Надо мною тишина, небо полное дождя…
— Нет, не так.
Надо мною тишина,
Небо полное Огня.
Он проходит сквозь меня,
Но боли больше нет.
Под холодный шёпот звёзд…
— Гори! Огонь!
Мы сожгли последний мост,
И всё в бездну сорвалось.
Свободным стану я,
От зла и от добра,
Моя душа была на лезвии ножа.
— Гори! Огонь!
Шагая по тоннелю и отстреливая попавшуюся мне живность, я орал во всю мочь бессмертный хит. При этом бессовестно перевирал слова и менял местами куплеты. Нет, не потому что не знал оригинал, мне просто так нравилось.
В той жизни друзья говорили мне, что пел я на редкость противно и фальшиво. Но меня не покидала надежда когда-нибудь, пробиться через дружные ряды критиков и найти свое «вокальное я».
Причем голос у меня был нормальный, но вот со слухом — большие проблемы. Если про некоторых говорят «медведь на ухо наступил», то у меня, похоже, это сделали «три медведя и Машенька в придачу». Ходить же в музыкальную школу я считал ниже своего достоинства, так как с детства не любил правила и распорядок. Поэтому пытался пересилить качество количеством. Правда, делать это старался в одиночестве. Получить по лицу за тягу к искусству — так себе удовольствие.
«Поэта обидеть может каждый, а вот боксера нет, боксеры молодцы». Но я не сдавался, и назло мелочным завистникам продолжал самосовершенствоваться.
— Гори! Огонь! — слово и жест. Пламя обнимает амфибию, и она подскакивает в воздух, а затем летящая искра «блуждающего огня» завершает дело.
Я свободен,
Словно птица в небесах,
Я свободен,
Надо мною тишина, небо полное дождя…
— Нет, не так.
Надо мною тишина,
Небо полное Огня.
Он проходит сквозь меня,
Но боли больше нет.
Под холодный шёпот звёзд…
— Гори! Огонь!
Мы сожгли последний мост,
И всё в бездну сорвалось.
Свободным стану я,
От зла и от добра,
Моя душа была на лезвии ножа.
— Гори! Огонь!
Шагая по тоннелю и отстреливая попавшуюся мне живность, я орал во всю мочь бессмертный хит. При этом бессовестно перевирал слова и менял местами куплеты. Нет, не потому что не знал оригинал, мне просто так нравилось.
В той жизни друзья говорили мне, что пел я на редкость противно и фальшиво. Но меня не покидала надежда когда-нибудь, пробиться через дружные ряды критиков и найти свое «вокальное я».
Причем голос у меня был нормальный, но вот со слухом — большие проблемы. Если про некоторых говорят «медведь на ухо наступил», то у меня, похоже, это сделали «три медведя и Машенька в придачу». Ходить же в музыкальную школу я считал ниже своего достоинства, так как с детства не любил правила и распорядок. Поэтому пытался пересилить качество количеством. Правда, делать это старался в одиночестве. Получить по лицу за тягу к искусству — так себе удовольствие.
«Поэта обидеть может каждый, а вот боксера нет, боксеры молодцы». Но я не сдавался, и назло мелочным завистникам продолжал самосовершенствоваться.
— Гори! Огонь! — слово и жест. Пламя обнимает амфибию, и она подскакивает в воздух, а затем летящая искра «блуждающего огня» завершает дело.
Я свободен,
Словно птица в небесах,
Я свободен,