— А ты не волнуйся. Вот развернется третий раз и даст жизни, — успокоил его Кузя. — Я к нему привыкать начинаю: организованный, экономный, дьявол. Боезапас даром не тратит. Это мы с тобой пуляем, куда бог пошлет. Так что же, собьем мы его или нет?
— Собьем! Собьем, мальчики! Спокойно только… — Это Инна голос подала.
— Попробуем. — Кузя передернул плечами, разравнивая под собой землю. — Никуда не уйдешь, сволочь. Нас накроешь и сам накроешься.
Слободкин инстинктивно повторил движения Кузи. Рыхлая огородная земля раздалась под плечами, и ему стало удобно, как в турели.
— Ну, теперь давай!
— Умолкни! — цыкнул на него Кузя. — И не торопись. За мной следи.
Начинался третий заход. Немец пустым уходить не хотел. Но перед ним снова лязгнули ножницы Слободы и Кузи. И вдруг мотор поперхнулся, завизжал, застонал. Из-под капота вырвался черный дым, и вот не подвластные больше летчику крылья понесли самолет в лес, прямо на верхушки деревьев.
Раздался глухой удар. Ребята вскочили на ноги, побежали на этот звук. Откуда только силы взялись и куда подевалась боль в ранах! Успели вовремя: выкарабкавшийся из покореженного самолета летчик уже ковылял в сторону.
— Стой! — крикнул Кузя.
Немец остановился, повернулся всем корпусом, расстегнул кобуру пистолета, но так и замер в этой позе.
Он был ошеломлен — девчонка, двое русских солдат с немецкими автоматами!
— Рус?!
— А ну, давай оружие! — Кузя запустил руку в расстегнутую кобуру на бедре немца, извлек оттуда огромный пистолет вороненой стали и второй раз за этот день выругался.
— Ты что? — удивился Слободкин.
— Ничего. Ракетницей пугать удумал. Не на тех нарвался.
Слободкин увидел, что в руке у Кузи действительно самая обыкновенная ракетница.
Немец побагровел, сунул руку за борт комбинезона, но Кузя снова опередил его:
— Отставить!
И шваркнул затвором автомата. Летчик поднял правую руку над головой.
— Обе, обе! Цвай!
Летчик замотал головой и застонал, дотронувшись правой рукой до левой чуть выше локтя. Оказывается, левая висела у него, как плеть.
— Ничего, ничего! На нас погляди. — Кузя показал немцу на бинты — свои и Слободкина: — Видишь? Чья это работа? А? Твоя, может? Говори!
— А ты не волнуйся. Вот развернется третий раз и даст жизни, — успокоил его Кузя. — Я к нему привыкать начинаю: организованный, экономный, дьявол. Боезапас даром не тратит. Это мы с тобой пуляем, куда бог пошлет. Так что же, собьем мы его или нет?
— Собьем! Собьем, мальчики! Спокойно только… — Это Инна голос подала.
— Попробуем. — Кузя передернул плечами, разравнивая под собой землю. — Никуда не уйдешь, сволочь. Нас накроешь и сам накроешься.
Слободкин инстинктивно повторил движения Кузи. Рыхлая огородная земля раздалась под плечами, и ему стало удобно, как в турели.
— Ну, теперь давай!
— Умолкни! — цыкнул на него Кузя. — И не торопись. За мной следи.
Начинался третий заход. Немец пустым уходить не хотел. Но перед ним снова лязгнули ножницы Слободы и Кузи. И вдруг мотор поперхнулся, завизжал, застонал. Из-под капота вырвался черный дым, и вот не подвластные больше летчику крылья понесли самолет в лес, прямо на верхушки деревьев.
Раздался глухой удар. Ребята вскочили на ноги, побежали на этот звук. Откуда только силы взялись и куда подевалась боль в ранах! Успели вовремя: выкарабкавшийся из покореженного самолета летчик уже ковылял в сторону.
— Стой! — крикнул Кузя.
Немец остановился, повернулся всем корпусом, расстегнул кобуру пистолета, но так и замер в этой позе.
Он был ошеломлен — девчонка, двое русских солдат с немецкими автоматами!
— Рус?!
— А ну, давай оружие! — Кузя запустил руку в расстегнутую кобуру на бедре немца, извлек оттуда огромный пистолет вороненой стали и второй раз за этот день выругался.
— Ты что? — удивился Слободкин.
— Ничего. Ракетницей пугать удумал. Не на тех нарвался.
Слободкин увидел, что в руке у Кузи действительно самая обыкновенная ракетница.
Немец побагровел, сунул руку за борт комбинезона, но Кузя снова опередил его:
— Отставить!
И шваркнул затвором автомата. Летчик поднял правую руку над головой.
— Обе, обе! Цвай!
Летчик замотал головой и застонал, дотронувшись правой рукой до левой чуть выше локтя. Оказывается, левая висела у него, как плеть.
— Ничего, ничего! На нас погляди. — Кузя показал немцу на бинты — свои и Слободкина: — Видишь? Чья это работа? А? Твоя, может? Говори!