Гришко вышел.
— Ур-ра! — снова завопили мы.
Потом она с улыбкой прижала ладошку к шву: не разошелся ли?
Марина
Да, конечно, смешно. Счастье было только в больнице. Ее стены защищали нас. Хотя тревога уже была. Да и так уж сильно миловаться врачу с больной у всех на глазах не положено. И лишь во взглядах — и то, когда рядом никого не было, чувствовалось все.
Потом меня увезли на черной «Волге», сам папа приехал, поблагодарил все больничное начальство, сбежавшееся в приемную. Влада никто не позвал.
Правда, уже в машине отец вдруг вспомнил:
— Да, этому... юному хирургу, наверное, подарить что-то надо?
Я робко обрадовалась — неужели он разрешит мне пойти к Владу? Но надежда была недолгой. Гриня, сидевший впереди с водителем, быстро понял, что требуется от него, и произнес, обернувшись:
— Сделаем!
Я пыталась высказать свое мнение по этому поводу, но отец пресек мой порыв суровым взглядом.
«А ты... молчи, когда джигиты разговаривают» — анекдот, который рассказывал один наш весельчак в музучилище, полностью сюда подходил. Сейчас красавицу заточат в терем, за трехметровый забор, и после под конвоем будут доставлять в музучилище и обратно. Отец — я почувствовала — что-то совсем озверел, видно, пил эти дни, переживая за дочку. За эти переживания «спасибо ему»! Что я сейчас чувствую — ему неинтересно.
Хорошо, я успела пригласить Влада в музучилище на дипломный вечер. Хотя там мы будем у всех на глазах. Препятствия, однако, не пугали меня. Какая же любовь без препятствий? «Потом» будет нечего вспомнить!.. Это «потом» представлялось мне не совсем ясным, но лучезарным. Как я ошиблась!
— Доча! Я в Москву. Будь умницей.
Отец заглянул ко мне в комнату рано утром.
— Не волнуйся, папочка! Я буду умненькая, — тоном прилежной девочки ответила я. Но сердце заколотилось. Отец уезжает! Может, нам удастся увидеться с Владом?
Отец еще долго грохотал — у себя в комнате, а потом — на кухне. Наша «экономка», Полина, которая появилась у нас последние два года, отличалась исключительной ленью и вставала поздно. Почему отец держит ее? Догадываюсь, но думать про это не хочу! Надо бы встать, помочь папе собраться... но сердце так прыгало! Я боялась, что по моему волнению он все сразу поймет и вдруг — никуда не уедет? Буду лежать. И даже глаза не стану открывать: вдруг он заглянет еще раз и по глазам догадается?
Я лежала не двигаясь, но кровь во мне шумела, как прибой. «Увижу его! Сегодня увижу!»
И лишь когда я услышала за стеной густой бас Ивана Сергеича, папиного шофера, я надела халатик и, улыбаясь, вышла. Перед двумя притворяться спокойной и веселой гораздо легче, чем перед одним, особенно перед таким проницательным, как папа. А тут внимание его было уже отвлечено, он задумчиво стоял в прихожей, прижав к носу палец, бормоча: «Так-так-так», пытаясь понять напоследок, не забыл ли чего... Хотя он редко что забывает, особенно то, что не нравится ему! Тут в прихожую этакой лебедушкой, вся на босу ногу, на голое тело, выплыла Полина. Хоть бы слегка запахнулась! Даже неловко перед Иваном Сергеичем. Но — мне, а не ей!
— Ну, смотри, Полина, чтобы все было тут нормально, — строго проговорил он.
Его, конечно, больше всего волновала первая задача Полины в нашем доме... ну, может быть, не первая, а вторая — слежка за мной. Не знаю, как она справляется с первой своей задачей, и знать не хочу, но со второй своей задачей она справляется блестяще.
— Не волнуйтесь, Павел Петрович, все будет нормально! — томно пропела она и, видимо не до конца проснувшись еще, пребывая вся в неге, качнулась к нему пышной грудью.
Гришко вышел.
— Ур-ра! — снова завопили мы.
Потом она с улыбкой прижала ладошку к шву: не разошелся ли?
Марина
Да, конечно, смешно. Счастье было только в больнице. Ее стены защищали нас. Хотя тревога уже была. Да и так уж сильно миловаться врачу с больной у всех на глазах не положено. И лишь во взглядах — и то, когда рядом никого не было, чувствовалось все.
Потом меня увезли на черной «Волге», сам папа приехал, поблагодарил все больничное начальство, сбежавшееся в приемную. Влада никто не позвал.
Правда, уже в машине отец вдруг вспомнил:
— Да, этому... юному хирургу, наверное, подарить что-то надо?
Я робко обрадовалась — неужели он разрешит мне пойти к Владу? Но надежда была недолгой. Гриня, сидевший впереди с водителем, быстро понял, что требуется от него, и произнес, обернувшись:
— Сделаем!
Я пыталась высказать свое мнение по этому поводу, но отец пресек мой порыв суровым взглядом.
«А ты... молчи, когда джигиты разговаривают» — анекдот, который рассказывал один наш весельчак в музучилище, полностью сюда подходил. Сейчас красавицу заточат в терем, за трехметровый забор, и после под конвоем будут доставлять в музучилище и обратно. Отец — я почувствовала — что-то совсем озверел, видно, пил эти дни, переживая за дочку. За эти переживания «спасибо ему»! Что я сейчас чувствую — ему неинтересно.
Хорошо, я успела пригласить Влада в музучилище на дипломный вечер. Хотя там мы будем у всех на глазах. Препятствия, однако, не пугали меня. Какая же любовь без препятствий? «Потом» будет нечего вспомнить!.. Это «потом» представлялось мне не совсем ясным, но лучезарным. Как я ошиблась!
— Доча! Я в Москву. Будь умницей.
Отец заглянул ко мне в комнату рано утром.
— Не волнуйся, папочка! Я буду умненькая, — тоном прилежной девочки ответила я. Но сердце заколотилось. Отец уезжает! Может, нам удастся увидеться с Владом?
Отец еще долго грохотал — у себя в комнате, а потом — на кухне. Наша «экономка», Полина, которая появилась у нас последние два года, отличалась исключительной ленью и вставала поздно. Почему отец держит ее? Догадываюсь, но думать про это не хочу! Надо бы встать, помочь папе собраться... но сердце так прыгало! Я боялась, что по моему волнению он все сразу поймет и вдруг — никуда не уедет? Буду лежать. И даже глаза не стану открывать: вдруг он заглянет еще раз и по глазам догадается?
Я лежала не двигаясь, но кровь во мне шумела, как прибой. «Увижу его! Сегодня увижу!»
И лишь когда я услышала за стеной густой бас Ивана Сергеича, папиного шофера, я надела халатик и, улыбаясь, вышла. Перед двумя притворяться спокойной и веселой гораздо легче, чем перед одним, особенно перед таким проницательным, как папа. А тут внимание его было уже отвлечено, он задумчиво стоял в прихожей, прижав к носу палец, бормоча: «Так-так-так», пытаясь понять напоследок, не забыл ли чего... Хотя он редко что забывает, особенно то, что не нравится ему! Тут в прихожую этакой лебедушкой, вся на босу ногу, на голое тело, выплыла Полина. Хоть бы слегка запахнулась! Даже неловко перед Иваном Сергеичем. Но — мне, а не ей!
— Ну, смотри, Полина, чтобы все было тут нормально, — строго проговорил он.
Его, конечно, больше всего волновала первая задача Полины в нашем доме... ну, может быть, не первая, а вторая — слежка за мной. Не знаю, как она справляется с первой своей задачей, и знать не хочу, но со второй своей задачей она справляется блестяще.
— Не волнуйтесь, Павел Петрович, все будет нормально! — томно пропела она и, видимо не до конца проснувшись еще, пребывая вся в неге, качнулась к нему пышной грудью.