И куда девалась чудесная ночная тишина, дрожащее стрекотание кузнечика, мелодичная песенка жабы? Где свежая, шелковистая, полупрозрачная темнота, еще так недавно царившая на Королевской Поляне? Все вокруг яркое, грубое, ранящее. Напрасно несчастный эльф закрывал глаза руками — перед глазами у него мелькали большие красные, зеленые, фиолетовые и снова красные круги. В последний раз дрожащим от слез голосом он позвал:
— Антальцидор! Дневной эльф! Друг мой, брат мой, на помощь!
Но в ответ раздавались только крики сорок да насмешливая трескотня соек.
— Спать! Спать! — простонал Галадор. — Уже целый час, как я должен спать…
И при этой мысли его отчаяние и страх усилились. Он не только покинут другом, но первый раз в жизни не спит днем; и не только не спит, но даже и не хочет спать.
Он спрыгнул с трона и бросился к Коломбине.
— О, Коломбина, неужели ты тоже меня предашь? Я хочу уснуть.
Склонившись над лиловой чашечкой, он погрузил в нее свое пылающее лицо. В глубине осталось несколько капель росы. Закрыв глаза, Галадор жадно выпил их, ожидая, что его веки вот-вот начнут слипаться. Но вместо этого его глаза широко открылись, а кровь быстрее побежала по жилам. Почему? Почему?
Он так удивился, что повторил вслух:
— Почему?
— А я зззнаю! А я зззнаю!
Кто это говорит?
— Взззаправду зззнаю, да-да-да!
Что-то вертелось вокруг его головы, кружилось, прыгало — справа, слева. Галадор вгляделся, но ничего не увидел. Он пошарил рукой в воздухе. Что это еще за дневной зверек, вездесущий и невидимый?
— Кто ты? Говори, летающий зверек.
— Я шмель, шмель! — жужжал кружащийся голосок. — Ты хочешь спать? Нет, нет и нет! Ни сна, ни отдыха, ха-ха, низззачтонизззачтонизззачто.
— Но почему? — взмолился бедный эльф. — Раз ты знаешь, скажи мне.
— Потому чччто… — прошипел шмель и, взмахнув крылышками, растворился в солнечном свете.
Повсюду вокруг Галадора царили беспорядок и смятение. Неужели этот писк, визг, скрип и свист, всю эту ужасную какофонию дневной эльф называет щебетом птиц? Все голоса звучали вразнобой, они скрипели, стрекотали, свистели, ухали, терзая тонкий слух маленького короля-эльфа, который так хотел бы уснуть!
Галадор снова устроился на троне-грибе, в самом удобном месте прекрасной коричневой шляпки. Чтобы успокоиться, он стал раскачиваться и тихо напевать: «Закрой глаза, день золотится». Как бы не так! Ничто не помогало. Дневной свет не золотился, он пылал ярким пламенем сквозь прозрачные занавеси, сотканные паучихами.
— Лентяи! — крикнул паукам Галадор. — Ну-ка, быстро устройте мне тень! Мне нужны очень плотные занавески.
Но круглые паучки, удобно расположившись в центре своих паутин, блаженно спали на солнышке, широко растопырив лапки. При каждом крике Галадора они только слегка вздрагивали во сне и снова неподвижно замирали. Да и знали ли они Галадора? Да знал ли сам Галадор, как их зовут? Его приказания их не касались.
И куда девалась чудесная ночная тишина, дрожащее стрекотание кузнечика, мелодичная песенка жабы? Где свежая, шелковистая, полупрозрачная темнота, еще так недавно царившая на Королевской Поляне? Все вокруг яркое, грубое, ранящее. Напрасно несчастный эльф закрывал глаза руками — перед глазами у него мелькали большие красные, зеленые, фиолетовые и снова красные круги. В последний раз дрожащим от слез голосом он позвал:
— Антальцидор! Дневной эльф! Друг мой, брат мой, на помощь!
Но в ответ раздавались только крики сорок да насмешливая трескотня соек.
— Спать! Спать! — простонал Галадор. — Уже целый час, как я должен спать…
И при этой мысли его отчаяние и страх усилились. Он не только покинут другом, но первый раз в жизни не спит днем; и не только не спит, но даже и не хочет спать.
Он спрыгнул с трона и бросился к Коломбине.
— О, Коломбина, неужели ты тоже меня предашь? Я хочу уснуть.
Склонившись над лиловой чашечкой, он погрузил в нее свое пылающее лицо. В глубине осталось несколько капель росы. Закрыв глаза, Галадор жадно выпил их, ожидая, что его веки вот-вот начнут слипаться. Но вместо этого его глаза широко открылись, а кровь быстрее побежала по жилам. Почему? Почему?
Он так удивился, что повторил вслух:
— Почему?
— А я зззнаю! А я зззнаю!
Кто это говорит?
— Взззаправду зззнаю, да-да-да!
Что-то вертелось вокруг его головы, кружилось, прыгало — справа, слева. Галадор вгляделся, но ничего не увидел. Он пошарил рукой в воздухе. Что это еще за дневной зверек, вездесущий и невидимый?
— Кто ты? Говори, летающий зверек.
— Я шмель, шмель! — жужжал кружащийся голосок. — Ты хочешь спать? Нет, нет и нет! Ни сна, ни отдыха, ха-ха, низззачтонизззачтонизззачто.
— Но почему? — взмолился бедный эльф. — Раз ты знаешь, скажи мне.
— Потому чччто… — прошипел шмель и, взмахнув крылышками, растворился в солнечном свете.
Повсюду вокруг Галадора царили беспорядок и смятение. Неужели этот писк, визг, скрип и свист, всю эту ужасную какофонию дневной эльф называет щебетом птиц? Все голоса звучали вразнобой, они скрипели, стрекотали, свистели, ухали, терзая тонкий слух маленького короля-эльфа, который так хотел бы уснуть!
Галадор снова устроился на троне-грибе, в самом удобном месте прекрасной коричневой шляпки. Чтобы успокоиться, он стал раскачиваться и тихо напевать: «Закрой глаза, день золотится». Как бы не так! Ничто не помогало. Дневной свет не золотился, он пылал ярким пламенем сквозь прозрачные занавеси, сотканные паучихами.
— Лентяи! — крикнул паукам Галадор. — Ну-ка, быстро устройте мне тень! Мне нужны очень плотные занавески.
Но круглые паучки, удобно расположившись в центре своих паутин, блаженно спали на солнышке, широко растопырив лапки. При каждом крике Галадора они только слегка вздрагивали во сне и снова неподвижно замирали. Да и знали ли они Галадора? Да знал ли сам Галадор, как их зовут? Его приказания их не касались.