— Вы, молодые люди, — продолжал Никандр Афанасьевич, дожевывая кусок лососины пятью оставшимися зубами, — небось все мечтаете о литературе, о писательстве…
— Равняемся на вас…
— А ведь какая тяжелая эта профессия, — продолжал тот. — И неблагодарная.
— Однако, Никандр Афанасьевич, за спиной у вас шкафчик, набитый вашими книгами. Даже собрание сочинений есть. Издавалось, кажется, «Никитинскими субботниками»?
— Вы видите только результаты. А какой ценой все это давалось, вам невдомек. В двадцать седьмом году меня начали трепать по всем подворотням. Авербах, Ермилов, Селивановский. Как-то днем я задремал и сквозь сон слышу по радио: «До каких пор мы будем мириться с такими контрреволюционными писателями, как Булгаков, Пильняк» — и дальше моя фамилия. Встал я и решил: надо срочно бросать литературу. Искать новую профессию… У вас-то есть профессия?
— Конечно. Могу преподавать, быть редактором, газетчиком.
— Алексей Николаевич! — Никандр Афанасьевич был первым, кто стал обращаться к нему по имени и отчеству. — А чем занимается ваша девушка?
Алена подняла на него свои серые глаза:
— Безработная…
— На машинке печатать умеете?
— Закончила курсы. Только практики у меня не было…
— Это пустяки. Я могу вам предложить работу. Очень легкую. Мне нужен секретарь. Приходить два раза в неделю. Разбирать бумаги. Может, придется в издательство рукопись отвезти…
— Я подумаю, — сказала Алена.
— Зарплата восемьсот рублей…
— Вы мне ее избалуете, — изобразил Алексей улыбку, чертыхаясь про себя. И услышал от Алены:
— Я еще не твоя.
Выйдя от Никандра Афанасьевича, Алексей ломал голову: да что такое с Аленой? Кто-то невидимо стоит между ними. Может быть, Радик? Он спросил ее:
— Ты с ним встречаешься?
— Нет, давно уже… С самого лета…
Сбоку, в профиль, она была так хороша! Такой чистотой и невинностью светились ее глаза! Так миловидно было личико с родинкой на подбородке! Алексей притянул ее к себе. Она отстранилась и с враждебностью, почти с ненавистью в голосе прошептала:
— Я в положении…
Алексей шел рядом с ней и молчал. В голове крутилось: «Попросить Стекляшку? Она поможет… Это, кажется, и называется унизительным состоянием… Она во мне не заинтересована…»
— Вы, молодые люди, — продолжал Никандр Афанасьевич, дожевывая кусок лососины пятью оставшимися зубами, — небось все мечтаете о литературе, о писательстве…
— Равняемся на вас…
— А ведь какая тяжелая эта профессия, — продолжал тот. — И неблагодарная.
— Однако, Никандр Афанасьевич, за спиной у вас шкафчик, набитый вашими книгами. Даже собрание сочинений есть. Издавалось, кажется, «Никитинскими субботниками»?
— Вы видите только результаты. А какой ценой все это давалось, вам невдомек. В двадцать седьмом году меня начали трепать по всем подворотням. Авербах, Ермилов, Селивановский. Как-то днем я задремал и сквозь сон слышу по радио: «До каких пор мы будем мириться с такими контрреволюционными писателями, как Булгаков, Пильняк» — и дальше моя фамилия. Встал я и решил: надо срочно бросать литературу. Искать новую профессию… У вас-то есть профессия?
— Конечно. Могу преподавать, быть редактором, газетчиком.
— Алексей Николаевич! — Никандр Афанасьевич был первым, кто стал обращаться к нему по имени и отчеству. — А чем занимается ваша девушка?
Алена подняла на него свои серые глаза:
— Безработная…
— На машинке печатать умеете?
— Закончила курсы. Только практики у меня не было…
— Это пустяки. Я могу вам предложить работу. Очень легкую. Мне нужен секретарь. Приходить два раза в неделю. Разбирать бумаги. Может, придется в издательство рукопись отвезти…
— Я подумаю, — сказала Алена.
— Зарплата восемьсот рублей…
— Вы мне ее избалуете, — изобразил Алексей улыбку, чертыхаясь про себя. И услышал от Алены:
— Я еще не твоя.
Выйдя от Никандра Афанасьевича, Алексей ломал голову: да что такое с Аленой? Кто-то невидимо стоит между ними. Может быть, Радик? Он спросил ее:
— Ты с ним встречаешься?
— Нет, давно уже… С самого лета…
Сбоку, в профиль, она была так хороша! Такой чистотой и невинностью светились ее глаза! Так миловидно было личико с родинкой на подбородке! Алексей притянул ее к себе. Она отстранилась и с враждебностью, почти с ненавистью в голосе прошептала:
— Я в положении…
Алексей шел рядом с ней и молчал. В голове крутилось: «Попросить Стекляшку? Она поможет… Это, кажется, и называется унизительным состоянием… Она во мне не заинтересована…»