Мальчик поднял голову:
– С какой стати? Я не сожалею. Я сказал правду. Ты сын крестьянина – я вижу по твоей манере говорить.
Алекс был так зол и раздражен, что снова встряхнул его – сильнее. Он боялся, что если еще раз ударит мальчика, может нанести ему серьезную травму.
– Тебя надо разбить на мелкие кусочки, чтобы ты сдался? Ты мог хотя бы извиниться. Ты мог бы признать, что веришь, что этот остров принадлежит моему отцу.
– Но он не принадлежит, – ответил мальчик очень удивленным тоном.
Алекс чуть не закричал. Ему хотелось схватить мальчика и швырнуть его в колючие кусты.
– Ладно, хорошо. Ты можешь взять назад свои слова о Роберте. Он не преступник. И он поклялся нам, что не убивал того человека, в убийстве которого его обвиняют.
– Конечно, он так сказал, – пренебрежительно произнес мальчик. – Не сомневаюсь, он поклянется в чем угодно. Но я должен знать правду, поскольку человек, «в убийстве которого его обвиняют», был моим отцом.
– О! – Алекс отпустил его и отступил, искренне устыдившись.
Конечно, это объясняло черную одежду и то, что мальчик плакал в полном одиночестве. Алекс вел себя совершенно так же, когда умерла его мать, и едва не заблудился в тумане, слишком несчастный, чтобы замечать, куда идет. Он уже собирался извиниться, когда мальчик сказал:
– А теперь возьми назад свои слова. Ты должен извиниться передо мной.
– Да будь я проклят, если сделаю это! – воскликнул Алекс. – Сначала ты извинись, прежде чем я скажу хоть слово извинения тебе.
– Тогда будешь ждать до самой смерти, – ответил мальчик. – Можешь теперь покинуть нас.
– Правда, что ли? А ты можешь покинуть нас. Катись к черту, если хочешь. Пошли, Сесилия.
Алекс развернулся и зашагал прочь по дороге, по которой пришел. Сесилия поспешила следом – серьезная, огорченная и очень-очень замерзшая.
Алекс шагал по гати, полыхая от гнева и посасывая разбитую губу – всё, что он получил в драке. «Лучше бы я швырнул его в куст», – подумал он.
– Алекс, – заметила Сесилия, – думаю, ты должен был сказать, что сожалеешь. В конце концов, кто-то убил его отца.
– Откуда мне было знать? И он так подло это преподнес – в самом конце. И, похоже, считал, что это дает ему невероятное преимущество. Сесил, обещаю тебе, если я когда-нибудь извинюсь перед этим здоровым… здоровой гусеницей, можешь отпинать меня отсюда до Арнфорта. Вот так!
Алекс с Сесилией взяли приключение в свои руки двадцать седьмого декабря – в день приема у Корси. В значительной степени это произошло по вине их отца. Джозиа был возмущен тем, что они вернулись с острова, когда уже стемнело и все Корси давно уехали домой.
– Куда вы убежали? – вопросил он. – К Гатли?
– Нет! – ответила Сесилия. – Мы не убегали вовсе.
Возможно, в глубине души Джозиа был доволен, что его дети проявили твердость, когда даже Корси сбежали, но он вовсе не собирался этого показывать. Он бушевал, ругался и говорил им, что они должны были пойти домой, чтобы принимать Корси.
Мальчик поднял голову:
– С какой стати? Я не сожалею. Я сказал правду. Ты сын крестьянина – я вижу по твоей манере говорить.
Алекс был так зол и раздражен, что снова встряхнул его – сильнее. Он боялся, что если еще раз ударит мальчика, может нанести ему серьезную травму.
– Тебя надо разбить на мелкие кусочки, чтобы ты сдался? Ты мог хотя бы извиниться. Ты мог бы признать, что веришь, что этот остров принадлежит моему отцу.
– Но он не принадлежит, – ответил мальчик очень удивленным тоном.
Алекс чуть не закричал. Ему хотелось схватить мальчика и швырнуть его в колючие кусты.
– Ладно, хорошо. Ты можешь взять назад свои слова о Роберте. Он не преступник. И он поклялся нам, что не убивал того человека, в убийстве которого его обвиняют.
– Конечно, он так сказал, – пренебрежительно произнес мальчик. – Не сомневаюсь, он поклянется в чем угодно. Но я должен знать правду, поскольку человек, «в убийстве которого его обвиняют», был моим отцом.
– О! – Алекс отпустил его и отступил, искренне устыдившись.
Конечно, это объясняло черную одежду и то, что мальчик плакал в полном одиночестве. Алекс вел себя совершенно так же, когда умерла его мать, и едва не заблудился в тумане, слишком несчастный, чтобы замечать, куда идет. Он уже собирался извиниться, когда мальчик сказал:
– А теперь возьми назад свои слова. Ты должен извиниться передо мной.
– Да будь я проклят, если сделаю это! – воскликнул Алекс. – Сначала ты извинись, прежде чем я скажу хоть слово извинения тебе.
– Тогда будешь ждать до самой смерти, – ответил мальчик. – Можешь теперь покинуть нас.
– Правда, что ли? А ты можешь покинуть нас. Катись к черту, если хочешь. Пошли, Сесилия.
Алекс развернулся и зашагал прочь по дороге, по которой пришел. Сесилия поспешила следом – серьезная, огорченная и очень-очень замерзшая.
Алекс шагал по гати, полыхая от гнева и посасывая разбитую губу – всё, что он получил в драке. «Лучше бы я швырнул его в куст», – подумал он.
– Алекс, – заметила Сесилия, – думаю, ты должен был сказать, что сожалеешь. В конце концов, кто-то убил его отца.
– Откуда мне было знать? И он так подло это преподнес – в самом конце. И, похоже, считал, что это дает ему невероятное преимущество. Сесил, обещаю тебе, если я когда-нибудь извинюсь перед этим здоровым… здоровой гусеницей, можешь отпинать меня отсюда до Арнфорта. Вот так!
Алекс с Сесилией взяли приключение в свои руки двадцать седьмого декабря – в день приема у Корси. В значительной степени это произошло по вине их отца. Джозиа был возмущен тем, что они вернулись с острова, когда уже стемнело и все Корси давно уехали домой.
– Куда вы убежали? – вопросил он. – К Гатли?
– Нет! – ответила Сесилия. – Мы не убегали вовсе.
Возможно, в глубине души Джозиа был доволен, что его дети проявили твердость, когда даже Корси сбежали, но он вовсе не собирался этого показывать. Он бушевал, ругался и говорил им, что они должны были пойти домой, чтобы принимать Корси.