Скованные и безмолвные, сидели обитатели дома за столом с побледневшими лицами и испуганными глазами; стало так тяжело, что почти невозможно было дышать.
— Нет, но это на самом деле так? Как такое могло произойти?
— Да, к сожалению; это, увы, так. Я не знаю доподлинно, почему так случилось, но я, как и вы, думаю, что Наполеон… слишком мало пожил, чтобы умереть прямо сейчас. Ни одно известие до сих пор не потрясло меня больше, чем это.
— Но как об этом узнали?
— Ну, всё случилось очень быстро. Мне сообщил Ларс, мой батрак, как только вернулся оттуда; он должен был отдать Наполеону несколько яблок, которые я одолжил у него весной, а как только Ларс пришёл туда, там уже возились с трупом.
За окном начинало темнеть. Ветер протяжно шумел, сочился сквозь каменную стену и хлопал дверями; сидевшие за столом испугались и сдвинулись потеснее.
— Господи, научи нас считать дни наши, дабы обрели мы мудрость в сердцах, — пробормотал Энок; лицо его посерело.
— Что же с ним случилось, — спросил Ханс, — он ударился или?..
— Нет, вовсе нет. Всё произошло само собой, и так внезапно. Он стал каким-то капризным после этой свадьбы; а сегодня надумал поехать в город. То ли он чувствовал себя неважно и хотел съездить к доктору, то ли нет, но было так: он позвал батрака и хотел подковать лошадь. Но когда они стояли около ворот конюшни и возились с подковами… к тому же кобыла не хотела стоять спокойно… и он не издал ни слова, только упал навзничь. И тотчас же, видимо, лишился жизни. Слышали только, как внутри его что-то хрипело и булькало; но больше он не пошевелился; и когда люди поняли, что случилось, — уже ничего не могли поделать.
— О Господи Иисусе!
— Как ужасно быстро!
— О нет, о нет!
Вновь в комнате воцарилось молчание. Маленький Гуннар цеплялся за отца и хныкал; он боялся. Серина спряталась в объятьях матери.
— Боже, избавь нас от внезапной, неотвратимой и скорой смерти! — взмолился Энок. — Господи, не накажи нас во гневе Твоём и не покарай нас в поспешности Твоей!
В ответ послышались вздохи.
Пер сидел, согнувшись, опустив локти на колени и сложив руки.
— Пожалуй, есть лишь одно существо, кто видит смысл в этом, — сказал он. — Всё-таки это ужасное событие!
— Мы знаем, какой в этом смысл, — отвечал Энок. — «Он посылает то страдания, то благодеяния, то ставит нам в пример других, тем самым заставляя нас одуматься…» Мы должны серьёзно отнестись к этому зову свыше. Мы не знаем, когда придёт наш час.
— Это, пожалуй, верно, — послышалось в ответ бормотание в холодно-серой вечерней комнате.
Ветер за окном свистел и кружил, выл в печных трубах, пытался сорвать двери с петель. Сумерки прибывали; мир как будто скрылся. Смерть подстерегала в каждом углу; никто не знал, кого она заберёт следующим; возможно, здесь, в доме, скоро будет покойник…
— Я боюсь, папа! — захныкал Гуннар.
— Сегодня вечером я не пойду в хлев одна, хоть убейте! — дрожа, заявила Марта.
Скованные и безмолвные, сидели обитатели дома за столом с побледневшими лицами и испуганными глазами; стало так тяжело, что почти невозможно было дышать.
— Нет, но это на самом деле так? Как такое могло произойти?
— Да, к сожалению; это, увы, так. Я не знаю доподлинно, почему так случилось, но я, как и вы, думаю, что Наполеон… слишком мало пожил, чтобы умереть прямо сейчас. Ни одно известие до сих пор не потрясло меня больше, чем это.
— Но как об этом узнали?
— Ну, всё случилось очень быстро. Мне сообщил Ларс, мой батрак, как только вернулся оттуда; он должен был отдать Наполеону несколько яблок, которые я одолжил у него весной, а как только Ларс пришёл туда, там уже возились с трупом.
За окном начинало темнеть. Ветер протяжно шумел, сочился сквозь каменную стену и хлопал дверями; сидевшие за столом испугались и сдвинулись потеснее.
— Господи, научи нас считать дни наши, дабы обрели мы мудрость в сердцах, — пробормотал Энок; лицо его посерело.
— Что же с ним случилось, — спросил Ханс, — он ударился или?..
— Нет, вовсе нет. Всё произошло само собой, и так внезапно. Он стал каким-то капризным после этой свадьбы; а сегодня надумал поехать в город. То ли он чувствовал себя неважно и хотел съездить к доктору, то ли нет, но было так: он позвал батрака и хотел подковать лошадь. Но когда они стояли около ворот конюшни и возились с подковами… к тому же кобыла не хотела стоять спокойно… и он не издал ни слова, только упал навзничь. И тотчас же, видимо, лишился жизни. Слышали только, как внутри его что-то хрипело и булькало; но больше он не пошевелился; и когда люди поняли, что случилось, — уже ничего не могли поделать.
— О Господи Иисусе!
— Как ужасно быстро!
— О нет, о нет!
Вновь в комнате воцарилось молчание. Маленький Гуннар цеплялся за отца и хныкал; он боялся. Серина спряталась в объятьях матери.
— Боже, избавь нас от внезапной, неотвратимой и скорой смерти! — взмолился Энок. — Господи, не накажи нас во гневе Твоём и не покарай нас в поспешности Твоей!
В ответ послышались вздохи.
Пер сидел, согнувшись, опустив локти на колени и сложив руки.
— Пожалуй, есть лишь одно существо, кто видит смысл в этом, — сказал он. — Всё-таки это ужасное событие!
— Мы знаем, какой в этом смысл, — отвечал Энок. — «Он посылает то страдания, то благодеяния, то ставит нам в пример других, тем самым заставляя нас одуматься…» Мы должны серьёзно отнестись к этому зову свыше. Мы не знаем, когда придёт наш час.
— Это, пожалуй, верно, — послышалось в ответ бормотание в холодно-серой вечерней комнате.
Ветер за окном свистел и кружил, выл в печных трубах, пытался сорвать двери с петель. Сумерки прибывали; мир как будто скрылся. Смерть подстерегала в каждом углу; никто не знал, кого она заберёт следующим; возможно, здесь, в доме, скоро будет покойник…
— Я боюсь, папа! — захныкал Гуннар.
— Сегодня вечером я не пойду в хлев одна, хоть убейте! — дрожа, заявила Марта.