Сергей Саввич, седой и сутулый, показался в коридоре, и моментально Виктор отскочил от телефона.
— Привет, дядя Сережа! — заискивающе бросил через плечо.
«Эх, как постарел!» — подумал младший Курносов о Митрохине, но не признался себе в постоянном страхе. Генеральскому ли адъютанту бояться какого-то старика? Да Саввич не захочет и связываться. Мать ему горло перегрызет, попробуй он заикнуться. «А ты докажи! — заорет она. — Ты сам Витю здесь видел? А я могла и набрехать тебе в беспамятстве и с перепугу!»
Во главе застолья на свадьбе Виктора сидел генерал. Калерия Ивановна распухала от гордости. А из коридора в раскрытые двери, прослезясь в умилении, глядела Марья Митрохина на невесту.
— До чего же хороша Ниночка в подвенечном платье. Шелковое, белое! Будто березонька. Кто знает, не погибни наш Андрей, играли бы мы нынче свадьбу, — проговорила она Авроре Алексеевне, которая несла из кухни блюдо с большущей жареной индейкой — прямо из духовки!
— На какие бы вам доходы такую же свадьбу справлять? — потрясая блюдом, ответила презрительно соседка. — Нашла с кем равняться. Тут все к столу только с рынка. Тыщи переплачены!
— Какую бы осилили, ту и справили бы, — обиделась Марья Степановна, отходя от курносовской двери, и, столкнувшись на кухонном пороге с Никитичной, пожаловалась ей: — Ишь, Аврора говорит, что мы с Саввичем бедные! Так ведь мы не воруем, на зарплату живем, да на мою пенсию за Андрея. А другие хапают, где попадется, все к себе и к себе! Рады последнее забрать. — Заплакала навзрыд: — Во-о-ры-ы!
— О чем ты, Степановна? Что у тебя-то украли? — спросила Никитична.
И от теплоты в ее голосе, и от того, что хотелось кому-нибудь об этом сказать, а говорить было стыдно, Марья закрыла передником лицо и произнесла, сморкаясь:
— Нинушку! Она ведь наша невеста!
Бабка схватила Митрохину за руку и потащила к плите, приговаривая:
— Господь с тобой, тише! Услышат Курносовы, засмеют.
Митрохина и сама понимала, что говорит несуразицу. Никто Нину не воровал, идет она замуж сама по доброй своей воле и охоте. А все равно — словно родное что-то оторвали силком, жалко и больно. И горько заплакала об Андрее…
Саввич не выходил в коридор. Святотатствуя без жены, он прикурил от лампадки — спички на кухне, — облокотился, подпер голову кулаком и слушал, отыскивал в пьяном разноголосье светлый колокольчик — Ниночкин голос.
Недавно совсем, когда Андрюшка учился в девятом классе, а Ниночка в седьмом, начала она забегать к Митрохиным часто. Каким-то физкультурным кружком Андрюшка руководил, играли в волейбол, кажется.
И в десятом навещала Ниночка их Андрея, он ангиной заболел, а она приходила проведать. Сидят они вот за этим столом и все чего-то хохочут и не наговорятся. Нравилось Саввичу видеть дома у себя Ниночку, ждали они с Марьей ее прихода, замечали, что и девочка, чуя их теплоту к себе, не смущается, привыкла к ним.
Не было ее как-то весь день, видит Марья, что сын все прислушивается, ждет не дождется, да и ляпнула:
— Не идет чего-то твоя невеста, Андрюша.
Андрей потупился, сделался как кумач. И таким же кумачовым был он, когда Ниночка, запыхавшись, влетела на школьный двор. Школа, где они учились, называлась уже призывным пунктом.
— Что же краснеть, сынок? — сказал Сергей Саввич. — Попрощайся с подружкой. Ей самая трудная работа достается — ждать. — И отошел от них, будто прикурить ему надо.
Они за руки взялись и пошли на качелях качаться, а поцеловаться постеснялись, так и не поцеловались на прощанье. Да и не умели еще, поди…
— Го-о-о-рько-о! Го-о-о-о…
Сергей Саввич, седой и сутулый, показался в коридоре, и моментально Виктор отскочил от телефона.
— Привет, дядя Сережа! — заискивающе бросил через плечо.
«Эх, как постарел!» — подумал младший Курносов о Митрохине, но не признался себе в постоянном страхе. Генеральскому ли адъютанту бояться какого-то старика? Да Саввич не захочет и связываться. Мать ему горло перегрызет, попробуй он заикнуться. «А ты докажи! — заорет она. — Ты сам Витю здесь видел? А я могла и набрехать тебе в беспамятстве и с перепугу!»
Во главе застолья на свадьбе Виктора сидел генерал. Калерия Ивановна распухала от гордости. А из коридора в раскрытые двери, прослезясь в умилении, глядела Марья Митрохина на невесту.
— До чего же хороша Ниночка в подвенечном платье. Шелковое, белое! Будто березонька. Кто знает, не погибни наш Андрей, играли бы мы нынче свадьбу, — проговорила она Авроре Алексеевне, которая несла из кухни блюдо с большущей жареной индейкой — прямо из духовки!
— На какие бы вам доходы такую же свадьбу справлять? — потрясая блюдом, ответила презрительно соседка. — Нашла с кем равняться. Тут все к столу только с рынка. Тыщи переплачены!
— Какую бы осилили, ту и справили бы, — обиделась Марья Степановна, отходя от курносовской двери, и, столкнувшись на кухонном пороге с Никитичной, пожаловалась ей: — Ишь, Аврора говорит, что мы с Саввичем бедные! Так ведь мы не воруем, на зарплату живем, да на мою пенсию за Андрея. А другие хапают, где попадется, все к себе и к себе! Рады последнее забрать. — Заплакала навзрыд: — Во-о-ры-ы!
— О чем ты, Степановна? Что у тебя-то украли? — спросила Никитична.
И от теплоты в ее голосе, и от того, что хотелось кому-нибудь об этом сказать, а говорить было стыдно, Марья закрыла передником лицо и произнесла, сморкаясь:
— Нинушку! Она ведь наша невеста!
Бабка схватила Митрохину за руку и потащила к плите, приговаривая:
— Господь с тобой, тише! Услышат Курносовы, засмеют.
Митрохина и сама понимала, что говорит несуразицу. Никто Нину не воровал, идет она замуж сама по доброй своей воле и охоте. А все равно — словно родное что-то оторвали силком, жалко и больно. И горько заплакала об Андрее…
Саввич не выходил в коридор. Святотатствуя без жены, он прикурил от лампадки — спички на кухне, — облокотился, подпер голову кулаком и слушал, отыскивал в пьяном разноголосье светлый колокольчик — Ниночкин голос.
Недавно совсем, когда Андрюшка учился в девятом классе, а Ниночка в седьмом, начала она забегать к Митрохиным часто. Каким-то физкультурным кружком Андрюшка руководил, играли в волейбол, кажется.
И в десятом навещала Ниночка их Андрея, он ангиной заболел, а она приходила проведать. Сидят они вот за этим столом и все чего-то хохочут и не наговорятся. Нравилось Саввичу видеть дома у себя Ниночку, ждали они с Марьей ее прихода, замечали, что и девочка, чуя их теплоту к себе, не смущается, привыкла к ним.
Не было ее как-то весь день, видит Марья, что сын все прислушивается, ждет не дождется, да и ляпнула:
— Не идет чего-то твоя невеста, Андрюша.
Андрей потупился, сделался как кумач. И таким же кумачовым был он, когда Ниночка, запыхавшись, влетела на школьный двор. Школа, где они учились, называлась уже призывным пунктом.
— Что же краснеть, сынок? — сказал Сергей Саввич. — Попрощайся с подружкой. Ей самая трудная работа достается — ждать. — И отошел от них, будто прикурить ему надо.
Они за руки взялись и пошли на качелях качаться, а поцеловаться постеснялись, так и не поцеловались на прощанье. Да и не умели еще, поди…
— Го-о-о-рько-о! Го-о-о-о…