— Да, — отвечаю ей. — Я тебе верю. Но, мам, это для меня не проблема. Потому что, когда Финн принимает лекарства, он почти нормальный. Он в порядке.
Почти. Было всего несколько срывов. И несколько периодов депрессии. И парочка галлюцинаций.
Но помимо этого, он в порядке.
— За исключением тех моментов, когда он не в порядке, — отвечает мама.
— Но…
— Никаких «но», Калла, — ей быстро удаётся заставить меня замолчать. — Милая, мы уже много раз обсуждали это. Так что я кладу трубку. Я забыла очки для чтения, и сейчас возвращаюсь домой за ними. Дождь сильный, и мне нужно сосредоточиться на дороге…
Её предложение обрывается криком.
Резким, громким, пронзительным криком. Он почти разрывает мои барабанные перепонки своей интенсивностью, и, прежде чем я успеваю что-либо понять, обрывается на середине. И я осознаю, что слышала кое-что ещё на заднем фоне.
Звуки металла и стекла, скрипящих и разбивающихся.
А затем тишина.
— Мам?
Ответа нет, только гнетущая тишина.
Мои руки трясутся, пока я жду, кажется, вечность, хотя в действительности прошла всего лишь секунда.
— Мам? — испуганно зову я.
По-прежнему тишина.
По спине пробегает озноб, а руки покрываются гусиной кожей, потому что я каким-то образом знаю, что она не ответит.
И оказываюсь права.
Мама умерла в тот момент, когда кричала, когда скрипел металл и билось стекло. Так сказали фельдшеры скорой помощи, и, когда они нашли её на дне оврага, телефон всё ещё был зажат в её руке.
Астория пахнет смертью.
По крайней мере, для меня.
Бальзамирующие химические вещества. Гвоздики. Розы. Лилии. Все эти запахи смешиваются с морским бризом и ароматом сосен, проникающим через открытые окна, и образуют обонятельный коктейль, который пахнет для меня похоронами. Что, наверно, логично, поскольку я живу в похоронном доме. И у меня недавно умерла мама.
Всё напоминает мне о похоронах, ибо я окружена смертью.
— Да, — отвечаю ей. — Я тебе верю. Но, мам, это для меня не проблема. Потому что, когда Финн принимает лекарства, он почти нормальный. Он в порядке.
Почти. Было всего несколько срывов. И несколько периодов депрессии. И парочка галлюцинаций.
Но помимо этого, он в порядке.
— За исключением тех моментов, когда он не в порядке, — отвечает мама.
— Но…
— Никаких «но», Калла, — ей быстро удаётся заставить меня замолчать. — Милая, мы уже много раз обсуждали это. Так что я кладу трубку. Я забыла очки для чтения, и сейчас возвращаюсь домой за ними. Дождь сильный, и мне нужно сосредоточиться на дороге…
Её предложение обрывается криком.
Резким, громким, пронзительным криком. Он почти разрывает мои барабанные перепонки своей интенсивностью, и, прежде чем я успеваю что-либо понять, обрывается на середине. И я осознаю, что слышала кое-что ещё на заднем фоне.
Звуки металла и стекла, скрипящих и разбивающихся.
А затем тишина.
— Мам?
Ответа нет, только гнетущая тишина.
Мои руки трясутся, пока я жду, кажется, вечность, хотя в действительности прошла всего лишь секунда.
— Мам? — испуганно зову я.
По-прежнему тишина.
По спине пробегает озноб, а руки покрываются гусиной кожей, потому что я каким-то образом знаю, что она не ответит.
И оказываюсь права.
Мама умерла в тот момент, когда кричала, когда скрипел металл и билось стекло. Так сказали фельдшеры скорой помощи, и, когда они нашли её на дне оврага, телефон всё ещё был зажат в её руке.
Астория пахнет смертью.
По крайней мере, для меня.
Бальзамирующие химические вещества. Гвоздики. Розы. Лилии. Все эти запахи смешиваются с морским бризом и ароматом сосен, проникающим через открытые окна, и образуют обонятельный коктейль, который пахнет для меня похоронами. Что, наверно, логично, поскольку я живу в похоронном доме. И у меня недавно умерла мама.
Всё напоминает мне о похоронах, ибо я окружена смертью.