— Ну да, ну да. Помню, въехал. Заплатил за месяц вперед, ну да. Но музыку-то тут сейчас я заказываю — не въезжаешь? Хочу, шоб играло на полный звук! Шоб мне и моим друзьям было хорошо слышно!
К этому времени половина бара оторвалась от своих дел и смотрела на мужичонку и Стаковски в предвкушении перепалки. Кто-то даже встал и подошел поближе.
— Вы не понимаете, мистер Стаковски, — спокойно произнес мой странный посетитель. — Так уж случилось, что я в настоящий момент выполняю очень важную работу и хочу, чтобы меня ничто не отвлекало.
Держу пари, Стаковски ни разу в жизни не слышал такой витиеватой речи. Он налился краской по самые уши и выдохнул:
— Да это ты ни черта не понимаешь! Хочешь тишины — брысь на свой чердак! А я сейчас выкручу громкость. Хочешь поспорить? Серьезно хочешь? Н-на! — И он махнул кулаком в сторону мужичонки.
Тот даже не зажмурился — просто вниз нырнул и распрямился, что твоя пружина, а когда распрямился, всем стал виден колун у него в руке. Интересный колун, не из тех, что обычно носят бродяги, не такой, чтоб можно было найти в мусорной куче. Около фута длиной, дьявольски острый.
Стаковски все сразу понял — попятился к стойке, повторяя на ходу:
— Э, спокойно! Спокойно! — снова и снова.
Длилось это всего минуту, ну а потом мужичонка спрятал колун, прошел к своему месту, взвалил на плечо вязанку металлолома и вышел — не оглянувшись даже напоследок.
Бар зашумел, я налил Стаковски выпить — один стакан, потом еще один. Он уже вовсю был занят тем, что убеждал присутствующих — мол, не испугал его этот сморчок с железкой. Yбеждал громко и напористо, но мы-то понимали.
— Балбес! — плюнул Стаковски в сердцах. Вот кто он такой — мистер Балбес. Да, заселился он ко мне, в «Хоромы». Снял весь чердак, прикиньте? Приходит такой вчера, выкладывает плату за месяц вперед — и даже побольше, — и я говорю ему: «Ну ты и балбес, зачем тебе огромный пустой чердак? Зимой там холодно, ты околеешь чертям, так что лучше не майся дурью и возьми хорошую теши комнату на первом этаже у парового котла». Но нет ведь — втемяшил себе в голову, что ему чердак подавай! Ну, отпер я ему этот чердак; поставил раскладушку, он и заехал туда. — Стаковски побагровев лицом. — И за этот день успел натащить к себе черт знает чего! Железо, лом, автозапчасти. Все такое. Я спросил у него, зачем ему всё это. Он ответил — я, мол, изобретаю. Я говорю — вот дурная голова же ты изобретаешь? Ну, он и сказал… да ни хрена не сказал, вот что! Видели его сегодня? Чокнутый же, как рояльная крыса! Я-то не боюсь, но с этими психами надо держать ухо востро! Чердаки, рухлядь, заточки — нет, вы слыхали хоть раз о таких Балбесах. Прозвище зацепилось у меня в памяти. Да и сам персонаж — тоже. Причин тому было несколько — к примеру, я и сам проживал в «Хоромах», аккурат напротив комнаты Стаковски. Прямо над нашими головами полагался чердак. Скорее даже полноправная мансарда, чем чердак. Лестница была в двух шагах от меня, но я ни разу не поднимался наверх. Я не видел Балбеса, но слышал его — он даже ночью не переставал клепать, стучать молотком и передвигать с места на место какие-то конструкции. Я сплю крепко, а Стаковски еще и наливается перед тем, как отключиться — так что нам Балбес хлопот не причинял. Мне лишь хотелось знать, почему этот чудной человек будто бы вообще не спит — все время работает там, наверху. Над чем и зачем? На оба вопроса у меня ответа не было.
Шли дни, металлический лязг и грохот сверху усиливался — с каждым днем Балбес доставлял на чердак все больше и больше стальной рухляди, скопилось ее там где-то под пару тысяч фунтов (по десятке за одну ходку — так я считал). То, что происходит с ним, все больше занимало мой ум — ну, сами подумайте, над вами творится какое-то тайное действо, а вы ничего и не знаете — а узнать-то хочется, так ведь?
Я увидел его в следующий раз только тогда, когда его визиты в бар стали регулярными — он приходил поесть, неразлучный со своими карандашом и тетрадью. Занимал он каждый раз одно и то же место, и громкая музыка его не отвлекала более — колун всем хорошо запомнился. Итак, он просто сидел, писал и бормотал что-то себе под нос, и довольно скоро о нем поползли всякие слухи забавного толка.
Кто-то говорил, что Балбес был коммунистом (все внимание на акцент!) и строил атомную бомбу. Кто-то сказал, что однажды слышал грохот работающей машины на чердаке «Хором» — наверняка Балбес был инженером-подрывником. Да, каких только сумасшедших идей не наслушаешься от алкашей в баре.
Ближе всех к истине подошел, пожалуй, Мэнни Шрайбер из скобяной лавки. Он предположил, что Балбес был чокнутым изобретателем и, возможно, строил робота. Ну, как в этих журналах, что любят листать ученые. Машину, которая думает, как человек.
Однажды, где-то в час дня, я сидел в своей комнате и собирался на смену, когда в дверь постучал Стаковски.
— Пошли, — позвал он. — Балбес ушел куда-то. Я собираюсь посмотреть, что он там наворотил.
Я решил, что, коль скоро Стаковски был хозяином «Хором», у него право на подобную выходку было, потому мы, крадучись, взобрались по лестнице, и он отпер ключом чердачную дверь.
За ней оказалось просторное помещение с раскладушкой, задвинутой в угол. Рядом с кроватью стоял стол, заваленный записями и какими-то книгами. Книги были не на английском языке — ни одного названия я прочитать не смог. По углам были свалены груды металлолома — из-за чего чердак стал похож на магазин радиодеталей в день большой распродажи.
А по центру стояла эта машина. Ну, выглядела эта тридцатифутовая дура как машина: там была и дверь, и водительское сиденье, и что-то наподобие приборной доски с кучей лампочек, переключателей и циферблатов. И везде, куда ни глянь — зубчатые колеса, поршни, катушки, даже трубки из стекла. Где он взял все это — ума не приложу. Но все это было с каким-то умыслом сварено-склепано в единое целое, и это целое, будучи подвергнуто критическому взгляду, имело какой-то смысл. В смысле, машина явно для чего-то предназначалась — но вот только черт меня раздери, если я знал — для чего.
Мы со Стаковски переглянулись. Снова вылупились на машину.
— Вот же Балбес, — процедил Стаковски. — Собрал эту дрянь всего за месяц. Знаешь, Джек…
— Ну да, ну да. Помню, въехал. Заплатил за месяц вперед, ну да. Но музыку-то тут сейчас я заказываю — не въезжаешь? Хочу, шоб играло на полный звук! Шоб мне и моим друзьям было хорошо слышно!
К этому времени половина бара оторвалась от своих дел и смотрела на мужичонку и Стаковски в предвкушении перепалки. Кто-то даже встал и подошел поближе.
— Вы не понимаете, мистер Стаковски, — спокойно произнес мой странный посетитель. — Так уж случилось, что я в настоящий момент выполняю очень важную работу и хочу, чтобы меня ничто не отвлекало.
Держу пари, Стаковски ни разу в жизни не слышал такой витиеватой речи. Он налился краской по самые уши и выдохнул:
— Да это ты ни черта не понимаешь! Хочешь тишины — брысь на свой чердак! А я сейчас выкручу громкость. Хочешь поспорить? Серьезно хочешь? Н-на! — И он махнул кулаком в сторону мужичонки.
Тот даже не зажмурился — просто вниз нырнул и распрямился, что твоя пружина, а когда распрямился, всем стал виден колун у него в руке. Интересный колун, не из тех, что обычно носят бродяги, не такой, чтоб можно было найти в мусорной куче. Около фута длиной, дьявольски острый.
Стаковски все сразу понял — попятился к стойке, повторяя на ходу:
— Э, спокойно! Спокойно! — снова и снова.
Длилось это всего минуту, ну а потом мужичонка спрятал колун, прошел к своему месту, взвалил на плечо вязанку металлолома и вышел — не оглянувшись даже напоследок.
Бар зашумел, я налил Стаковски выпить — один стакан, потом еще один. Он уже вовсю был занят тем, что убеждал присутствующих — мол, не испугал его этот сморчок с железкой. Yбеждал громко и напористо, но мы-то понимали.
— Балбес! — плюнул Стаковски в сердцах. Вот кто он такой — мистер Балбес. Да, заселился он ко мне, в «Хоромы». Снял весь чердак, прикиньте? Приходит такой вчера, выкладывает плату за месяц вперед — и даже побольше, — и я говорю ему: «Ну ты и балбес, зачем тебе огромный пустой чердак? Зимой там холодно, ты околеешь чертям, так что лучше не майся дурью и возьми хорошую теши комнату на первом этаже у парового котла». Но нет ведь — втемяшил себе в голову, что ему чердак подавай! Ну, отпер я ему этот чердак; поставил раскладушку, он и заехал туда. — Стаковски побагровев лицом. — И за этот день успел натащить к себе черт знает чего! Железо, лом, автозапчасти. Все такое. Я спросил у него, зачем ему всё это. Он ответил — я, мол, изобретаю. Я говорю — вот дурная голова же ты изобретаешь? Ну, он и сказал… да ни хрена не сказал, вот что! Видели его сегодня? Чокнутый же, как рояльная крыса! Я-то не боюсь, но с этими психами надо держать ухо востро! Чердаки, рухлядь, заточки — нет, вы слыхали хоть раз о таких Балбесах. Прозвище зацепилось у меня в памяти. Да и сам персонаж — тоже. Причин тому было несколько — к примеру, я и сам проживал в «Хоромах», аккурат напротив комнаты Стаковски. Прямо над нашими головами полагался чердак. Скорее даже полноправная мансарда, чем чердак. Лестница была в двух шагах от меня, но я ни разу не поднимался наверх. Я не видел Балбеса, но слышал его — он даже ночью не переставал клепать, стучать молотком и передвигать с места на место какие-то конструкции. Я сплю крепко, а Стаковски еще и наливается перед тем, как отключиться — так что нам Балбес хлопот не причинял. Мне лишь хотелось знать, почему этот чудной человек будто бы вообще не спит — все время работает там, наверху. Над чем и зачем? На оба вопроса у меня ответа не было.
Шли дни, металлический лязг и грохот сверху усиливался — с каждым днем Балбес доставлял на чердак все больше и больше стальной рухляди, скопилось ее там где-то под пару тысяч фунтов (по десятке за одну ходку — так я считал). То, что происходит с ним, все больше занимало мой ум — ну, сами подумайте, над вами творится какое-то тайное действо, а вы ничего и не знаете — а узнать-то хочется, так ведь?
Я увидел его в следующий раз только тогда, когда его визиты в бар стали регулярными — он приходил поесть, неразлучный со своими карандашом и тетрадью. Занимал он каждый раз одно и то же место, и громкая музыка его не отвлекала более — колун всем хорошо запомнился. Итак, он просто сидел, писал и бормотал что-то себе под нос, и довольно скоро о нем поползли всякие слухи забавного толка.
Кто-то говорил, что Балбес был коммунистом (все внимание на акцент!) и строил атомную бомбу. Кто-то сказал, что однажды слышал грохот работающей машины на чердаке «Хором» — наверняка Балбес был инженером-подрывником. Да, каких только сумасшедших идей не наслушаешься от алкашей в баре.
Ближе всех к истине подошел, пожалуй, Мэнни Шрайбер из скобяной лавки. Он предположил, что Балбес был чокнутым изобретателем и, возможно, строил робота. Ну, как в этих журналах, что любят листать ученые. Машину, которая думает, как человек.
Однажды, где-то в час дня, я сидел в своей комнате и собирался на смену, когда в дверь постучал Стаковски.
— Пошли, — позвал он. — Балбес ушел куда-то. Я собираюсь посмотреть, что он там наворотил.
Я решил, что, коль скоро Стаковски был хозяином «Хором», у него право на подобную выходку было, потому мы, крадучись, взобрались по лестнице, и он отпер ключом чердачную дверь.
За ней оказалось просторное помещение с раскладушкой, задвинутой в угол. Рядом с кроватью стоял стол, заваленный записями и какими-то книгами. Книги были не на английском языке — ни одного названия я прочитать не смог. По углам были свалены груды металлолома — из-за чего чердак стал похож на магазин радиодеталей в день большой распродажи.
А по центру стояла эта машина. Ну, выглядела эта тридцатифутовая дура как машина: там была и дверь, и водительское сиденье, и что-то наподобие приборной доски с кучей лампочек, переключателей и циферблатов. И везде, куда ни глянь — зубчатые колеса, поршни, катушки, даже трубки из стекла. Где он взял все это — ума не приложу. Но все это было с каким-то умыслом сварено-склепано в единое целое, и это целое, будучи подвергнуто критическому взгляду, имело какой-то смысл. В смысле, машина явно для чего-то предназначалась — но вот только черт меня раздери, если я знал — для чего.
Мы со Стаковски переглянулись. Снова вылупились на машину.
— Вот же Балбес, — процедил Стаковски. — Собрал эту дрянь всего за месяц. Знаешь, Джек…