— С ума что ли сошли?
— Да как тебе сказать… Вся эта болтовня на счёт равенства звучит-то ведь очень красиво, чуть ли не возвышенно. А наших Церковь всегда учила смирять гордыню, ну вот они и кинулись смиряться — когда не надо и перед кем не стоило.
— Так ведь они же отвергли Бога и Церковь.
— Парадокс, — усмехнулся Стратоник. — В Евангелиях, говорят, много дельного, и Христос учил равенству, и в этом Он был прав, хотя Его никогда не существовало.
— От этих мыслей пахнет серой, — тихо прошептал Ариэль. — Только бесы способны так мастерски выворачивать всё наизнанку.
— Кстати, знаешь какой псевдоним взял себе сержант, который теперь у них за предводителя? Бес.
— Неудивительно. И что же, все они отреклись от Бога?
— Не понятно. Похоже, что большинство из них просто уши прижали. Сейчас вообще очень многое идёт от растерянности. Старый порядок рухнул, каким должен быть новый — никто не знает. И тут им вдруг чётко и внятно говорят, каким этот порядок будет. И они этот порядок принимают, потому что сами всё равно ничего не могут предложить. Сила Беса в самоуверенности. Он тебе какой угодно вопрос растолкует, ни на секунду не задумавшись.
— А планы Беса вам известны?
— Хочет на столицу идти, власть брать. Подожди, ещё царём себя объявит.
— Стратоник, а ты понимаешь, что у него есть реальные шансы захватить власть в бывшем царстве?
— Ну это вряд ли. Уж больно ничтожен и несерьёзен.
— Ничтожество ему не помешает, а то и поможет. Сила Беса в том, что он очень внятный, а это то, чего сейчас всем не хватает. Магистр, пытающийся править, очень слаб, он может в числе первых Бесу поклониться. Он может сделать это даже с радостью, магистр, который кланяется простому сержанту, выглядит почти возвышенно. Если Бес усядется на трон пресвитера и начнёт отравлять людей болтовнёй о равенстве, мы потом за сто лет последствия не разгребём. Но сейчас у нас ещё есть шанс раздавить эту гниль на корню.
— Раздавим. Конечно, раздавим, — неожиданно печально проговорил Стратоник. — Вот только как я людей против своих поведу?
— А как ты их вёл против сарацин? Сарацины, по-твоему, не люди, их можно истреблять, а своих нельзя? На сарацин ты вёл людей, ни секунды не сомневаясь в своей правоте, а тут сразу такая грусть.
— Сарацины на нас напали.
— А люди Беса разве на нас не напали? Разве они не обезглавили рыцарей? Сарацины хотя бы в Бога верят, пусть и довольно криво, а эта нечисть от Бога отреклась. Их надо раздавить, Стратоник, без вариантов. Подготовь своих людей к выполнению этой… омерзительной задачи.
— Всё-таки — омерзительной?
— Там и правда свои. Кто-то растерялся, кто-то запутался, заблудился. Кто-то не сомневается, что они теперь возродят царство на гораздо лучших основаниях, чем были. У нас нет задачи всех перебить, лучше бы вернуть людей под знамёна Ордена, а головы снести только Бесу и его ближайшим помощникам. Но тут ведь — как пойдёт, никто ни за что не поручится. В крайнем случае, нам придётся вырезать всех. Поверь мне, Стратоник, что эта угроза куда посерьёзнее сарацинской.
— Ещё недавно я считал себя самым жестоким и безжалостным человеком в Ордене, но, оказывается, я себя переоценивал.
— Мы пока не видели настоящего, беспредельного зла, так что соревнование в жестокости ещё не началось. Если хочешь, можем поплакать друг у друга на груди.
— Я всё понял, — буркнул Стратоник.
— С ума что ли сошли?
— Да как тебе сказать… Вся эта болтовня на счёт равенства звучит-то ведь очень красиво, чуть ли не возвышенно. А наших Церковь всегда учила смирять гордыню, ну вот они и кинулись смиряться — когда не надо и перед кем не стоило.
— Так ведь они же отвергли Бога и Церковь.
— Парадокс, — усмехнулся Стратоник. — В Евангелиях, говорят, много дельного, и Христос учил равенству, и в этом Он был прав, хотя Его никогда не существовало.
— От этих мыслей пахнет серой, — тихо прошептал Ариэль. — Только бесы способны так мастерски выворачивать всё наизнанку.
— Кстати, знаешь какой псевдоним взял себе сержант, который теперь у них за предводителя? Бес.
— Неудивительно. И что же, все они отреклись от Бога?
— Не понятно. Похоже, что большинство из них просто уши прижали. Сейчас вообще очень многое идёт от растерянности. Старый порядок рухнул, каким должен быть новый — никто не знает. И тут им вдруг чётко и внятно говорят, каким этот порядок будет. И они этот порядок принимают, потому что сами всё равно ничего не могут предложить. Сила Беса в самоуверенности. Он тебе какой угодно вопрос растолкует, ни на секунду не задумавшись.
— А планы Беса вам известны?
— Хочет на столицу идти, власть брать. Подожди, ещё царём себя объявит.
— Стратоник, а ты понимаешь, что у него есть реальные шансы захватить власть в бывшем царстве?
— Ну это вряд ли. Уж больно ничтожен и несерьёзен.
— Ничтожество ему не помешает, а то и поможет. Сила Беса в том, что он очень внятный, а это то, чего сейчас всем не хватает. Магистр, пытающийся править, очень слаб, он может в числе первых Бесу поклониться. Он может сделать это даже с радостью, магистр, который кланяется простому сержанту, выглядит почти возвышенно. Если Бес усядется на трон пресвитера и начнёт отравлять людей болтовнёй о равенстве, мы потом за сто лет последствия не разгребём. Но сейчас у нас ещё есть шанс раздавить эту гниль на корню.
— Раздавим. Конечно, раздавим, — неожиданно печально проговорил Стратоник. — Вот только как я людей против своих поведу?
— А как ты их вёл против сарацин? Сарацины, по-твоему, не люди, их можно истреблять, а своих нельзя? На сарацин ты вёл людей, ни секунды не сомневаясь в своей правоте, а тут сразу такая грусть.
— Сарацины на нас напали.
— А люди Беса разве на нас не напали? Разве они не обезглавили рыцарей? Сарацины хотя бы в Бога верят, пусть и довольно криво, а эта нечисть от Бога отреклась. Их надо раздавить, Стратоник, без вариантов. Подготовь своих людей к выполнению этой… омерзительной задачи.
— Всё-таки — омерзительной?
— Там и правда свои. Кто-то растерялся, кто-то запутался, заблудился. Кто-то не сомневается, что они теперь возродят царство на гораздо лучших основаниях, чем были. У нас нет задачи всех перебить, лучше бы вернуть людей под знамёна Ордена, а головы снести только Бесу и его ближайшим помощникам. Но тут ведь — как пойдёт, никто ни за что не поручится. В крайнем случае, нам придётся вырезать всех. Поверь мне, Стратоник, что эта угроза куда посерьёзнее сарацинской.
— Ещё недавно я считал себя самым жестоким и безжалостным человеком в Ордене, но, оказывается, я себя переоценивал.
— Мы пока не видели настоящего, беспредельного зла, так что соревнование в жестокости ещё не началось. Если хочешь, можем поплакать друг у друга на груди.
— Я всё понял, — буркнул Стратоник.