У К. Черчварда приводится несколько иная версия (см. перевод на русский язык в [11, № 95J; О Мауи ср. также № 60, 61, 87-89, 125 и Предисловие). Обращает на себя внимание относительная немногочисленность рассказов о Мауи (Моэа-тикитики) в ротуманском фольклоре.
Говорят, жил когда-то в Оинафа, у горы Соллалонга, один человек. Он часто ходил на берег за рыбой, крабами, моллюсками — всем этим он и питался. Но он никогда ничего не ловил, совершенно не утруждал себя этим: он просто ждал прилива, а с наступлением прилива с рыбной ловли всегда возвращались тамошние женщины. У них-то и брал он себе любую рыбу, брал все, что ему приходилось по вкусу, и с этим шел к себе в Соллалонга. Так этот человек поступал всегда. Говорят, когда бы ни приставали к берегу рыбачьи лодки, он подходил или подплывал к каждой по очереди и брал все, что ему нравилось. Чем больше было лодок, тем лучше было для него.
А наверху, на небе, как раз над той местностью, находилось селение. Небесным жителям, наблюдавшим за тем человеком сверху, дела его очень не нравились. Вот однажды, когда целая вереница рыбачьих лодок отправилась в море, этот человек, как водится, явился на берег. Вскоре лодки вернулись в Оинафа, и этот человек занялся своим обычным делом: он плавал в своей лодчонке от лодки к лодке, у каждой лодки останавливался и брал себе часть улова.
Небесным жителям, в который раз смотревшим на это, стало очень неприятно. И тут они спустили вниз большой плоский камень и, водрузив на него этого самого человека, подняли его к себе на небо. Там они поселили его в одном из домов, строго-настрого приказав ему никогда не открывать в этом доме один проем . А открывать этот проем нельзя было потому, что выход из него вел прямо на Соллалонга и, значит, приходился как раз над домом этого человека.
Но вот однажды, некоторое время спустя, этот человек все же решил узнать, что там, за запретной стеной. Он подошел к закрытому проему и увидел, что плетенка, заслонявшая его, лишь привязана веревкой. Рассмеявшись, он воскликнул:
— Можно подумать, что мне не под силу открыть это!
С этими словами он потянул веревку на себя, резко ее дернул, и плетенка тут же рассыпалась. Куски ее остались валяться на полу дома. Выглянув на миг из проема, этот человек увидел, что внизу стоит его собственный земной дом. Тогда он вышел из небесного дома и заметил, что тут же, совсем рядом с домом, растет лала, краснолистная драцена. Он стал внимательно рассматривать ее: внизу, в Оинафа, ему никогда не приходилось видеть такое растение. Сорвав одну ветку драцены, он бросил ее вниз, к своему земному дому. Ветка полетела и воткнулась в землю перед самым домом. Собираясь уже уходить, этот человек вдруг заметил, что тут же растет еще и таро вара. Он принялся внимательно рассматривать и его, ведь ничего подобного этому гигантскому таро он не встречал у себя внизу, в Оинафа. Вырвав вара из земли, он и его тоже бросил вниз, к своему дому. Клубень полетел вниз и опустился на землю возле его кухонного дома . А уж оттуда оба растения никуда не могли деться. Так они и остались там, на тех местах, куда упали с неба, прижились и с тех пор растут.
Примечание № 7. [21], 1937-1939, с ротуманск.
В ротуманской мифологии путешествия на небо — очень популярный сюжет (ср. здесь № 8, 15). Наиболее распространенный этиологический мотив (особенно для культурных растений) — "растение с неба" (ср., однако, № 10).
Жили неподалеку от берега две женщины, две сестры. Старшую звали Раки-тефуру-сиа, младшую — Сина-теароиа. А в Фоа жили два брата: старший — по имени Тити-мотера, младший — Тити-мотеао. Родителями этих братьев были Кау-нофеаки и Хаф-меа, а через них братья восходили к двум банановым деревьям — сэе и парсика ; деревья эти приходились братьям дедом и бабкой . Это были не простые банановые деревья, а деревья, в которых обитали духи атуа: предки братьев вселились в эти деревья после смерти.
Однажды братья повстречали девушек, тех, что жили неподалеку от берега; девушки понравились братьям, и они решили соединиться с ними. И вот уже родители тех братьев в сопровождении множества сватов отправились просить Раки-тефуру-сиа и Сину-теароиа в жены для своих сыновей. Сваты были радушно приняты родителями девушек, и вскоре состоялись две свадьбы: Раки-тефуру-сиа была выдана замуж за старшего брата, за Тити-мотера, а младший, Тити-мотеао, получил в жены Сину-теароиа. Когда свадебные торжества подошли к концу, молодые отправились в Фоа, туда, где жили братья.
Все четверо поселились там. Прошло немало времени, и у старшей пары родился сын. Его назвали Эеатосо. А у Тити-мотеао и Сины-теароиа не было детей.
Главным занятием обоих братьев был рыбный промысел. Говорят, что всякий раз, когда они возвращались с рыбной ловли, их женам надлежало относить часть добычи в дар Кау-нофеаки и Хафмеа, родителям братьев . Одаривать частью улова свекра и свекровь должны были обе женщины, но на самом деле было не так. Сина-теароиа действительно всегда носила свежую рыбу родителям мужа, Раки-тефуру-сиа же, хоть и выходила из своего дома в путь с рыбой, никогда не добиралась с нею до дома свекра и свекрови. Неизвестно, что делала она по дороге с этой рыбой: может, съедала ее сама, а может, выбрасывала.
Итак, предками братьев были два банановых дерева. Отправляясь на рыбный промысел, мужья всегда наставляли своих жен, строго-настрого запрещая им притрагиваться к двум большим кистям бананов, что висели на тех деревьях. Но напрасно мужья ни разу не удосужились объяснить своим женам, откуда взялся такой запрет, не сказали им, что речь идет не об обыкновенных деревьях, а о деревьях, над которыми властвуют атуа, их предки. Скажи они это, женщинам бы все стало совершенно ясно.
Однажды братья, по обыкновению, отправились ловить рыбу в открытое море, а женщины в их отсутствие залюбовались теми чудесными банановыми гроздьями, что росли на запретных деревьях. Сестрам ужасно захотелось именно этих бананов. И одна из них предложила сорвать бананы, а другая согласилась, сказав при этом:
— Конечно! Отчего же нам не сорвать их, если так хочется попробовать? Мало ли что еще вздумают запрещать нам наши мужья!
И женщины сорвали бананы, прогневав и оскорбив этим предков своих мужей. Бананы они положили готовиться в нагретую земляную печь , а черенки, на которых висели банановые гроздья, выбросили в воду.
В это самое время мужья их рыбачили неподалеку от двух островков, что лежат на запад от Ротума, и вдруг увидели: по воде плывут два банановых черенка. Они тотчас узнали в них те самые черенки, на которых висели запретные банановые гроздья у них в Фоа. Посовещавшись, мужчины решили плыть домой: стало ясно, что их жены нарушили запрет.
Женщины же дали бананам приготовиться в земляной печи, открыли ее и стали ждать мужей. Вот уже ночь спустилась на землю, вот уже луна показалась в небе, а мужья все не возвращались. Наконец женщины устали ждать, взяли приготовленные в печи бананы, поднялись на ближний холм, уселись там на камень и принялись за еду. Но им очень хотелось добавить к бананам чего-нибудь более основательного. Рассказывают, что одна из сестер заметила:
— Чего явно недостает в нашей трапезе и чего очень хочется, так это птичьих яиц с прибрежных скал. Они бы замечательно подошли к нашим бананам.
Не успела она договорить, как снизу, из-под камня, послышался голос:
— О, даже самый скверный лист лепа был бы мне недурным ужином!
У К. Черчварда приводится несколько иная версия (см. перевод на русский язык в [11, № 95J; О Мауи ср. также № 60, 61, 87-89, 125 и Предисловие). Обращает на себя внимание относительная немногочисленность рассказов о Мауи (Моэа-тикитики) в ротуманском фольклоре.
Говорят, жил когда-то в Оинафа, у горы Соллалонга, один человек. Он часто ходил на берег за рыбой, крабами, моллюсками — всем этим он и питался. Но он никогда ничего не ловил, совершенно не утруждал себя этим: он просто ждал прилива, а с наступлением прилива с рыбной ловли всегда возвращались тамошние женщины. У них-то и брал он себе любую рыбу, брал все, что ему приходилось по вкусу, и с этим шел к себе в Соллалонга. Так этот человек поступал всегда. Говорят, когда бы ни приставали к берегу рыбачьи лодки, он подходил или подплывал к каждой по очереди и брал все, что ему нравилось. Чем больше было лодок, тем лучше было для него.
А наверху, на небе, как раз над той местностью, находилось селение. Небесным жителям, наблюдавшим за тем человеком сверху, дела его очень не нравились. Вот однажды, когда целая вереница рыбачьих лодок отправилась в море, этот человек, как водится, явился на берег. Вскоре лодки вернулись в Оинафа, и этот человек занялся своим обычным делом: он плавал в своей лодчонке от лодки к лодке, у каждой лодки останавливался и брал себе часть улова.
Небесным жителям, в который раз смотревшим на это, стало очень неприятно. И тут они спустили вниз большой плоский камень и, водрузив на него этого самого человека, подняли его к себе на небо. Там они поселили его в одном из домов, строго-настрого приказав ему никогда не открывать в этом доме один проем . А открывать этот проем нельзя было потому, что выход из него вел прямо на Соллалонга и, значит, приходился как раз над домом этого человека.
Но вот однажды, некоторое время спустя, этот человек все же решил узнать, что там, за запретной стеной. Он подошел к закрытому проему и увидел, что плетенка, заслонявшая его, лишь привязана веревкой. Рассмеявшись, он воскликнул:
— Можно подумать, что мне не под силу открыть это!
С этими словами он потянул веревку на себя, резко ее дернул, и плетенка тут же рассыпалась. Куски ее остались валяться на полу дома. Выглянув на миг из проема, этот человек увидел, что внизу стоит его собственный земной дом. Тогда он вышел из небесного дома и заметил, что тут же, совсем рядом с домом, растет лала, краснолистная драцена. Он стал внимательно рассматривать ее: внизу, в Оинафа, ему никогда не приходилось видеть такое растение. Сорвав одну ветку драцены, он бросил ее вниз, к своему земному дому. Ветка полетела и воткнулась в землю перед самым домом. Собираясь уже уходить, этот человек вдруг заметил, что тут же растет еще и таро вара. Он принялся внимательно рассматривать и его, ведь ничего подобного этому гигантскому таро он не встречал у себя внизу, в Оинафа. Вырвав вара из земли, он и его тоже бросил вниз, к своему дому. Клубень полетел вниз и опустился на землю возле его кухонного дома . А уж оттуда оба растения никуда не могли деться. Так они и остались там, на тех местах, куда упали с неба, прижились и с тех пор растут.
Примечание № 7. [21], 1937-1939, с ротуманск.
В ротуманской мифологии путешествия на небо — очень популярный сюжет (ср. здесь № 8, 15). Наиболее распространенный этиологический мотив (особенно для культурных растений) — "растение с неба" (ср., однако, № 10).
Жили неподалеку от берега две женщины, две сестры. Старшую звали Раки-тефуру-сиа, младшую — Сина-теароиа. А в Фоа жили два брата: старший — по имени Тити-мотера, младший — Тити-мотеао. Родителями этих братьев были Кау-нофеаки и Хаф-меа, а через них братья восходили к двум банановым деревьям — сэе и парсика ; деревья эти приходились братьям дедом и бабкой . Это были не простые банановые деревья, а деревья, в которых обитали духи атуа: предки братьев вселились в эти деревья после смерти.
Однажды братья повстречали девушек, тех, что жили неподалеку от берега; девушки понравились братьям, и они решили соединиться с ними. И вот уже родители тех братьев в сопровождении множества сватов отправились просить Раки-тефуру-сиа и Сину-теароиа в жены для своих сыновей. Сваты были радушно приняты родителями девушек, и вскоре состоялись две свадьбы: Раки-тефуру-сиа была выдана замуж за старшего брата, за Тити-мотера, а младший, Тити-мотеао, получил в жены Сину-теароиа. Когда свадебные торжества подошли к концу, молодые отправились в Фоа, туда, где жили братья.
Все четверо поселились там. Прошло немало времени, и у старшей пары родился сын. Его назвали Эеатосо. А у Тити-мотеао и Сины-теароиа не было детей.
Главным занятием обоих братьев был рыбный промысел. Говорят, что всякий раз, когда они возвращались с рыбной ловли, их женам надлежало относить часть добычи в дар Кау-нофеаки и Хафмеа, родителям братьев . Одаривать частью улова свекра и свекровь должны были обе женщины, но на самом деле было не так. Сина-теароиа действительно всегда носила свежую рыбу родителям мужа, Раки-тефуру-сиа же, хоть и выходила из своего дома в путь с рыбой, никогда не добиралась с нею до дома свекра и свекрови. Неизвестно, что делала она по дороге с этой рыбой: может, съедала ее сама, а может, выбрасывала.
Итак, предками братьев были два банановых дерева. Отправляясь на рыбный промысел, мужья всегда наставляли своих жен, строго-настрого запрещая им притрагиваться к двум большим кистям бананов, что висели на тех деревьях. Но напрасно мужья ни разу не удосужились объяснить своим женам, откуда взялся такой запрет, не сказали им, что речь идет не об обыкновенных деревьях, а о деревьях, над которыми властвуют атуа, их предки. Скажи они это, женщинам бы все стало совершенно ясно.
Однажды братья, по обыкновению, отправились ловить рыбу в открытое море, а женщины в их отсутствие залюбовались теми чудесными банановыми гроздьями, что росли на запретных деревьях. Сестрам ужасно захотелось именно этих бананов. И одна из них предложила сорвать бананы, а другая согласилась, сказав при этом:
— Конечно! Отчего же нам не сорвать их, если так хочется попробовать? Мало ли что еще вздумают запрещать нам наши мужья!
И женщины сорвали бананы, прогневав и оскорбив этим предков своих мужей. Бананы они положили готовиться в нагретую земляную печь , а черенки, на которых висели банановые гроздья, выбросили в воду.
В это самое время мужья их рыбачили неподалеку от двух островков, что лежат на запад от Ротума, и вдруг увидели: по воде плывут два банановых черенка. Они тотчас узнали в них те самые черенки, на которых висели запретные банановые гроздья у них в Фоа. Посовещавшись, мужчины решили плыть домой: стало ясно, что их жены нарушили запрет.
Женщины же дали бананам приготовиться в земляной печи, открыли ее и стали ждать мужей. Вот уже ночь спустилась на землю, вот уже луна показалась в небе, а мужья все не возвращались. Наконец женщины устали ждать, взяли приготовленные в печи бананы, поднялись на ближний холм, уселись там на камень и принялись за еду. Но им очень хотелось добавить к бананам чего-нибудь более основательного. Рассказывают, что одна из сестер заметила:
— Чего явно недостает в нашей трапезе и чего очень хочется, так это птичьих яиц с прибрежных скал. Они бы замечательно подошли к нашим бананам.
Не успела она договорить, как снизу, из-под камня, послышался голос:
— О, даже самый скверный лист лепа был бы мне недурным ужином!