Огонек маяка исчезал и появлялся. Мы посмотрели по карте, по секундомеру (проблеск — пауза — проблеск) — все верно, это был режим работы маяка острова Коневиц!
Наконец ветер стал стихать, волны уменьшились. Стало тепло, тихо, мы даже слышали теперь дыхание друг друга. Остров закрывал нас от ветра, не пропускал его к нам.
Никита шарил прожектором по берегу; вот показался на маленьком лесистом островке низенький, на двух подпорках, маяк.
Почему-то все маяки на Ладоге, к которым так долго стремишься, расположены на диких, лесистых, безлюдных островах!
Мы обогнули этот островок и пошли вдоль высокого, закрывающего небо острова Коневиц.
В луче прожектора появились часовня, несколько светлых камней у берега, белая изогнутая коряга в мелкой воде.
Мы сбросили якорь и некоторое время неподвижно сидели на носу, свесив руки.
— Да-а-а! — сказал наконец Никита, и я понял, что он хотел этим сказать. Потом он вдруг спрыгнул в воду, по колено в воде дошел до берега, и я долго с испугом слушал, как он там с треском что-то отламывает. Потом он вернулся, волоча за собой какую-то доску.
— Пригодится! — пробормотал он, бросив доску на корму, спустился в каюту и сразу почти что захрапел.
Когда я проснулся, было светло. На потолке сходились и расходились золотые нити. Я вылез на корму, посмотрел вверх — остров Коневиц поднимался высоко над нами — горы, поросшие красными соснами.
Мы обогнули Коневиц и снова вышли на бескрайний водный простор.
Потом мы увидели на горизонте высокие, до самого неба, изогнутые столбы дыма, расходящиеся на высоте, превращающиеся в дымку.
— Приозерск! — радостно сказал Никита.
Спокойно, под жарким солнцем мы шли к этим дымам.
Один из них сделался ближе, остальные словно отошли, рассеялись.
...Дым был какой-то странный, не похожий на фабричный. И слишком уж высоко тонким перекрученным стволом он уходил вверх... Скорее это походило на тучу, которая вдруг решила соединиться перемычкой с землей. Мы подошли ближе: точно — высокая страшная туча, соединенная с землей перемычкой, в которой что-то непрерывно двигалось.
— Похоже на ви-хырь! — задумчиво проговорил Никита — Вихырь!
Мы подходили ближе. Вокруг становилось как-то сумрачно. Солнце, находящееся почти в зените, светило как сквозь закопченное стекло.
— Крепи все по-штормовому, — бросил Никита.
Я съехал по трапу вниз, все убрал в запирающиеся шкафы, со стола все убрал, завинтил винты на иллюминаторах. Страх мешался в душе с ликованием.
Быстро все закрепив, я выскочил наверх. Мы шли уже в сплошном мраке. Пахло почему-то горелым.
— Отставить крепить, — глянув в мою сторону, сказал Никита. — Лес горит.
Огонек маяка исчезал и появлялся. Мы посмотрели по карте, по секундомеру (проблеск — пауза — проблеск) — все верно, это был режим работы маяка острова Коневиц!
Наконец ветер стал стихать, волны уменьшились. Стало тепло, тихо, мы даже слышали теперь дыхание друг друга. Остров закрывал нас от ветра, не пропускал его к нам.
Никита шарил прожектором по берегу; вот показался на маленьком лесистом островке низенький, на двух подпорках, маяк.
Почему-то все маяки на Ладоге, к которым так долго стремишься, расположены на диких, лесистых, безлюдных островах!
Мы обогнули этот островок и пошли вдоль высокого, закрывающего небо острова Коневиц.
В луче прожектора появились часовня, несколько светлых камней у берега, белая изогнутая коряга в мелкой воде.
Мы сбросили якорь и некоторое время неподвижно сидели на носу, свесив руки.
— Да-а-а! — сказал наконец Никита, и я понял, что он хотел этим сказать. Потом он вдруг спрыгнул в воду, по колено в воде дошел до берега, и я долго с испугом слушал, как он там с треском что-то отламывает. Потом он вернулся, волоча за собой какую-то доску.
— Пригодится! — пробормотал он, бросив доску на корму, спустился в каюту и сразу почти что захрапел.
Когда я проснулся, было светло. На потолке сходились и расходились золотые нити. Я вылез на корму, посмотрел вверх — остров Коневиц поднимался высоко над нами — горы, поросшие красными соснами.
Мы обогнули Коневиц и снова вышли на бескрайний водный простор.
Потом мы увидели на горизонте высокие, до самого неба, изогнутые столбы дыма, расходящиеся на высоте, превращающиеся в дымку.
— Приозерск! — радостно сказал Никита.
Спокойно, под жарким солнцем мы шли к этим дымам.
Один из них сделался ближе, остальные словно отошли, рассеялись.
...Дым был какой-то странный, не похожий на фабричный. И слишком уж высоко тонким перекрученным стволом он уходил вверх... Скорее это походило на тучу, которая вдруг решила соединиться перемычкой с землей. Мы подошли ближе: точно — высокая страшная туча, соединенная с землей перемычкой, в которой что-то непрерывно двигалось.
— Похоже на ви-хырь! — задумчиво проговорил Никита — Вихырь!
Мы подходили ближе. Вокруг становилось как-то сумрачно. Солнце, находящееся почти в зените, светило как сквозь закопченное стекло.
— Крепи все по-штормовому, — бросил Никита.
Я съехал по трапу вниз, все убрал в запирающиеся шкафы, со стола все убрал, завинтил винты на иллюминаторах. Страх мешался в душе с ликованием.
Быстро все закрепив, я выскочил наверх. Мы шли уже в сплошном мраке. Пахло почему-то горелым.
— Отставить крепить, — глянув в мою сторону, сказал Никита. — Лес горит.