После непродолжительной болезни умирает пани воеводова. Положение наших молодых людей изменилось во всём. Они уже не только не бывают вместе, но и не видят друг друга. «Пестунчика моей коханой жоны возьме до псов; нех не ест даром хлеба, нех бендзе ловчий. Я устрою его счастие», — повелевал ясно пузатый воевода, и Квитка должен был переселиться из воеводского замка за город, где помещена была вся охота пана воеводы.
Он не остался бы и часа служить поляку, хотя и отцу своей Маси; он располагал в ту же ночь оставить Киев и пробраться в Москву, но пани София умолила его остаться, переносить всё для любви к Масе и дожидать, не поблагоприятствует ли им случай к достижению их цели.
Пани София умела войти к воеводе в неограниченную доверенность. Правду сказать, он ещё и рад был, что избавлялся от забот о своей цурке: было кому разделять с ней время и иметь о ней попечение. Потому-то пани София часто гостила у Маси, а ещё чаще брала её к себе, и там-то виделись любовники, рассуждали о своей будущности и ни на что не решались.
Прибыл в Киев из Кракова какой-то знатный сановник, старик лет пятидесяти. Пан воевода рассыпался пред ним, угощал его, как мог. Пану приезжему полюбилась Мася, и за келюшком венгерского положено на слове: панну воеводовну выдать за пана приезжего; а как ему не можно было долго прожить в Киеве, то тен час справить свадьбу. Спешили с приготовлениями и таили всё от Маси, думая внезапно обрадовать её такою блестящею долею. Но как скрыть в многолюдной дворне все приготовления и распоряжения к такому празднеству! Мася о своей доле узнала тот же час... и упала на грудь пани Софии, заливаясь слезами, спрашивала, что ей делать?
Пани София приступила действовать решительно. Нашла случай, под предлогом шитья платьев и прочего к свадьбе, оставить Масю у себя переночевать. Призвала Квитку, соединила руки их, благословила и сказала:
— Ты, Андрей, любимец мой с первого часа, когда бог привёл тебя в дом наш, родители мои приняли тебя, и я, давшая тебе прозвание, обязана вместо их пещись о твоём счастьи. В эту торжественную минуту объявляю вам, что мать Маси желала вашего союза, и я именем её благословляю вас, и вот моё поручение. Масю наряди мальчиком, и в этот же вечер выйдете из Киева; в первом селении обвенчаетесь; далее да благословит бог путь ваш и да будет над вами воля его! Скрывайтесь, оставляйте большие проезжие дороги, погоня будет за вами, но вы её не ожидайте скоро. В эту же ночь, пред рассветом, из моего двора поскачет бричка с двумя молодыми людьми по дороге к Вильне. Туда бросится погоня, и я беру на себя, что не скоро догонят мнимых любовников. Поймают ушедших и, увидев обман, уже бросятся в другие стороны, а вы с помощью божиею будете далеко и вне власти раздраженного отца. С богом! Начнём действовать.
Той же ночи в Борисполе, вёрст тридцать пять от Киева, к рассвету в церкви теплился огонёк, и священник пред алтарём призывал благословение божие на рабов его — Андрея и Марию, ныне сочетающихся друг другу.
В то же время в Киеве пани София проснулася необыкновенно рано. Вдруг криком своим перебудила дворню... ужас объял всех!.. Панна воеводовна, расположившаяся ночевать у ней, не ложилась в постель, и нет её в доме. Сундук пани Софии, где лежали деньги, лучшие вещи, платья, отперт, и в нём не найдено ничего... С Масею бежала Ульяна, самая ближайшая к панье и самая доверенная особа. Старик Федот, пользовавшийся особенною милостию панскою, также скрылся. Сделан всем допрос. Пани София плакала, рыдала, падала в обморок, заклинала открыть ей, если кто знает, куда и с кем бежала панна воеводовна... Никто не мог сказать ничего, никто ничего не заметил за панною... Одна из прислужниц, робея, призналась, что она подглядела, как подъехала ко двору их бричка; из неё вышел пан, не очень молодой и не так красивый; постучал в окошко, где спала панна. Скоро она вышла, а за нею Федот и Ульяна с узлами в руках, посадились и говорили между собою, что скоро будут в Вильне, там и обвенчаются.
Открывшую об этом, как знавшую про уход панны и не объявившую тотчас своей панье, тут же в наказание отправили в дальнюю деревню... Пани София после нескольких обмороков едва собралась с духом и силами явиться к пану воеводе и объявить ему о случившейся беде...
— Цо то за пшичина? — говорил толстопузый пан воевода, зевая и протирая заспанные глаза, чтобы лучше удостовериться, точно ли он видит пред собою паню Софию. — Цо то за пшичина, кеды пани София так рано пожелала видеть мою яснейшую особу?
Рано? А это уже было к полудню. Пани София за горем и беспокойством не могла прежде приехать к воеводе. Он же, проводя всю ночь с нарёченным зятем среди разных медов и столетним венгерским, не приметил, что свалился на постель уже на рассвете; оттого и полагал, что ещё утро.
Пани София с слезами, вскрикиваниями едва могла объяснить ему о случившемся несчастьи...
— Нех дзябли озьмуть и тебе с твоими пропавшими деньгами! — заревел неистовым голосом воевода. — Подай мне тен час мою цурку, мою Масю!.. гвалт!..— кричал он в беспамятстве, обрывая хохол свой и страшные усы.... Весь двор встрепенулся... Большими отрядами послана погоня в разные стороны и все по направлению к Вильне...
Яснейший пан воевода с горя и досады пил — и на беду свою один: наречённый зять его, не находя нужным оставаться долее без невесты, уехал. Пани Софья заперлась у себя в доме, сказавшись сильно больною. Дней через пять привезли настигнутых беглецов в бричке... Воевода приказывал тащить их к себе... остолбенел, увидевши, что это совсем не цурка его, а просто беглецы, обокравшие барыню свою; о панне воеводовне же они вовсе ничего не знали... Воеводе до того не было нужды, и он в порыве гнева и досады, конечно, приказал бы их повесить,. зачем нет с ними дочери его; но пани Софья нашла средство умилостивить его, и как всё похищенное беглецами привезено в целости, то она выпросила виновных себе, дав обещание наказать их строго за такой злодейский умысел. И пани Софья, чтоб больше заставить Ульяну и Федота раскаиваться в проступке своем, жаловала и ласкала их более прежнего.
Известно стало пану воеводе, что в ту же ночь, когда скрылась Мася, ловчий его, Андрей, бежал из Киева, но куда? никто не знал. И сам воевода, и все окружающие его положили наверное, что Андрей сманил панну воеводовну: он рос с нею, так и не мудрено, что они кохалися с детства, а видя, что её отдают за нелюба, они решились уйти, но куда? Никто не мог сказать наверное. Для этого составлялись целые отряды, чтобы бежать в Малороссию и там искать их по дороге в Москву. Тщательно списывали их приметы, писали для них пропускные виды, вписывали в них большие награды, кто схватит, откроет, задержит или представит беглецов.
Уже готовы были отряды с полными и ясными препоручениями лететь в назначенные им страны для поимки бежавшего Андрея, увёзшего с собою панну воеводовну, как вот является Антон Муха, верный раб и хлоп яснейшего пана воеводы. Он с молодых лет был при Квитке для прислуги, рос вместе с ним и знал его тайны, но не смел никому открыть, потому что Андрей сгубил бы его. Теперь же мучит его совесть, что он забыл на время долг свой против такого милостивого пана и отца, як есть вельможный пан воевода. Принося ему повинную голову, Муха чистосердечно открывал, что Андрей точно кохался с панною; а чтобы она не досталась другому, убедил её бежать с собою... «Как они перерядились, то я уже знаю и везде могу их открыть. Путь же свой направили они к Кракову, и Андрей располагал найти случай представиться найяснейшему пану крулю и просить у него ходатайства пред прогневанным паном воеводою и защиты от русского царя. Теперь, — продолжал Муха, — кеды пан воевода хце, я возьму небольшой отряд, и как знаю, на какие места бежавшие пробираются, то скоро настигну их и Андрея с панною представлю яснейшему пану воеводе, а не то, нех глава моя бендзе на плахе».
Воевода обрадовался предложению Мухи, уничтожил прежние распоряжения и, обещав Мухе неимоверные награждения, отпустил его сам-пятого с избранными самим Мухою товарищами. Только же воевода их и видел!..
Когда всё это происходило в Киеве, Андрей и Мася, обвенчавшиеся в Борисполе, продолжали путь свой благополучно. Мася была переодета мальчиком, оба они были в простом крестьянском платье. Сказывались о себе различно, где как требовали обстоятельства. Хотя и неприметно было, чтобы где их подозревали по преследованиям из Киева, но из предосторожности Андрей путал свой путь: проходил несколько прямо, потом брал в сторону, обходил кругом и опять возвращался на прежнюю дорогу и к великому обрадованию своему узнавал, что от воеводы киевского не слышно никаких преследований. Он сказывался везде родом из Украины, сиротою, пустившимся с братом на заработок, пока сыщется добрый и надежный человек, что примет их навсегда.
Где он уверен был в совершенной безопасности, там останавливался на несколько дней, чтоб его милая Мася отдохнула после долгого пути. Его план был пробраться, как ни есть, в пограничный русский город и там объявить о себе. Он никак не забыл взять с собою золотой цепи и описания о приезде его в Киев, сделанном паном Ясенковский и духовником, напутствовавшим Агафона. Крест же был всегда на нём. Поэтому он надеялся, что русские признают его за земляка, доставят случай быть в Москве, предстать пред царя; ему помогут отыскать род свой, имя, имение; а если бог благословит, что отец и брат его живы и он отыщет их, тогда... с Масею, с родными... кто будет счастливее его!..
Пробираясь таким образом, уже пришли они в селение Гадячского полка. Зима приближалась, надобно было приискать безопасное убежище. Удалось Андрею найти хутор в отдалении от сотенных местечек и большой дороги. Семьи три казаков, не обязанных уже службою и никакими повинностями по полку, проживали здесь себе покойно. К ним пристал Андрей с братом, работал за себя и за него. Нужда приучила его ко всему. Он был силён, бодр, свеж, а как Мася отнюдь не тяготилась такою жизнию и не тужила ни о чём, то он, весельчак, балагур, пел своим хозяевам разные песни, был ими любим и всеми называем был: «парень друзяка».
В один осенний вечер Андрей, возвратясь с работы, отогревался, сидя на печке, Мася своими руками растирала его окоченевшие пальцы, говорила, мечтала о будущем... как вот слышат за дверью, в сенях, голоса незнакомых им людей...
— Пустите нас, сделайте милость, хоть только подивиться на них! — кричал один из незнакомых, и слышно было, что силился отворить дверь, удерживаемую хозяином. — Я их знаю; когда не они, то и бог с вами! Мы себе и пойдём далее.
После непродолжительной болезни умирает пани воеводова. Положение наших молодых людей изменилось во всём. Они уже не только не бывают вместе, но и не видят друг друга. «Пестунчика моей коханой жоны возьме до псов; нех не ест даром хлеба, нех бендзе ловчий. Я устрою его счастие», — повелевал ясно пузатый воевода, и Квитка должен был переселиться из воеводского замка за город, где помещена была вся охота пана воеводы.
Он не остался бы и часа служить поляку, хотя и отцу своей Маси; он располагал в ту же ночь оставить Киев и пробраться в Москву, но пани София умолила его остаться, переносить всё для любви к Масе и дожидать, не поблагоприятствует ли им случай к достижению их цели.
Пани София умела войти к воеводе в неограниченную доверенность. Правду сказать, он ещё и рад был, что избавлялся от забот о своей цурке: было кому разделять с ней время и иметь о ней попечение. Потому-то пани София часто гостила у Маси, а ещё чаще брала её к себе, и там-то виделись любовники, рассуждали о своей будущности и ни на что не решались.
Прибыл в Киев из Кракова какой-то знатный сановник, старик лет пятидесяти. Пан воевода рассыпался пред ним, угощал его, как мог. Пану приезжему полюбилась Мася, и за келюшком венгерского положено на слове: панну воеводовну выдать за пана приезжего; а как ему не можно было долго прожить в Киеве, то тен час справить свадьбу. Спешили с приготовлениями и таили всё от Маси, думая внезапно обрадовать её такою блестящею долею. Но как скрыть в многолюдной дворне все приготовления и распоряжения к такому празднеству! Мася о своей доле узнала тот же час... и упала на грудь пани Софии, заливаясь слезами, спрашивала, что ей делать?
Пани София приступила действовать решительно. Нашла случай, под предлогом шитья платьев и прочего к свадьбе, оставить Масю у себя переночевать. Призвала Квитку, соединила руки их, благословила и сказала:
— Ты, Андрей, любимец мой с первого часа, когда бог привёл тебя в дом наш, родители мои приняли тебя, и я, давшая тебе прозвание, обязана вместо их пещись о твоём счастьи. В эту торжественную минуту объявляю вам, что мать Маси желала вашего союза, и я именем её благословляю вас, и вот моё поручение. Масю наряди мальчиком, и в этот же вечер выйдете из Киева; в первом селении обвенчаетесь; далее да благословит бог путь ваш и да будет над вами воля его! Скрывайтесь, оставляйте большие проезжие дороги, погоня будет за вами, но вы её не ожидайте скоро. В эту же ночь, пред рассветом, из моего двора поскачет бричка с двумя молодыми людьми по дороге к Вильне. Туда бросится погоня, и я беру на себя, что не скоро догонят мнимых любовников. Поймают ушедших и, увидев обман, уже бросятся в другие стороны, а вы с помощью божиею будете далеко и вне власти раздраженного отца. С богом! Начнём действовать.
Той же ночи в Борисполе, вёрст тридцать пять от Киева, к рассвету в церкви теплился огонёк, и священник пред алтарём призывал благословение божие на рабов его — Андрея и Марию, ныне сочетающихся друг другу.
В то же время в Киеве пани София проснулася необыкновенно рано. Вдруг криком своим перебудила дворню... ужас объял всех!.. Панна воеводовна, расположившаяся ночевать у ней, не ложилась в постель, и нет её в доме. Сундук пани Софии, где лежали деньги, лучшие вещи, платья, отперт, и в нём не найдено ничего... С Масею бежала Ульяна, самая ближайшая к панье и самая доверенная особа. Старик Федот, пользовавшийся особенною милостию панскою, также скрылся. Сделан всем допрос. Пани София плакала, рыдала, падала в обморок, заклинала открыть ей, если кто знает, куда и с кем бежала панна воеводовна... Никто не мог сказать ничего, никто ничего не заметил за панною... Одна из прислужниц, робея, призналась, что она подглядела, как подъехала ко двору их бричка; из неё вышел пан, не очень молодой и не так красивый; постучал в окошко, где спала панна. Скоро она вышла, а за нею Федот и Ульяна с узлами в руках, посадились и говорили между собою, что скоро будут в Вильне, там и обвенчаются.
Открывшую об этом, как знавшую про уход панны и не объявившую тотчас своей панье, тут же в наказание отправили в дальнюю деревню... Пани София после нескольких обмороков едва собралась с духом и силами явиться к пану воеводе и объявить ему о случившейся беде...
— Цо то за пшичина? — говорил толстопузый пан воевода, зевая и протирая заспанные глаза, чтобы лучше удостовериться, точно ли он видит пред собою паню Софию. — Цо то за пшичина, кеды пани София так рано пожелала видеть мою яснейшую особу?
Рано? А это уже было к полудню. Пани София за горем и беспокойством не могла прежде приехать к воеводе. Он же, проводя всю ночь с нарёченным зятем среди разных медов и столетним венгерским, не приметил, что свалился на постель уже на рассвете; оттого и полагал, что ещё утро.
Пани София с слезами, вскрикиваниями едва могла объяснить ему о случившемся несчастьи...
— Нех дзябли озьмуть и тебе с твоими пропавшими деньгами! — заревел неистовым голосом воевода. — Подай мне тен час мою цурку, мою Масю!.. гвалт!..— кричал он в беспамятстве, обрывая хохол свой и страшные усы.... Весь двор встрепенулся... Большими отрядами послана погоня в разные стороны и все по направлению к Вильне...
Яснейший пан воевода с горя и досады пил — и на беду свою один: наречённый зять его, не находя нужным оставаться долее без невесты, уехал. Пани Софья заперлась у себя в доме, сказавшись сильно больною. Дней через пять привезли настигнутых беглецов в бричке... Воевода приказывал тащить их к себе... остолбенел, увидевши, что это совсем не цурка его, а просто беглецы, обокравшие барыню свою; о панне воеводовне же они вовсе ничего не знали... Воеводе до того не было нужды, и он в порыве гнева и досады, конечно, приказал бы их повесить,. зачем нет с ними дочери его; но пани Софья нашла средство умилостивить его, и как всё похищенное беглецами привезено в целости, то она выпросила виновных себе, дав обещание наказать их строго за такой злодейский умысел. И пани Софья, чтоб больше заставить Ульяну и Федота раскаиваться в проступке своем, жаловала и ласкала их более прежнего.
Известно стало пану воеводе, что в ту же ночь, когда скрылась Мася, ловчий его, Андрей, бежал из Киева, но куда? никто не знал. И сам воевода, и все окружающие его положили наверное, что Андрей сманил панну воеводовну: он рос с нею, так и не мудрено, что они кохалися с детства, а видя, что её отдают за нелюба, они решились уйти, но куда? Никто не мог сказать наверное. Для этого составлялись целые отряды, чтобы бежать в Малороссию и там искать их по дороге в Москву. Тщательно списывали их приметы, писали для них пропускные виды, вписывали в них большие награды, кто схватит, откроет, задержит или представит беглецов.
Уже готовы были отряды с полными и ясными препоручениями лететь в назначенные им страны для поимки бежавшего Андрея, увёзшего с собою панну воеводовну, как вот является Антон Муха, верный раб и хлоп яснейшего пана воеводы. Он с молодых лет был при Квитке для прислуги, рос вместе с ним и знал его тайны, но не смел никому открыть, потому что Андрей сгубил бы его. Теперь же мучит его совесть, что он забыл на время долг свой против такого милостивого пана и отца, як есть вельможный пан воевода. Принося ему повинную голову, Муха чистосердечно открывал, что Андрей точно кохался с панною; а чтобы она не досталась другому, убедил её бежать с собою... «Как они перерядились, то я уже знаю и везде могу их открыть. Путь же свой направили они к Кракову, и Андрей располагал найти случай представиться найяснейшему пану крулю и просить у него ходатайства пред прогневанным паном воеводою и защиты от русского царя. Теперь, — продолжал Муха, — кеды пан воевода хце, я возьму небольшой отряд, и как знаю, на какие места бежавшие пробираются, то скоро настигну их и Андрея с панною представлю яснейшему пану воеводе, а не то, нех глава моя бендзе на плахе».
Воевода обрадовался предложению Мухи, уничтожил прежние распоряжения и, обещав Мухе неимоверные награждения, отпустил его сам-пятого с избранными самим Мухою товарищами. Только же воевода их и видел!..
Когда всё это происходило в Киеве, Андрей и Мася, обвенчавшиеся в Борисполе, продолжали путь свой благополучно. Мася была переодета мальчиком, оба они были в простом крестьянском платье. Сказывались о себе различно, где как требовали обстоятельства. Хотя и неприметно было, чтобы где их подозревали по преследованиям из Киева, но из предосторожности Андрей путал свой путь: проходил несколько прямо, потом брал в сторону, обходил кругом и опять возвращался на прежнюю дорогу и к великому обрадованию своему узнавал, что от воеводы киевского не слышно никаких преследований. Он сказывался везде родом из Украины, сиротою, пустившимся с братом на заработок, пока сыщется добрый и надежный человек, что примет их навсегда.
Где он уверен был в совершенной безопасности, там останавливался на несколько дней, чтоб его милая Мася отдохнула после долгого пути. Его план был пробраться, как ни есть, в пограничный русский город и там объявить о себе. Он никак не забыл взять с собою золотой цепи и описания о приезде его в Киев, сделанном паном Ясенковский и духовником, напутствовавшим Агафона. Крест же был всегда на нём. Поэтому он надеялся, что русские признают его за земляка, доставят случай быть в Москве, предстать пред царя; ему помогут отыскать род свой, имя, имение; а если бог благословит, что отец и брат его живы и он отыщет их, тогда... с Масею, с родными... кто будет счастливее его!..
Пробираясь таким образом, уже пришли они в селение Гадячского полка. Зима приближалась, надобно было приискать безопасное убежище. Удалось Андрею найти хутор в отдалении от сотенных местечек и большой дороги. Семьи три казаков, не обязанных уже службою и никакими повинностями по полку, проживали здесь себе покойно. К ним пристал Андрей с братом, работал за себя и за него. Нужда приучила его ко всему. Он был силён, бодр, свеж, а как Мася отнюдь не тяготилась такою жизнию и не тужила ни о чём, то он, весельчак, балагур, пел своим хозяевам разные песни, был ими любим и всеми называем был: «парень друзяка».
В один осенний вечер Андрей, возвратясь с работы, отогревался, сидя на печке, Мася своими руками растирала его окоченевшие пальцы, говорила, мечтала о будущем... как вот слышат за дверью, в сенях, голоса незнакомых им людей...
— Пустите нас, сделайте милость, хоть только подивиться на них! — кричал один из незнакомых, и слышно было, что силился отворить дверь, удерживаемую хозяином. — Я их знаю; когда не они, то и бог с вами! Мы себе и пойдём далее.