— Моя жена, — говорит богатый зубоскал. «Его жена, черт возьми!» — И мюзикл поставлен на мои деньги. Можно сказать, я искусству тоже не чужд. Мы с тобой, Саймон, одной крови — оба любим красоту.
— Ага, — говорю я, чтобы что-то сказать.
— Мистер Би, мы опаздываем, — напоминает его спутник.
— Да, да, сейчас идем. Секундочку только. У меня к Саймону один вопрос.
Не обращая внимание на то, что я по-прежнему сражаюсь со жвачкой, мистер Бенстид кладет руку мне на плечо и ароматно нависает надо мной.
— Саймон, дружок, а не хочешь ли ты поделать за деньги то, что ты делаешь даром?
— Простите, не понимаю…
Всё мое внимание сосредоточено на том, чтобы жвачка, слетев с моей руки, не угодила на его дорогой костюм.
— Такие же афиши расклеены по всему городу. Это называется тотальный охват. Очень недешевое мероприятие. Я бы даже сказал, чертовски дорогое. Однако нынче без хорошей рекламы вылетишь в трубу. Ты пользуешься подземкой?
— Не то чтоб очень часто.
— Стало быть, ты наши афиши мог и не видеть. Они в основном в подземке, зато на всех станциях и вдоль эскалаторов. Где крупнее, где мельче…
У меня даже сердце заходится от мысли, что в подземке живут тысячи Эмили. Подземка вдруг превращается для меня в сказочный обетованный край.
— Я сам в прошлом футболист, — говорит мистер Бенстид. — Чего ты, конечно, не знаешь.
— А, теперь я сообразил, откуда мне знакомо ваше лицо! — говорю я. Тысячу раз видел — в газетах, где он на старых снимках обнимается с товарищами после забитого гола, и по телику, где он порой комментирует только что закончившиеся футбольные матчи.
— Ну, может, ты в старых газетах и набредал на мой портрет — по возрасту ты меня не мог видеть в игре. С тех времен я твердо зарубил себе на носу, что реклама — двигатель всего, а психология — двигатель рекламы. И теперь, когда я заделался шоуменом, я думаю о рекламной механике в этом бизнесе. Будь я футболистом и виси мои плакаты по городу в замаранном виде, я бы тут же решил — публика меня не любит. Что, может, и неправда. Но само число изгаженных портретов роняет меня в глазах народа — и со временем меня действительно будут меньше любить. Чистая психология. Вот и сейчас, если будет слишком много оскверненных афиш, люди машинально будут думать: «Что-то с этим шоу не так, нечего мне на него денежки тратить!» Понимаешь, что я имею в виду, Саймон?
— Кажется, да.
— И вот что мне в голову стукнуло. В честь сегодняшней вечерней премьеры я хочу подарить тебе сто фунтов, если ты будешь весь день кататься в подземке по центру Лондона и проверять состояние моих афиш. Прихвати что нужно — и, где можно, аккуратненько влажной тряпочкой приводи всё в порядок. Не обязательно проверять все афиши и везде — я не прошу тебя тащиться в какой-нибудь гребаный Нисден, но пусть всё будет тип-топ хотя бы в сердце города, где роятся туристы. Прошвырнись по самым узловым местам и проверь, в порядке ли наши плакаты. Чтобы на них не было какой-нибудь дряни: надписей, пятен, жвачки — ну и так далее, сам знаешь, чем только скучающие лоботрясы не балуются! Ты станешь ее защитником и сберегателем…
— Мистер Би! — озабоченно встревает его ассистент.
— Не тормошись, успеем, — говорит мистер Бенстид. — Саймон, я вижу, ты честный малый. Ты ведь не обманешь, да, Саймон? К тому же мы сами потом проверим несколько станций подземки — по случайному принципу. — Тут он «незаметно» подмигивает своему ассистенту. — Мы устроим проверочку во второй половине дня, а вечером ты — ах нет, вечером будет не до того… приходи завтра в «Льезон» и получишь обещанные деньги — вот у него. Договорились, дружок? У тебя, видать, нет других великих планов на день? А заработать сотню практически ни за что… разве не здорово?
«Ты станешь ее защитником и оберегателем».
— Да, — говорю я. — Я согласен.
Довольный мистер Бенстид так хлопает меня по спине, что я мало-мало не падаю — и заодно наконец избавляюсь от жвачки на пальцах.
— Моя жена, — говорит богатый зубоскал. «Его жена, черт возьми!» — И мюзикл поставлен на мои деньги. Можно сказать, я искусству тоже не чужд. Мы с тобой, Саймон, одной крови — оба любим красоту.
— Ага, — говорю я, чтобы что-то сказать.
— Мистер Би, мы опаздываем, — напоминает его спутник.
— Да, да, сейчас идем. Секундочку только. У меня к Саймону один вопрос.
Не обращая внимание на то, что я по-прежнему сражаюсь со жвачкой, мистер Бенстид кладет руку мне на плечо и ароматно нависает надо мной.
— Саймон, дружок, а не хочешь ли ты поделать за деньги то, что ты делаешь даром?
— Простите, не понимаю…
Всё мое внимание сосредоточено на том, чтобы жвачка, слетев с моей руки, не угодила на его дорогой костюм.
— Такие же афиши расклеены по всему городу. Это называется тотальный охват. Очень недешевое мероприятие. Я бы даже сказал, чертовски дорогое. Однако нынче без хорошей рекламы вылетишь в трубу. Ты пользуешься подземкой?
— Не то чтоб очень часто.
— Стало быть, ты наши афиши мог и не видеть. Они в основном в подземке, зато на всех станциях и вдоль эскалаторов. Где крупнее, где мельче…
У меня даже сердце заходится от мысли, что в подземке живут тысячи Эмили. Подземка вдруг превращается для меня в сказочный обетованный край.
— Я сам в прошлом футболист, — говорит мистер Бенстид. — Чего ты, конечно, не знаешь.
— А, теперь я сообразил, откуда мне знакомо ваше лицо! — говорю я. Тысячу раз видел — в газетах, где он на старых снимках обнимается с товарищами после забитого гола, и по телику, где он порой комментирует только что закончившиеся футбольные матчи.
— Ну, может, ты в старых газетах и набредал на мой портрет — по возрасту ты меня не мог видеть в игре. С тех времен я твердо зарубил себе на носу, что реклама — двигатель всего, а психология — двигатель рекламы. И теперь, когда я заделался шоуменом, я думаю о рекламной механике в этом бизнесе. Будь я футболистом и виси мои плакаты по городу в замаранном виде, я бы тут же решил — публика меня не любит. Что, может, и неправда. Но само число изгаженных портретов роняет меня в глазах народа — и со временем меня действительно будут меньше любить. Чистая психология. Вот и сейчас, если будет слишком много оскверненных афиш, люди машинально будут думать: «Что-то с этим шоу не так, нечего мне на него денежки тратить!» Понимаешь, что я имею в виду, Саймон?
— Кажется, да.
— И вот что мне в голову стукнуло. В честь сегодняшней вечерней премьеры я хочу подарить тебе сто фунтов, если ты будешь весь день кататься в подземке по центру Лондона и проверять состояние моих афиш. Прихвати что нужно — и, где можно, аккуратненько влажной тряпочкой приводи всё в порядок. Не обязательно проверять все афиши и везде — я не прошу тебя тащиться в какой-нибудь гребаный Нисден, но пусть всё будет тип-топ хотя бы в сердце города, где роятся туристы. Прошвырнись по самым узловым местам и проверь, в порядке ли наши плакаты. Чтобы на них не было какой-нибудь дряни: надписей, пятен, жвачки — ну и так далее, сам знаешь, чем только скучающие лоботрясы не балуются! Ты станешь ее защитником и сберегателем…
— Мистер Би! — озабоченно встревает его ассистент.
— Не тормошись, успеем, — говорит мистер Бенстид. — Саймон, я вижу, ты честный малый. Ты ведь не обманешь, да, Саймон? К тому же мы сами потом проверим несколько станций подземки — по случайному принципу. — Тут он «незаметно» подмигивает своему ассистенту. — Мы устроим проверочку во второй половине дня, а вечером ты — ах нет, вечером будет не до того… приходи завтра в «Льезон» и получишь обещанные деньги — вот у него. Договорились, дружок? У тебя, видать, нет других великих планов на день? А заработать сотню практически ни за что… разве не здорово?
«Ты станешь ее защитником и оберегателем».
— Да, — говорю я. — Я согласен.
Довольный мистер Бенстид так хлопает меня по спине, что я мало-мало не падаю — и заодно наконец избавляюсь от жвачки на пальцах.