серебра треть. На сей ушлый расклад, я заметил, что за пять лет едва вложения окупить выйдет, потому искать серебро, никакого резона нет. Дьяк почесал в затылке и сказал, если государь добро даст, то хоть на десять и более, на то его воля. На том и порешили. На вопрос когда ждать царевой грамоты, Висковатый выразился неопределенно, мол, государь в отъезде, даст бог, через пару-тройку дней будет на Москве, а пока, де погуляй, пару провожатых и толмача Посольский приказ, для такого дела выделит.
В тот же день прогуляться не вышло, при попытке встать на ноги меня повело и если бы не Иван Михайлович, то я непременно рухнул бы на пол. Следующие два дня я учился ходить заново и только на третий день, в субботу нашел в себе силы на вылазку из царских палат.
…
Древняя Москва за пределами Кремля и боярских палат не впечатлила: грязь, вонь вполне средневекового разлива. Проезжая часть вымощена только от Кремля до Никольских и Спасских ворот, причем бревнами, а в остальном, как повезет. С этим делом не особо: шаг в сторону с мостовой и сразу попадаешь в жидкую грязь, но для моих спутников, похоже, это дело привычное, идут, как ни в чем не бывало, хлюпая сапогами по жиже. Ноги держали меня более или мене сносно, хотя временами стрельцам приходилось меня поддерживать, чтоб не упал.
Они оба были крупные, кряжистые, едва не с меня ростом, в красных суконных кафтанах. От Посольского приказа нас сопровождал худой низкорослый грек-толмач, с длинной бородой и выкаченными глазами: хоть сейчас на икону в образе святого мученика пиши. Одет он, правда, не в пример богаче служилых: роскошная шуба, шапка с собольей опушкой, красные сафьяновые сапожки. Со мной грех сравнивать, одёжи с царского плеча я пока не получил, дьяк тоже не расщедрился, пришлось надеть то, в чем упал за борт: штормовку, брюки да яловые сапоги. Со стороны чисто матрос, потерпевший кораблекрушение, или разбойник, конвоируемый на лобное место. Служка, когда мое просохшее одеяние выдавал, явно норовил поинтересоваться заморской одеждой и особенно косил глазами на обувь, но грек пресек сие в зародыше одним свирепым взглядом — мол, не по чину спрашиваешь.
Встречный народ перешептывался, поглядывая на меня и сопровождающих. Поначалу мне предложили пройтись по торгу, да по лавкам иноземных купцов, но такой вариант я отверг: успею на заморские товары посмотреть, сейчас же интересует незатейливый ширпотреб. В конечном счете, большинство технологий выгодно доводить до массового производства, а для этого нужно представлять: что нужно и по каким ценам, поэтому торг в Китай городе мы тоже проскочили, и перейдя по наплавному мосту на другой берег Яузы, пошли по торговым рядам.
Поскольку денег у меня с собой не было, от слова совсем, если не считать завалявшиеся в кармане медяки советских времен, Висковатый по окончании разговора сжалился и от щедрот своих вручил мне сотню московок серебром. Вот на эту сумму я и приценивался: как оказалось, сильно не разгуляешься. Точнее погулять то, как раз выйдет, а вот купить что-то серьезное, увы: столько стоит девять четвертей ржи, или два с полтиной пуда семги, или три длинных осетра. Из одежды рубля хватить как раз на холщовую рубаху, штаны, нагольный овчинный полушубок да пару сапог. А вот одна шуба как у толмача тянет больше чем на сотню, не иначе с царского плеча получил. Впрочем, не привык я щеголять, по мне важнее удобство одежды и практичность.
Из портняжных рядов подались на конный рынок. Приценился: за рубль можно купить корову и десяток-другой кур в придачу, или быка четырехлетку, а вот хороший конь стоит восемь и более, лошадка похуже — около трех. Аргамак же вообще полсотни или даже более. Дальше осмотрели плотницкие ряды, где все, от саней до амбаров, и даже готовых изб. Небольшой дом — три-четыре рубля, более крупный, квадратов под семьдесят, уже стоит как минимум десять.
Прошлись по ремесленным и кузнечным рядам, железо оказалось довольно дорогим, что порадовало: пуд в крицах более четырех алтын, уклад, как здесь называют сталь, еще дороже. Причем сталь так себе, ломкая, явно с примесями. Топор в зависимости от размера и назначения от одного до двух алтын, коса-горбуша — две денги и более, замки по-разному, но тоже недешево. Поинтересовался у мастеровых насчет заработков: кузнецы не бедствуют, как и игольщики, замочники и прочие, а вот у поденщиков доход вдвое, а то и втрое меньше, алтын в день, не более. Впрочем, они тоже не голодают, на эти деньги в Москве дней пять вполне можно прожить. Плохо другое, кузнецов тут всего ничего, да что говорить — всех мастеров работающих с железом от силы сотни три, а в остальных городах и того менее.
Беда, однако. Видать, придется учить с нуля основную массу, сманить если и получится, то немного, дай бог десяток. Так что кузнечное производство быстро не подтянуть, придется поначалу на чугунном литье выезжать, ну да не беда: ядра и пушки казна купит и еще попросит. Металл для литья бронзы в Московии привозной, и стоит люто: медь около двух рублей пуд, олово, смотря по купцу, но тоже не дешево. Если чугунные хоть втрое меньше продавать, и казна немало сэкономит, и я внакладе не буду.
Пока считал да прикидывал, обнаружил, что идем мы не обратно, а куда-то в сторону. Поинтересовался у грека. Тот ответил, что сегодня у брата одного из стрельцов именины, посему тот всех на угощение и пригласил. Вот народ, никакой дисциплины! Вместо службы решили свалить пожрать да выпить на халяву. Впрочем, такие времена, тут порой и воеводы, как помню, забивали на указ царя ехать к войску на ратный подвиг, так что приходилось туда их коваными в железо вести под конвоем. Но это лирика, сейчас мне не с руки протестовать, с утра уже времени прошло прилично — проголодался.
Дошли до места без приключений, если не считать непролазные грязи на слободских улицах. Двор у именинника оказался приличных размеров, с сараем, амбаром и хлевом, а вот изба так себе, небольшая, с печью по-черному — без трубы, потолок весь черный и запах как в коптильне. Войдя внутрь, через низенькую дверь с высоким порогом, мои сопровождающие перекрестились на образа и пожелали здравия хозяину дома и другим присутствующим. За грубо сколоченным, столом из толстых скобленых досок сидели родственники именинника: двое братьев, да дядька с племянником. Особых разносолов не было: щи с капустой и говядиной, пироги, каша, квашеная капуста да квас, хотя стрелец и порадовал, что де хорошо не как в прошлом годе, когда именины пришлись на понедельник, то есть постный день. А в следующем году, на среду выйдет, так что снова вместо пирогов с мясом придется довольствоваться рыбными.
Сначала степенно помолились перед трапезой, затем выпили за здравие по чарке хлебного вина, закусив квашеной капустой, после чего хозяйка притащила горшок со щами, которые пришлось хлебать вместе со всеми из одной большой миски, закусывая пирогами. Удивили ложки с очень коротким черенком — неужто они дерево экономят? Или это чтобы никто мясо из щей не таскал раньше времени с глубины? Затем в ту же миску наложили каши. Понятно теперь, почему эпидемии в средневековье не редкость, при таких обычаях, они, вообще, норма. Одна надежда, авось пронесет.