В трубке послышался всколыхнувший воспоминания молодости приятный голос матери Родика, единственного сына известного военачальника, начинавшего свою службу еще фельдфебелем царской армии. Отец Родика с юношеских лет был близким приятелем министра обороны маршала Малиновского, потому и дал сыну имя любезного сердцу товарища.
Петр представился, был признан и получил телефон некогда близкого приятеля, почти брата.
Позвонил не сразу. Что-то мешало взять трубку. Каким стал друг за эти годы? Признает ли? Силой воли Петр подавил сомнения: «Ничего! Конечно, он вырос. Положение обязывает… А ведь может спросить: «Когда и где мы с вами встречались?» Нет, не те у него родители. Родик такого себе не позволит!»
Ответила жена Родиона, тоже дочь известного генерала. Сказала, что позовет мужа. Тот долго не подходил. Сердце неприятно застучало: «Вспоминает, кто я? Раздумывает?»
— Алло! — в трубке послышались нотки знакомого голоса. — Куда запропал? Где тебя столько лет носило?
— Лежал на боку, глядел на Оку, — в тон отношениям молодости ответил Петр.
— Ах так! Ну, и что?
— Повидаться бы надо, Родион. Как ты-то сам?
— Как и прежде, не ждал у моря погоды. Хочешь встретиться?
— Родик, а ты сомневаешься?
— Да, нет! Хорошие были времена. — И Петр ощутил, что его давешние опасения оказались вовсе не беспочвенными. Трубка помолчала. — Старик, позвони мне завтра, в это же время. У меня сейчас пришлый народ. Завтра жду! Извини. Позвони завтра вечером.
И раздались гудки.
Петр подошел к окну. «Ну, как бы я поступил на его месте? Друг молодости… А что если я провалился, уволен из армии… Буду просить о помощи… Положение обязывает. Хреновина! Но… куда денешься? Утро начнет со звонков и проверки. А тут полный порядок! Старый друг ничего не просит. Стал полковником, заслужил орден.» Так-то оно так…
Он направился в ванную, а потом завалился спать в постель. И в глубине души уже пожалел о своем звонке.
Следующий день прошел благополучно. Правда, генерал-лейтенант участливо спросил, не тяжело ли совмещать руководство нелегальной резидентурой с работой радиста.
— Такого в практике не было! И в теории недопустимо, — высокий начальник с шумом положил свои волосатые ладони на письменный стол.
— Нет правил без исключения, — попытался пошутить Петр.
— Да? А как это звучит по-испански? — спросил генерал, в свое время начинавший службу военным переводчиком в республиканской Испании и с той поры основательно подзабывший язык Сервантеса.
— Nohay regla sin exepcion, — ответил полковник, а сопровождавший его начальник отдела, генерал Мещеряков, который был помощником военного атташе в пору прибытия капитана Серко в Мексику, произнес:
— La excepción confirma la regla.
Отдел пытался положить полковника на лопатки, да он одержал верх. Последние полтора года ни сучка, ни задоринки.
— Значит, крепко стоишь на ногах?
В трубке послышался всколыхнувший воспоминания молодости приятный голос матери Родика, единственного сына известного военачальника, начинавшего свою службу еще фельдфебелем царской армии. Отец Родика с юношеских лет был близким приятелем министра обороны маршала Малиновского, потому и дал сыну имя любезного сердцу товарища.
Петр представился, был признан и получил телефон некогда близкого приятеля, почти брата.
Позвонил не сразу. Что-то мешало взять трубку. Каким стал друг за эти годы? Признает ли? Силой воли Петр подавил сомнения: «Ничего! Конечно, он вырос. Положение обязывает… А ведь может спросить: «Когда и где мы с вами встречались?» Нет, не те у него родители. Родик такого себе не позволит!»
Ответила жена Родиона, тоже дочь известного генерала. Сказала, что позовет мужа. Тот долго не подходил. Сердце неприятно застучало: «Вспоминает, кто я? Раздумывает?»
— Алло! — в трубке послышались нотки знакомого голоса. — Куда запропал? Где тебя столько лет носило?
— Лежал на боку, глядел на Оку, — в тон отношениям молодости ответил Петр.
— Ах так! Ну, и что?
— Повидаться бы надо, Родион. Как ты-то сам?
— Как и прежде, не ждал у моря погоды. Хочешь встретиться?
— Родик, а ты сомневаешься?
— Да, нет! Хорошие были времена. — И Петр ощутил, что его давешние опасения оказались вовсе не беспочвенными. Трубка помолчала. — Старик, позвони мне завтра, в это же время. У меня сейчас пришлый народ. Завтра жду! Извини. Позвони завтра вечером.
И раздались гудки.
Петр подошел к окну. «Ну, как бы я поступил на его месте? Друг молодости… А что если я провалился, уволен из армии… Буду просить о помощи… Положение обязывает. Хреновина! Но… куда денешься? Утро начнет со звонков и проверки. А тут полный порядок! Старый друг ничего не просит. Стал полковником, заслужил орден.» Так-то оно так…
Он направился в ванную, а потом завалился спать в постель. И в глубине души уже пожалел о своем звонке.
Следующий день прошел благополучно. Правда, генерал-лейтенант участливо спросил, не тяжело ли совмещать руководство нелегальной резидентурой с работой радиста.
— Такого в практике не было! И в теории недопустимо, — высокий начальник с шумом положил свои волосатые ладони на письменный стол.
— Нет правил без исключения, — попытался пошутить Петр.
— Да? А как это звучит по-испански? — спросил генерал, в свое время начинавший службу военным переводчиком в республиканской Испании и с той поры основательно подзабывший язык Сервантеса.
— Nohay regla sin exepcion, — ответил полковник, а сопровождавший его начальник отдела, генерал Мещеряков, который был помощником военного атташе в пору прибытия капитана Серко в Мексику, произнес:
— La excepción confirma la regla.
Отдел пытался положить полковника на лопатки, да он одержал верх. Последние полтора года ни сучка, ни задоринки.
— Значит, крепко стоишь на ногах?