– Такому не учатся, – говорит Альберто. – Просто ты слаб в коленках.
– И лейтенант Гамбоа так сказал.
– То-то и есть. Я тоже не хочу быть военным, зато здесь мужчиной станешь. Научишься спуску не давать.
– Ты не так уж много дерешься, – говорит Холуй. – А тебя не изводят…
– Я придуриваюсь. Дурачка корчу. Тоже ничего, не связываются. С ними добром нельзя, сразу на голову сядут.
– Ты писателем будешь? – спрашивает Холуй.
– Сбрендил? Инженером. Отец меня в Штаты пошлет. А что я письма, рассказики пишу – это я на сигареты зарабатываю. Так, чепуха. А ты кем будешь?
– Я хотел быть моряком, – говорит Холуй. – А теперь не хочу. Может, тоже инженером.
Туман стал плотнее, фонари на плацу кажутся меньше и свет слабей. Альберто шарит в карманах. Он уже два дня без сигарет, но руки сами лезут в карманы всякий раз, как хочется курить.
– Еще сигаретка найдется?
Холуй молчит, но тут же задевает Альберто локтем за пояс. Альберто хватает его руку, в ней почти непочатая пачка. Он вынимает сигарету, сует в рот, трогает языком приятную, плотную поверхность. Потом зажигает спичку и подносит к лицу Холуя огонек, чуть вздрагивающий в пещерке ладоней.
– А ты никак ревешь, – говорит Альберто, ладони раскрываются, спичка падает. – Опять обжегся, ч-черт.
Он зажигает другую спичку, закуривает. Затягивается, выпускает дым и через нос и через рот.
– Ты чего? – спрашивает он.
– Ничего.
Альберто затягивается снова, кончик сигареты светится, дым смешивается с туманом, который тем временем спустился к самой земле. Двор пятого курса исчез. Корпус – большое, неподвижное пятно.
– Что тебе сделали? – спросил Альберто. – Хныкать, знаешь, не годится.
– Куртку украли, – говорит Холуй. – Пропал мой выходной.
Альберто смотрит на него. Поверх зеленой рубахи натянута коричневая безрукавка.
– Мне завтра идти, – говорит Холуй. – А они стащили.
– Ты знаешь кто?
– Нет. Из шкафа взяли.
– Такому не учатся, – говорит Альберто. – Просто ты слаб в коленках.
– И лейтенант Гамбоа так сказал.
– То-то и есть. Я тоже не хочу быть военным, зато здесь мужчиной станешь. Научишься спуску не давать.
– Ты не так уж много дерешься, – говорит Холуй. – А тебя не изводят…
– Я придуриваюсь. Дурачка корчу. Тоже ничего, не связываются. С ними добром нельзя, сразу на голову сядут.
– Ты писателем будешь? – спрашивает Холуй.
– Сбрендил? Инженером. Отец меня в Штаты пошлет. А что я письма, рассказики пишу – это я на сигареты зарабатываю. Так, чепуха. А ты кем будешь?
– Я хотел быть моряком, – говорит Холуй. – А теперь не хочу. Может, тоже инженером.
Туман стал плотнее, фонари на плацу кажутся меньше и свет слабей. Альберто шарит в карманах. Он уже два дня без сигарет, но руки сами лезут в карманы всякий раз, как хочется курить.
– Еще сигаретка найдется?
Холуй молчит, но тут же задевает Альберто локтем за пояс. Альберто хватает его руку, в ней почти непочатая пачка. Он вынимает сигарету, сует в рот, трогает языком приятную, плотную поверхность. Потом зажигает спичку и подносит к лицу Холуя огонек, чуть вздрагивающий в пещерке ладоней.
– А ты никак ревешь, – говорит Альберто, ладони раскрываются, спичка падает. – Опять обжегся, ч-черт.
Он зажигает другую спичку, закуривает. Затягивается, выпускает дым и через нос и через рот.
– Ты чего? – спрашивает он.
– Ничего.
Альберто затягивается снова, кончик сигареты светится, дым смешивается с туманом, который тем временем спустился к самой земле. Двор пятого курса исчез. Корпус – большое, неподвижное пятно.
– Что тебе сделали? – спросил Альберто. – Хныкать, знаешь, не годится.
– Куртку украли, – говорит Холуй. – Пропал мой выходной.
Альберто смотрит на него. Поверх зеленой рубахи натянута коричневая безрукавка.
– Мне завтра идти, – говорит Холуй. – А они стащили.
– Ты знаешь кто?
– Нет. Из шкафа взяли.