Оливер оставляет коробку и смотрит на неё взглядом, не сулящим ничего хорошего. Но Эйса, как скоростной состав, летящий с горы с отказавшими тормозами, уже не может остановиться.
— Хочу знать, что у вас с ним? Что у вас с Человеком? — она со скрипом отодвигает стул и садится напротив. Найденный жетон не даёт ей покоя, и пусть Данэм от этих вопросов явно теряет аппетит. Она глядит на него в ответ нагло, с вызовом, как дворовая кошка, которую пригрели по зиме и которая теперь считает себя полноправной хозяйкой квартиры. Ей нечего терять, кроме гордости. Да и её уже почти нет.
— Переживаешь, кто будет спасать твой зад, если план не сработает? — Оливер чётко считывает её волнение, облекает в слова причины, по которым она вообще завела этот разговор и которые сама никак не могла обозначить. Славный у них тандем, ничего не сказать, вот только обстоятельства, при которых он сложился, дерьмовее некуда.
— Я не верю, что ты с ним, потому что он вытащил тебя из-под трибунала. Тебе всё это нахер не надо. Ты бы жрал, пил, курил, трахал шлюх, а после героически захлебнулся бы собственной блевотиной где-нибудь под мостом.
— Не будет его, не будет меня. Всё просто, — Данэм пожимает плечами, со стоическим спокойствием выдавая очередную отмазку. Но что-то ей подсказывает — дрогнувший мускул на лице или на мгновение помрачневший взгляд — что в ней есть доля правды.
— Слишком даже, — фыркает Ривера, подтаскивая к себе одну из коробок. Не прерывая с Данэмом зрительного контакта, она втыкает в вилку в салат, словно в сердце заклятому врагу.
— Милая, ты не сможешь продать эти сведения. Они ничего не стоят. Займи лучше свою голову чем-нибудь другим, — выдаёт Оливер, заставляя Риверу подавиться воздухом от возмущения.
— Не думай, что знаешь меня хорошо.
— Ты тоже.
Данэм встаёт из-за стола, отнимает у неё бутылку и делает несколько больших глотков. Вина остаётся меньше половины, Эйса смотрит в сторону второй, нераспечатанной, понимая, что одной сегодня ограничиться не выйдет. Их чудовищно сложные взаимоотношения напоминают сделку, в которой стороны никак не могут сойтись в цене, и Эйса впервые не может предложить свою ставку. Она утыкается в салат, решив, что проигранный раунд аппетиту не помеха.
Данэм берёт ключи и мобильник, явно намереваясь покинуть квартиру.
— Попытаешься уйти, сама знаешь, что с тобой будет, — предупреждает он, и Ривера разворачивается к нему всем корпусом, зло бросая вилку на стол.
— Тебе в кайф, что я от тебя завишу, да?!
— Мне забавно, как ты пытаешься всеми силами доказать, что это не так, — с едкой улыбкой он закрывает за собой дверь. Ривера насилует штопором бутылку до тех пор, пока пробка не превращается в крошево.
***
То, что происходит между ними, похоже на безумие.
Утро лениво наползает на город, солнце проникает сквозь задернутые шторы, погружая спальню в мягкий, рассеянный полумрак. Ветер приносит с океана запах соли, а с улиц — асфальтовую пыль и жар разгорающегося дня. Лень дотянуться до пульта и лень надавить на кнопку, чтобы включить кондиционер, несмотря на то, что по спине уже течёт пот. Кайлу не хочется возвращаться в реальность ради мелких бытовых вопросов, ему хочется провести в этом безумии как можно больше времени.
Кали жарко, но она словно расплавилась, растеклась по промокшей простыне и по подушке, не в силах пошевелиться. Она давно потеряла счёт времени. Уже забыла, каково это вообще, когда колени сомкнуты, а ноги сведены вместе. Как это ходить без опоры на чью-то руку и как это вообще ходить, а не лежать. Безумие давно выбило её из реальности, Рейес не представляет, как будет вытаскивать себя на улицу — она ощущает себя одичавшей, словно год прожила в лесу.
Не вынимая из неё пальцев, Кайл отвлекается, чтобы коснуться губами внутренней стороны её бедра. Кали там самая чувствительная — от одного невесомого поцелуя она ахает и вздрагивает, от следующего смеётся, пытаясь вырваться, потому что щекотно. Его горячий язык возвращается обратно, раздвигает налитые кровью складочки, начинает двигаться быстрее, настойчивее. Кали чувствует, что у неё шумит в голове и сохнет в горле, до разрядки остаётся пара ударов сердца. Тело рефлекторно вздрагивает, рот кривится в беззвучном крике — у неё, кажется, начинает пропадать голос. Колени сгибаются, поджимаются к груди, тело гнется дугой и мечется по постели, Кали едва сдерживает себя, чтобы не отпихнуть Кайла ногой — организм инстинктивно защищается от слишком сильных ощущений.
Его пальцы липкие, а губы сладковатые от её смазки — когда он возвращается к ней, Кали сцеловывает с них свой вкус.
— У меня такого не было никогда, чтобы пару минут… — и чтобы так часто и так бурно. На остаток фразы Кали не хватает дыхания, слова срываются на бессвязный шёпот. — Ты мне снишься, тебя не существует.
— Кали… — он словно забывает что хотел сказать. В голове абсолютная пустота, редкие вспышки сознания заполняются её дыханием, ощущение горячего, мокрого тела под его телом, её ладонями, ласкающими его лицо, её голосом, произносящим его имя так, что можно сойти с ума.
Оливер оставляет коробку и смотрит на неё взглядом, не сулящим ничего хорошего. Но Эйса, как скоростной состав, летящий с горы с отказавшими тормозами, уже не может остановиться.
— Хочу знать, что у вас с ним? Что у вас с Человеком? — она со скрипом отодвигает стул и садится напротив. Найденный жетон не даёт ей покоя, и пусть Данэм от этих вопросов явно теряет аппетит. Она глядит на него в ответ нагло, с вызовом, как дворовая кошка, которую пригрели по зиме и которая теперь считает себя полноправной хозяйкой квартиры. Ей нечего терять, кроме гордости. Да и её уже почти нет.
— Переживаешь, кто будет спасать твой зад, если план не сработает? — Оливер чётко считывает её волнение, облекает в слова причины, по которым она вообще завела этот разговор и которые сама никак не могла обозначить. Славный у них тандем, ничего не сказать, вот только обстоятельства, при которых он сложился, дерьмовее некуда.
— Я не верю, что ты с ним, потому что он вытащил тебя из-под трибунала. Тебе всё это нахер не надо. Ты бы жрал, пил, курил, трахал шлюх, а после героически захлебнулся бы собственной блевотиной где-нибудь под мостом.
— Не будет его, не будет меня. Всё просто, — Данэм пожимает плечами, со стоическим спокойствием выдавая очередную отмазку. Но что-то ей подсказывает — дрогнувший мускул на лице или на мгновение помрачневший взгляд — что в ней есть доля правды.
— Слишком даже, — фыркает Ривера, подтаскивая к себе одну из коробок. Не прерывая с Данэмом зрительного контакта, она втыкает в вилку в салат, словно в сердце заклятому врагу.
— Милая, ты не сможешь продать эти сведения. Они ничего не стоят. Займи лучше свою голову чем-нибудь другим, — выдаёт Оливер, заставляя Риверу подавиться воздухом от возмущения.
— Не думай, что знаешь меня хорошо.
— Ты тоже.
Данэм встаёт из-за стола, отнимает у неё бутылку и делает несколько больших глотков. Вина остаётся меньше половины, Эйса смотрит в сторону второй, нераспечатанной, понимая, что одной сегодня ограничиться не выйдет. Их чудовищно сложные взаимоотношения напоминают сделку, в которой стороны никак не могут сойтись в цене, и Эйса впервые не может предложить свою ставку. Она утыкается в салат, решив, что проигранный раунд аппетиту не помеха.
Данэм берёт ключи и мобильник, явно намереваясь покинуть квартиру.
— Попытаешься уйти, сама знаешь, что с тобой будет, — предупреждает он, и Ривера разворачивается к нему всем корпусом, зло бросая вилку на стол.
— Тебе в кайф, что я от тебя завишу, да?!
— Мне забавно, как ты пытаешься всеми силами доказать, что это не так, — с едкой улыбкой он закрывает за собой дверь. Ривера насилует штопором бутылку до тех пор, пока пробка не превращается в крошево.
***
То, что происходит между ними, похоже на безумие.
Утро лениво наползает на город, солнце проникает сквозь задернутые шторы, погружая спальню в мягкий, рассеянный полумрак. Ветер приносит с океана запах соли, а с улиц — асфальтовую пыль и жар разгорающегося дня. Лень дотянуться до пульта и лень надавить на кнопку, чтобы включить кондиционер, несмотря на то, что по спине уже течёт пот. Кайлу не хочется возвращаться в реальность ради мелких бытовых вопросов, ему хочется провести в этом безумии как можно больше времени.
Кали жарко, но она словно расплавилась, растеклась по промокшей простыне и по подушке, не в силах пошевелиться. Она давно потеряла счёт времени. Уже забыла, каково это вообще, когда колени сомкнуты, а ноги сведены вместе. Как это ходить без опоры на чью-то руку и как это вообще ходить, а не лежать. Безумие давно выбило её из реальности, Рейес не представляет, как будет вытаскивать себя на улицу — она ощущает себя одичавшей, словно год прожила в лесу.
Не вынимая из неё пальцев, Кайл отвлекается, чтобы коснуться губами внутренней стороны её бедра. Кали там самая чувствительная — от одного невесомого поцелуя она ахает и вздрагивает, от следующего смеётся, пытаясь вырваться, потому что щекотно. Его горячий язык возвращается обратно, раздвигает налитые кровью складочки, начинает двигаться быстрее, настойчивее. Кали чувствует, что у неё шумит в голове и сохнет в горле, до разрядки остаётся пара ударов сердца. Тело рефлекторно вздрагивает, рот кривится в беззвучном крике — у неё, кажется, начинает пропадать голос. Колени сгибаются, поджимаются к груди, тело гнется дугой и мечется по постели, Кали едва сдерживает себя, чтобы не отпихнуть Кайла ногой — организм инстинктивно защищается от слишком сильных ощущений.
Его пальцы липкие, а губы сладковатые от её смазки — когда он возвращается к ней, Кали сцеловывает с них свой вкус.
— У меня такого не было никогда, чтобы пару минут… — и чтобы так часто и так бурно. На остаток фразы Кали не хватает дыхания, слова срываются на бессвязный шёпот. — Ты мне снишься, тебя не существует.
— Кали… — он словно забывает что хотел сказать. В голове абсолютная пустота, редкие вспышки сознания заполняются её дыханием, ощущение горячего, мокрого тела под его телом, её ладонями, ласкающими его лицо, её голосом, произносящим его имя так, что можно сойти с ума.