Понятное дело, мы пытаемся решить проблему. Организуем все новые и новые Клубы самоубийств («Если тебе не нравится твои сосед, почему бы не уговорить его вступить в клуб?»), поощряем влюбленные парочки, организовывая им на горнолыжных курортах специальное развлечение — Прыжок Вечной Любви («Два восхождения по цене одного! Впереди — только небо!»). Для прожженных урбанистов, кому горы не милы, всегда остается «Эмпайр-Стейт-Билдинг».
Но всего этого недостаточно. И церкви все делают только хуже.
На время мы вывели их из игры с их старомодными ритуалами поклонения, а теперь их зараза дала новые, совершенно уродливые споры. Расплодилось огромное количество культов, основанных на варварских человеческих жертвоприношениях.
Хуже всего — удар по индустрии, конечно. С ростом незаконных убийств планка смертности подскочила слишком высоко. Мы едва ли контролируем ее — только в этом году потеряли двести миллионов голов по предварительным прикидкам. Если темп не сбавить, скоро рабочей силы станет попросту не хватать.
На первое июня я наметил экстренное совещание. Пора вдохнуть немного жизни в нашу программу.
4 июня 2052 года.
Пора признать — мы в беде. Совещание прошло ужасно. Всякий раз, когда я заговаривал о том, что можно раскрутить наш маховик в обратную сторону, какой-нибудь дурак-психиатр начинал голосить, что слишком поздно предпринимать обратные шаги. Конечно, я знал, что идея расползется но всему мир).
Если бы дело ограничилось одной нашей страной, ее давно бы уже кто-нибудь прибрал к рукам. Но я знал, что прочие страны — еще больше страдающие от перенаселения, чем мы сами, — переймут наши методы, станут работать по нашим лекалам. И знаете, что? Я был дьявольски прав — так и случилось!
Так, да не так. Программа за рубежом приняла еще более уродливые формы — рост религиозного фанатизма, огромное количество культов смерти, «синдром овечки на утесе» — так ситуацию окрестил один из присутствовавших психоаналитиков: это когда целые города собираются на главной площади и накладывают на себя руки. Массовая истерия.
— И да поможет нам Бог, когда все это начнется здесь, — подвел черту этот самый психоаналитик. — Можете представить, что случится, когда все Западное побережье съедется в Гранд-каньон и дружненько посыплется на дно тамошних ущелий?
— И что же вы предлагаете? — уточнил я.
Он не ответил мне. Не удостоил ответа никого из нас. Закончив свое выступление, он просто-напросто гордо прошествовал к окну, распахнул его и шагнул вниз.
1 декабря 2058 года.
Сорок тысяч человек. Это не показатель смертности. Это — официальные цифры: ровно столько голов насчитывает население нашей страны по состоянию на сегодняшний день. Не спрашивайте меня, как ситуация обстоит на самом деле. Жизнь под землей потихоньку ведет к тому, что ты попросту перестаешь заботиться о том, что там творится на поверхности.
Что ж, по крайней мере, кое-кто выжил. Памятуя о том, что произошло, остается лишь восхищаться тем, что нас все еще так много.
Сначала — массовые самоубийства, потом — разгул преступности, ну а следом — крах путей сообщения и промышленности. Похоронные службы распущены, гробы больше не производят — а зачем, кладбища и так повсюду, закапывать трупы можно где угодно, хоть у себя в саду. Продуктовые заводы не работают, станции очистки воды выходят из строя одна за другой. Думаю, это конец. Раскручивать маховик в обратную сторону взаправду нет смысла, потому что никакого маховика больше нет. Сколько не ломаю голову — не могу представить себе мало-мальски вероятную возможность призвать выживших людей к порядку. Они от него попросту отвыкли. Может, ситуацию спасло бы военное положение, да только в стране не осталось военных — голод и отравление систем водоснабжения ударили по ним в первую очередь. Вроде как еще назревает несколько локальных эпидемий чумы и холеры. Народ совсем одичал, Церковь Стерилизации набирает все большую популярность. Никто больше не хочет заводить детей.
Говорят, что смога больше нет. Отрадно слышать. Его ведь теперь нигде нет, если подумать.
Здесь, в переоборудованных корпусах Пентагона, мы чувствуем себя вполне хорошо — много еды, все удобства, пять подземных уровней так вообще какой-то рай земной. Мы все еще можем обращаться к населению через телевещание — все средства к тому у нас под рукой. Вот только аудитория в сорок тысяч человек… не знаю, кто нас слушать-то станет.
Говорят, пока есть эти сорок тысяч, есть надежда. Что ж…
1 апреля 2067 года.
Пленка для записей заканчивается. Значения это не имеет — у нас тут заканчивается, почитай, всё. Осталось одиннадцать человек.
Больше никого. Одиннадцать.
Понятное дело, мы пытаемся решить проблему. Организуем все новые и новые Клубы самоубийств («Если тебе не нравится твои сосед, почему бы не уговорить его вступить в клуб?»), поощряем влюбленные парочки, организовывая им на горнолыжных курортах специальное развлечение — Прыжок Вечной Любви («Два восхождения по цене одного! Впереди — только небо!»). Для прожженных урбанистов, кому горы не милы, всегда остается «Эмпайр-Стейт-Билдинг».
Но всего этого недостаточно. И церкви все делают только хуже.
На время мы вывели их из игры с их старомодными ритуалами поклонения, а теперь их зараза дала новые, совершенно уродливые споры. Расплодилось огромное количество культов, основанных на варварских человеческих жертвоприношениях.
Хуже всего — удар по индустрии, конечно. С ростом незаконных убийств планка смертности подскочила слишком высоко. Мы едва ли контролируем ее — только в этом году потеряли двести миллионов голов по предварительным прикидкам. Если темп не сбавить, скоро рабочей силы станет попросту не хватать.
На первое июня я наметил экстренное совещание. Пора вдохнуть немного жизни в нашу программу.
4 июня 2052 года.
Пора признать — мы в беде. Совещание прошло ужасно. Всякий раз, когда я заговаривал о том, что можно раскрутить наш маховик в обратную сторону, какой-нибудь дурак-психиатр начинал голосить, что слишком поздно предпринимать обратные шаги. Конечно, я знал, что идея расползется но всему мир).
Если бы дело ограничилось одной нашей страной, ее давно бы уже кто-нибудь прибрал к рукам. Но я знал, что прочие страны — еще больше страдающие от перенаселения, чем мы сами, — переймут наши методы, станут работать по нашим лекалам. И знаете, что? Я был дьявольски прав — так и случилось!
Так, да не так. Программа за рубежом приняла еще более уродливые формы — рост религиозного фанатизма, огромное количество культов смерти, «синдром овечки на утесе» — так ситуацию окрестил один из присутствовавших психоаналитиков: это когда целые города собираются на главной площади и накладывают на себя руки. Массовая истерия.
— И да поможет нам Бог, когда все это начнется здесь, — подвел черту этот самый психоаналитик. — Можете представить, что случится, когда все Западное побережье съедется в Гранд-каньон и дружненько посыплется на дно тамошних ущелий?
— И что же вы предлагаете? — уточнил я.
Он не ответил мне. Не удостоил ответа никого из нас. Закончив свое выступление, он просто-напросто гордо прошествовал к окну, распахнул его и шагнул вниз.
1 декабря 2058 года.
Сорок тысяч человек. Это не показатель смертности. Это — официальные цифры: ровно столько голов насчитывает население нашей страны по состоянию на сегодняшний день. Не спрашивайте меня, как ситуация обстоит на самом деле. Жизнь под землей потихоньку ведет к тому, что ты попросту перестаешь заботиться о том, что там творится на поверхности.
Что ж, по крайней мере, кое-кто выжил. Памятуя о том, что произошло, остается лишь восхищаться тем, что нас все еще так много.
Сначала — массовые самоубийства, потом — разгул преступности, ну а следом — крах путей сообщения и промышленности. Похоронные службы распущены, гробы больше не производят — а зачем, кладбища и так повсюду, закапывать трупы можно где угодно, хоть у себя в саду. Продуктовые заводы не работают, станции очистки воды выходят из строя одна за другой. Думаю, это конец. Раскручивать маховик в обратную сторону взаправду нет смысла, потому что никакого маховика больше нет. Сколько не ломаю голову — не могу представить себе мало-мальски вероятную возможность призвать выживших людей к порядку. Они от него попросту отвыкли. Может, ситуацию спасло бы военное положение, да только в стране не осталось военных — голод и отравление систем водоснабжения ударили по ним в первую очередь. Вроде как еще назревает несколько локальных эпидемий чумы и холеры. Народ совсем одичал, Церковь Стерилизации набирает все большую популярность. Никто больше не хочет заводить детей.
Говорят, что смога больше нет. Отрадно слышать. Его ведь теперь нигде нет, если подумать.
Здесь, в переоборудованных корпусах Пентагона, мы чувствуем себя вполне хорошо — много еды, все удобства, пять подземных уровней так вообще какой-то рай земной. Мы все еще можем обращаться к населению через телевещание — все средства к тому у нас под рукой. Вот только аудитория в сорок тысяч человек… не знаю, кто нас слушать-то станет.
Говорят, пока есть эти сорок тысяч, есть надежда. Что ж…
1 апреля 2067 года.
Пленка для записей заканчивается. Значения это не имеет — у нас тут заканчивается, почитай, всё. Осталось одиннадцать человек.
Больше никого. Одиннадцать.