Во время концерта я заметил одного мальчика. Он чем-то отличался от всех других ребят. У него было строгое, даже грустное лицо. За весь концерт он ни разу не улыбнулся. Только когда на сцену привели пленного фашистского генерала, мальчик приподнялся и крикнул:
— Ага, попался!
Я подошел к постели этого мальчика, но не знал, с чего начать разговор. Мальчик как будто совсем и не замечал меня. На вид ему было лет тринадцать.
— Можно, я здесь сяду? — спросил я.
— Садись, если хочешь, — мрачно ответил он.
Я сел, помолчал немного, а потом спросил:
— Хочешь, я напишу письмо твоим родным или знакомым? Ты продиктуй, а я напишу.
— У меня нет родных. И знакомых нет, — ответил мальчик.
Он вынул из-под одеяла руку, чтобы поправить подушку. И тут я заметил, что на руке у него выжжен номер.
— Что это у тебя? — не подумав, спросил я.
— А ты не видишь, что ли? Номер это… клеймо. А зачем — это ты у фашистов спроси!
— Ты что же, в плену был?
— В плену? Ну нет! В плен я бы не сдался. В лагерь они меня посадили за связь с партизанами…
Мальчик рассказал мне, как в его родное село, под Гомелем, пришли фашисты и как он помогал партизанам. Враги заподозрили его и посадили в концлагерь. Там мальчика били палками по спине. Он голодал. И вот у него началась тяжелая болезнь.
— Многие наши ребята побывали в руках у фашистов. Здоровым оттуда не уйдешь! — сказал мой новый знакомый.
Несколько минут мы молчали. А потом мальчик очень тихо и очень грустно сказал:
— А мамку и братишку фашисты расстреляли. Отец на войне пропал. Вот и нету у меня сейчас родных. И письма писать некому… Вот только старшей сестре я все-все рассказываю. Да она тут, рядом… Ей письма писать не надо.
— Значит, у тебя есть старшая сестра? — обрадовался я. — А ты говоришь — родных нету!
— Это не такая сестра, а медицинская, понимаешь? Да она мне все равно что родная.
Я хотел сказать что-нибудь хорошее, ласковое, но никаких слов у меня не нашлось, и я только спросил:
— А как тебя зовут?
— Пашкой… Павлом.
Во время концерта я заметил одного мальчика. Он чем-то отличался от всех других ребят. У него было строгое, даже грустное лицо. За весь концерт он ни разу не улыбнулся. Только когда на сцену привели пленного фашистского генерала, мальчик приподнялся и крикнул:
— Ага, попался!
Я подошел к постели этого мальчика, но не знал, с чего начать разговор. Мальчик как будто совсем и не замечал меня. На вид ему было лет тринадцать.
— Можно, я здесь сяду? — спросил я.
— Садись, если хочешь, — мрачно ответил он.
Я сел, помолчал немного, а потом спросил:
— Хочешь, я напишу письмо твоим родным или знакомым? Ты продиктуй, а я напишу.
— У меня нет родных. И знакомых нет, — ответил мальчик.
Он вынул из-под одеяла руку, чтобы поправить подушку. И тут я заметил, что на руке у него выжжен номер.
— Что это у тебя? — не подумав, спросил я.
— А ты не видишь, что ли? Номер это… клеймо. А зачем — это ты у фашистов спроси!
— Ты что же, в плену был?
— В плену? Ну нет! В плен я бы не сдался. В лагерь они меня посадили за связь с партизанами…
Мальчик рассказал мне, как в его родное село, под Гомелем, пришли фашисты и как он помогал партизанам. Враги заподозрили его и посадили в концлагерь. Там мальчика били палками по спине. Он голодал. И вот у него началась тяжелая болезнь.
— Многие наши ребята побывали в руках у фашистов. Здоровым оттуда не уйдешь! — сказал мой новый знакомый.
Несколько минут мы молчали. А потом мальчик очень тихо и очень грустно сказал:
— А мамку и братишку фашисты расстреляли. Отец на войне пропал. Вот и нету у меня сейчас родных. И письма писать некому… Вот только старшей сестре я все-все рассказываю. Да она тут, рядом… Ей письма писать не надо.
— Значит, у тебя есть старшая сестра? — обрадовался я. — А ты говоришь — родных нету!
— Это не такая сестра, а медицинская, понимаешь? Да она мне все равно что родная.
Я хотел сказать что-нибудь хорошее, ласковое, но никаких слов у меня не нашлось, и я только спросил:
— А как тебя зовут?
— Пашкой… Павлом.