— Ты хочешь моего совета? А ты лучше дай совет мне. Идти ли мне в бой, чтобы убивать, резать, рубить головы, выпускать кишки, не обращая внимания на мольбы о пощаде? Или вместо этого мне лучше взять Иоланду и скрыться вместе с ней где-нибудь на краю земли, где мне не придётся никого убивать? Какой из этих двух вариантов кажется тебе достойным доброго христианина?
— Я понял. Никакой.
— Ты действительно понял главное. Какую бы линию поведения я не выбрал, она всё равно будет греховной. Третьего не дано: или я сражаюсь или закапываю меч в землю. Или я убиваю сарацин, совершая смертный грех, да ещё бесчисленное множество раз, или предоставляю сарацинам убивать безоружных христиан, не пытаясь их спасти, и это тоже смертный грех. Так как я должен поступить?
— Ты — рыцарь.
— А ты?
— Так вот я и не знаю.
— Перегрин, ты можешь остаться начальником лазарета и принести много пользы, спасая жизни раненных, облегчая их страдания и никого не убивая. Мы отнесёмся к такому твоему решению с большим уважением. Что тебя смущает в этом варианте?
— То, что я буду прятаться за вашими спинами. Не в том дело, что вы пойдёте на смерть, а в том, что вы пойдёте на грех, а я, значит, чистенький останусь? Моя совесть растерзает меня, но ведь совесть — это голос Бога, и тогда получается, что Бог хочет от меня, чтобы я пошёл убивать. Как такое возможно?
— А вот такой теперь мир. К самым чистым и благородным поступкам обязательно примешивается грех. Безупречных христиан не бывает, Перегрин, и святые не безупречны. Важно, что доминирует в человеке — любовь ко Христу или любовь ко греху. Иной идёт убивать просто потому что это ему нравится, или для того, чтобы грабить, или ради славы. Другой идёт убивать, потому что не может… ну просто никак не может… допустить гибели беззащитных людей, и ради того, чтобы спасти этих людей, он готов не только жизнь отдать, но и душу испоганить. Это и значит сражаться за Христа. Не знаю, примет ли Господь нашу жертву, но мы иначе не можем. Не верь тем, кто скажет тебе, что убийство на войне — не грех. Убийство даже на самой праведной войне — это всё равно грех, и любой христианский рыцарь, чья душа жива, очень хорошо это чувствует. Но если твоя душа разрывается от сострадания людям, ты пойдёшь на этот грех. Только потом ты не будешь чувствовать себя героем, а будешь до конца дней замаливать свои грехи. Это и есть христианский рыцарь. Господь видит наше сердце, Перегрин, видит, что на самом деле нами движет — любовь ко Христу или любовь ко греху. А сами мы не всегда можем ответить на этот вопрос.
— Я иду с вами, Ариэль. Лазарет оставлю на Иоланду, она вполне к этому готова, тем более что у неё появились помощницы из местных женщин.
— Это твоё решение, Перегрин.
Сарацинские казармы горели, хотя люди Стратоника не планировали их поджигать. Ариэль смотрел на ночной пожар с расстояния в пару километров, вслушивался в доносившиеся до него крики сарацин, и не мог пока сориентироваться в ситуации. Спешить на пожар не имело смысла, а город, лежавший перед ними, был по-прежнему погружён в тишину. Сарацины должны бы уже отступать к центру города, но не было похоже, что это происходит. Неужели сарацины берут верх и сейчас уже добивают рыцарей? «За мной», — тихо скомандовал Ариэль и повёл своих людей в город, под углом, так, чтобы оказаться в километре за казармами. Город по-прежнему спал, во всяком случае — безмолвствовал. На улицах — ни одного человека, ставни на окнах плотно закрыты. Мостовая завалена самым разнообразным мусором. Новый сарацинский порядок, по всей видимости, не предполагал ежедневной уборки города. Они молча шли по пустынной улице, наступая на всякие объедки, обёртки, грязные тряпки, а пожар полыхал словно где-то в другом мире, и вопли сарацин с той стороны стали уже понемногу стихать. Рыцари достигли той точки, куда примерно должны были отступать сарацины от казарм, но никого здесь не было.
И вдруг Ариэль услышал топот множества ног, только не от казарм, а с противоположной стороны — от центра города. Это шли безусловно военные, и шли они молча, не издавая ни звука, что было самым дурным предзнаменованием. Люди Марка с той стороны приближаться не могли, значит это сарацины, и не деморализованная толпа, а отряд, готовый к бою. «Стоять», — прошептал Ариэль. Прислушавшись, он понял, что сарацины идут не навстречу им, а пересекающим курсом. Его люди тут же впечатались в стены ближайших домов, хотя улочка была узкой и обнаружить их здесь было несложно даже под покровом темноты. И вот Ариэль увидел шагающую по пересекающей улице колонну сарацин — они маршировали быстро, но без суеты, и пусть не в ногу, но по-военному чётко, видимо спешили в казармам. По сторонам они не смотрели, похоже, не допуская мысли, что в безмолвном городе может встретиться противник, а потому не заметили рыцарей, которыми была набита соседняя улица. Отряд проходил за отрядом, Ариэль насчитал уже более двух тысяч человек, а они всё шли. Он собирался пропустить всю колонну мимо себя, а потом атаковать её в хвост, чтобы иметь хоть какое-то преимущество. Только сейчас ему стало по-настоящему страшно за своих — неопытные, необстрелянные рыцари должны столкнуться с крепким сарацинским отрядом, явно имеющим боевой опыт, да к тому же раз в пять большим по численности. Но думать об этом было уже поздно.
Когда вся сарацинская колонна прошла мимо них, Ариэль уже был готов отдать команду атаковать, но в голове колонны, которую они не могли видеть, произошло что-то непонятное — послышался какой-то треск, удары, потом крики боли, а следом проклятия. Чтобы там ни происходило, а ждать было нечего, немного помедлив, Ариэль всё же дал сигнал к атаке. Рыцари врубились в хвост сарацинской колонны, первыми же ударами, наносимыми в спину, положив несколько десятков человек. Всё внимание сарацин было устремлено к голове колонны, где происходило что-то непонятное, нападения с тыла они совершенно не ждали, а потому растерялись и смешались, не многие успевали выхватить сабли, им явно хотелось лезть на стены, но это было затруднительно, а двери домов были накрепко заперты.
Рыцари рубились яростно, компенсируя недостаток боевых навыков бешенной энергией. Сарацины уже пытались оказывать сопротивление, но бой на узкой улочке не позволял им использовать свою привычную тактику, их сила была в манёвре, а запертые в замкнутом тоннеле, где надо было проявить упорство и стойкость в обороне, они почувствовали себя беспомощными, а рыцари, делая страшные взмахи мечами, осознали свою силу и отрабатывали задачу, как на учениях.
Ариэль наконец понял, что произошло в голове колонны — из окон вторых этажей ближайших домов на сарацин обрушили горы мебели — на них летели шкафы, диваны, тяжёлые кресла. Вот что такое уличные бои в городе с недружественным населением. Видимо, местные жители, увидев пожар в казармах, поняли, что на сарацин кто-то напал и решили подмогнуть, зная, что подкрепление к казармам может идти только по этой улице. Сарацинам стоило бы, проигнорировав гибель нескольких человек под шкафами, продолжать движение к цели, но они пришли в бешенство от такой наглости со стороны каких-то лавочников, решили их наказать, стали ломиться в двери, которые оказались крепкими, что удвоило их бешенство, они начали терять рассудок и тут получили мощный удар в тыл.
Ариэль дрался в первом ряду, каждый взмах его меча выводил из строя не одного сарацина, но он заметил, что его люди начали слабеть, а бешенство сарацин приобретало всё более конструктивный характер. Рыцари и так уже изрубили противников вдвое больше, чем было их самих, а сарацины всё не заканчивались. Ариэль понял, что ещё немного и их сомнут, но вдруг туда, где когда-то была голова колонны, сарацины получили новый удар, похоже, что люди Стратоника, управившись с делами у казарм, пришли на помощь. И тут же люди Ариэля получили удар в спину — к сарацинам тоже подошло подкрепление. Потом ещё появились рыцари, очевидно — марковцы, и всё окончательно смешалось. Бой постепенно расползался по боковым улицам, распадаясь на отдельные схватки. Было уже не понять, кто где. Каждый рыцарь бил туда, откуда взметнулся кривой клинок, и кривая сабля искала прямого рыцарского клинка.
Ариэль уже не зал, где и на какой улице находится. Постепенно рассвело, и он увидел перед собой только трупы. Ни сарацин, ни рыцарей рядом не было. Он побрёл на звон железа, но этот звон смолк раньше, чем он успел дойти до его источника. Он брёл, сам не зная куда, везде встречая только трупы. Невозможно было понять, кто победил. Ариэль приготовился встретиться с толпой сарацин и принять последний бой, но тут он услышал звук рыцарского рожка, что оказалось очень кстати.
На небольшой площади собрались сотни рыцарей. Они едва держались на ногах, а кто-то и не держался, разлегшись на базальтовых камнях красиво вымощенной площади. Рыцарей всё прибывало, Ариэль сразу заметил рослую фигуру Стратоника, который улыбнулся ему навстречу:
— Победа, Ариэль.
— Что там у вас произошло у казарм?
— Если б я знал… Подбираемся мы тихонечко к дверям и уже собираемся их ломать, только вдруг видим — внутри горит. А один из моих умников сразу догадался подпереть дверь снаружи. Полыхнуло мгновенно, на улицу не выбрался ни один сарацин. Казарма большая, внутри было несколько тысяч человек, так им и не довелось с нами повоевать. Рядом были ещё две казармы поменьше, и почему-то там пожар мало кого разбудил. Выбрались несколько сонных мух, мы их прикончили, дверь так же подпёрли и покидали горящие головни на крыши. Впрочем, казармы стояли рядом, на них пожар и без нас перекинулся бы.
— Ты хочешь моего совета? А ты лучше дай совет мне. Идти ли мне в бой, чтобы убивать, резать, рубить головы, выпускать кишки, не обращая внимания на мольбы о пощаде? Или вместо этого мне лучше взять Иоланду и скрыться вместе с ней где-нибудь на краю земли, где мне не придётся никого убивать? Какой из этих двух вариантов кажется тебе достойным доброго христианина?
— Я понял. Никакой.
— Ты действительно понял главное. Какую бы линию поведения я не выбрал, она всё равно будет греховной. Третьего не дано: или я сражаюсь или закапываю меч в землю. Или я убиваю сарацин, совершая смертный грех, да ещё бесчисленное множество раз, или предоставляю сарацинам убивать безоружных христиан, не пытаясь их спасти, и это тоже смертный грех. Так как я должен поступить?
— Ты — рыцарь.
— А ты?
— Так вот я и не знаю.
— Перегрин, ты можешь остаться начальником лазарета и принести много пользы, спасая жизни раненных, облегчая их страдания и никого не убивая. Мы отнесёмся к такому твоему решению с большим уважением. Что тебя смущает в этом варианте?
— То, что я буду прятаться за вашими спинами. Не в том дело, что вы пойдёте на смерть, а в том, что вы пойдёте на грех, а я, значит, чистенький останусь? Моя совесть растерзает меня, но ведь совесть — это голос Бога, и тогда получается, что Бог хочет от меня, чтобы я пошёл убивать. Как такое возможно?
— А вот такой теперь мир. К самым чистым и благородным поступкам обязательно примешивается грех. Безупречных христиан не бывает, Перегрин, и святые не безупречны. Важно, что доминирует в человеке — любовь ко Христу или любовь ко греху. Иной идёт убивать просто потому что это ему нравится, или для того, чтобы грабить, или ради славы. Другой идёт убивать, потому что не может… ну просто никак не может… допустить гибели беззащитных людей, и ради того, чтобы спасти этих людей, он готов не только жизнь отдать, но и душу испоганить. Это и значит сражаться за Христа. Не знаю, примет ли Господь нашу жертву, но мы иначе не можем. Не верь тем, кто скажет тебе, что убийство на войне — не грех. Убийство даже на самой праведной войне — это всё равно грех, и любой христианский рыцарь, чья душа жива, очень хорошо это чувствует. Но если твоя душа разрывается от сострадания людям, ты пойдёшь на этот грех. Только потом ты не будешь чувствовать себя героем, а будешь до конца дней замаливать свои грехи. Это и есть христианский рыцарь. Господь видит наше сердце, Перегрин, видит, что на самом деле нами движет — любовь ко Христу или любовь ко греху. А сами мы не всегда можем ответить на этот вопрос.
— Я иду с вами, Ариэль. Лазарет оставлю на Иоланду, она вполне к этому готова, тем более что у неё появились помощницы из местных женщин.
— Это твоё решение, Перегрин.
Сарацинские казармы горели, хотя люди Стратоника не планировали их поджигать. Ариэль смотрел на ночной пожар с расстояния в пару километров, вслушивался в доносившиеся до него крики сарацин, и не мог пока сориентироваться в ситуации. Спешить на пожар не имело смысла, а город, лежавший перед ними, был по-прежнему погружён в тишину. Сарацины должны бы уже отступать к центру города, но не было похоже, что это происходит. Неужели сарацины берут верх и сейчас уже добивают рыцарей? «За мной», — тихо скомандовал Ариэль и повёл своих людей в город, под углом, так, чтобы оказаться в километре за казармами. Город по-прежнему спал, во всяком случае — безмолвствовал. На улицах — ни одного человека, ставни на окнах плотно закрыты. Мостовая завалена самым разнообразным мусором. Новый сарацинский порядок, по всей видимости, не предполагал ежедневной уборки города. Они молча шли по пустынной улице, наступая на всякие объедки, обёртки, грязные тряпки, а пожар полыхал словно где-то в другом мире, и вопли сарацин с той стороны стали уже понемногу стихать. Рыцари достигли той точки, куда примерно должны были отступать сарацины от казарм, но никого здесь не было.
И вдруг Ариэль услышал топот множества ног, только не от казарм, а с противоположной стороны — от центра города. Это шли безусловно военные, и шли они молча, не издавая ни звука, что было самым дурным предзнаменованием. Люди Марка с той стороны приближаться не могли, значит это сарацины, и не деморализованная толпа, а отряд, готовый к бою. «Стоять», — прошептал Ариэль. Прислушавшись, он понял, что сарацины идут не навстречу им, а пересекающим курсом. Его люди тут же впечатались в стены ближайших домов, хотя улочка была узкой и обнаружить их здесь было несложно даже под покровом темноты. И вот Ариэль увидел шагающую по пересекающей улице колонну сарацин — они маршировали быстро, но без суеты, и пусть не в ногу, но по-военному чётко, видимо спешили в казармам. По сторонам они не смотрели, похоже, не допуская мысли, что в безмолвном городе может встретиться противник, а потому не заметили рыцарей, которыми была набита соседняя улица. Отряд проходил за отрядом, Ариэль насчитал уже более двух тысяч человек, а они всё шли. Он собирался пропустить всю колонну мимо себя, а потом атаковать её в хвост, чтобы иметь хоть какое-то преимущество. Только сейчас ему стало по-настоящему страшно за своих — неопытные, необстрелянные рыцари должны столкнуться с крепким сарацинским отрядом, явно имеющим боевой опыт, да к тому же раз в пять большим по численности. Но думать об этом было уже поздно.
Когда вся сарацинская колонна прошла мимо них, Ариэль уже был готов отдать команду атаковать, но в голове колонны, которую они не могли видеть, произошло что-то непонятное — послышался какой-то треск, удары, потом крики боли, а следом проклятия. Чтобы там ни происходило, а ждать было нечего, немного помедлив, Ариэль всё же дал сигнал к атаке. Рыцари врубились в хвост сарацинской колонны, первыми же ударами, наносимыми в спину, положив несколько десятков человек. Всё внимание сарацин было устремлено к голове колонны, где происходило что-то непонятное, нападения с тыла они совершенно не ждали, а потому растерялись и смешались, не многие успевали выхватить сабли, им явно хотелось лезть на стены, но это было затруднительно, а двери домов были накрепко заперты.
Рыцари рубились яростно, компенсируя недостаток боевых навыков бешенной энергией. Сарацины уже пытались оказывать сопротивление, но бой на узкой улочке не позволял им использовать свою привычную тактику, их сила была в манёвре, а запертые в замкнутом тоннеле, где надо было проявить упорство и стойкость в обороне, они почувствовали себя беспомощными, а рыцари, делая страшные взмахи мечами, осознали свою силу и отрабатывали задачу, как на учениях.
Ариэль наконец понял, что произошло в голове колонны — из окон вторых этажей ближайших домов на сарацин обрушили горы мебели — на них летели шкафы, диваны, тяжёлые кресла. Вот что такое уличные бои в городе с недружественным населением. Видимо, местные жители, увидев пожар в казармах, поняли, что на сарацин кто-то напал и решили подмогнуть, зная, что подкрепление к казармам может идти только по этой улице. Сарацинам стоило бы, проигнорировав гибель нескольких человек под шкафами, продолжать движение к цели, но они пришли в бешенство от такой наглости со стороны каких-то лавочников, решили их наказать, стали ломиться в двери, которые оказались крепкими, что удвоило их бешенство, они начали терять рассудок и тут получили мощный удар в тыл.
Ариэль дрался в первом ряду, каждый взмах его меча выводил из строя не одного сарацина, но он заметил, что его люди начали слабеть, а бешенство сарацин приобретало всё более конструктивный характер. Рыцари и так уже изрубили противников вдвое больше, чем было их самих, а сарацины всё не заканчивались. Ариэль понял, что ещё немного и их сомнут, но вдруг туда, где когда-то была голова колонны, сарацины получили новый удар, похоже, что люди Стратоника, управившись с делами у казарм, пришли на помощь. И тут же люди Ариэля получили удар в спину — к сарацинам тоже подошло подкрепление. Потом ещё появились рыцари, очевидно — марковцы, и всё окончательно смешалось. Бой постепенно расползался по боковым улицам, распадаясь на отдельные схватки. Было уже не понять, кто где. Каждый рыцарь бил туда, откуда взметнулся кривой клинок, и кривая сабля искала прямого рыцарского клинка.
Ариэль уже не зал, где и на какой улице находится. Постепенно рассвело, и он увидел перед собой только трупы. Ни сарацин, ни рыцарей рядом не было. Он побрёл на звон железа, но этот звон смолк раньше, чем он успел дойти до его источника. Он брёл, сам не зная куда, везде встречая только трупы. Невозможно было понять, кто победил. Ариэль приготовился встретиться с толпой сарацин и принять последний бой, но тут он услышал звук рыцарского рожка, что оказалось очень кстати.
На небольшой площади собрались сотни рыцарей. Они едва держались на ногах, а кто-то и не держался, разлегшись на базальтовых камнях красиво вымощенной площади. Рыцарей всё прибывало, Ариэль сразу заметил рослую фигуру Стратоника, который улыбнулся ему навстречу:
— Победа, Ариэль.
— Что там у вас произошло у казарм?
— Если б я знал… Подбираемся мы тихонечко к дверям и уже собираемся их ломать, только вдруг видим — внутри горит. А один из моих умников сразу догадался подпереть дверь снаружи. Полыхнуло мгновенно, на улицу не выбрался ни один сарацин. Казарма большая, внутри было несколько тысяч человек, так им и не довелось с нами повоевать. Рядом были ещё две казармы поменьше, и почему-то там пожар мало кого разбудил. Выбрались несколько сонных мух, мы их прикончили, дверь так же подпёрли и покидали горящие головни на крыши. Впрочем, казармы стояли рядом, на них пожар и без нас перекинулся бы.