– Там почти не было будущего, нигде. Кроме одного…
Издалека раздались крики. Не страха – предостережения. Кто-то командовал, кто-то угрожал. Асфальт под ногами дрогнул, из-за домов в небо ударил вихрь света, перемешанного с тьмой. Ударил – и оборвался. Дрожь повторилась, крики стали тише. Но при этом ближе.
– А вот и он, – заметил Ольгерд и развернулся лицом к створу улицы Ресслова. Цатогуа и Василий заняли позиции по бокам.
– А вот и они, – уточнил Фазиль, закатывая рукава. – Коллеги, предлагаю отвести людей в безопасное место. Тут может стать жарко в любой момент.
– Не надо… – умоляюще протянула Юлия. Старик, которого все звали Никлаусом и почему-то епископом, обнял ее за плечи и начал вполголоса увещевать. Темный кивнул и скомандовал:
– Помните – не нападаем. Это все равно бесполезно. Наша задача – погасить конфликт, насколько это получится. Цадик, провернешь тот же фокус еще раз?
– Ой-вэй, шеф. – Бескуд с сомнением уставился на деревья, растущие возле памятника Йирасеку. – Я как-то не шибко уверен…
– Ладно, – махнул рукой маг. – На твое усмотрение. Только смотри уж тогда в оба.
* * *
Сколько Ада себя помнила, она всегда подмечала разницу между мужским и женским подходом к драке.
Мужчины обычно решали вопрос стратегически. Они прикидывали силы свои и силы противника. Считали шансы и вероятности. Учитывали поправку на ветер и влияние Луны в Козероге. Изучали тонкий политический момент и количество пива, которое попранный враг способен выпить в ближайшем трактире в знак примирения.
Самое главное: они делали это с азартом, в непосредственный момент схватки забывая все поставленные перед ней цели и погружаясь в процесс – по самое навершие шлема, по прапорец на копье и по сбитые до крови костяшки кулаков. «Время, проведенное с удовольствием, не считается потерянным», – перефразировал один английский поэт надпись, высеченную еще на ассирийских табличках. Правда, говорят, он не дрался. Но тоже был мужчиной.
Женщин драка, как правило, не привлекала. Они сторонились ее, осуждали, пытались всячески предотвратить. Ну или хотя бы свести удовольствие от нее, получаемое другими, до минимума. Ничем иным нельзя было объяснить популярность легенды, выросшей из комедии Аристофана, в которой женщины остановили войну между Афинами и Спартой, отказав сражающимся мужчинам в интимной близости.
Но уж если дело доходило до дела – тут со стороны лучше было не встревать. Женщины как существа, осознающие свою физическую слабость и уязвимость, не играли в игры. Основной задачей было победить. Желательно быстро, с минимумом усилий и гарантированно. Можно при помощи подручных средств. Можно бесчестно. Можно даже подло. Так, чтобы противник один раз лег и ноль раз встал. О последствиях же полагалось отвечать фразой Скарлетт О'Хара: «Я подумаю об этом завтра». А лучше – чтобы о них подумал кто-то другой. Например, стратегически мыслящий мужчина.
Ада себе такого позволить не могла.
Ее modus operandi[1] был в некотором смысле синтетическим: включал в себя элементы как женского, так и мужского пути. Из первого был взят принцип реализации исключительно необходимого и максимально эффективного насилия – когда по-другому уже просто нельзя и даже, скорее, надо. Из второго – вдумчивый и рациональный подход вкупе с определенным удовольствием от процесса: «Зачем делать то, чем не можешь насладиться?» Получалось достаточно эффективно.
Вот и теперь, пока воронежские дозорные решали, как им не оказаться между Обвальщиком и Инквизицией, при этом максимально предотвратив побоище между тем и этими, она прежде всего вцепилась в Юлию.
– Что. Будет. В конце?
Произнесенная раздельно и негромко фраза возымела действие. Девушка выпала из ступора, с которым вперилась в дальние дома. Никлаус еще раз погладил ее по плечам и, кажется, начал молиться.
– Он убьет всех, – губы подрагивали, слова звучали невнятно. Вик, поговорив с оборотнем и явно впечатлившись, подошел и хмуро буркнул:
– Кажется, может. Видела шрам у волчары? Вам лучше уйти в дом. – Он аккуратно взял епископа за локоть. Тот вскинулся.
– Нет! – вдохнул, выдохнул и замялся. – Вы не поймете. Я, наверное, больше никогда не смогу войти в дверь. Это выше моих сил…
– Там почти не было будущего, нигде. Кроме одного…
Издалека раздались крики. Не страха – предостережения. Кто-то командовал, кто-то угрожал. Асфальт под ногами дрогнул, из-за домов в небо ударил вихрь света, перемешанного с тьмой. Ударил – и оборвался. Дрожь повторилась, крики стали тише. Но при этом ближе.
– А вот и он, – заметил Ольгерд и развернулся лицом к створу улицы Ресслова. Цатогуа и Василий заняли позиции по бокам.
– А вот и они, – уточнил Фазиль, закатывая рукава. – Коллеги, предлагаю отвести людей в безопасное место. Тут может стать жарко в любой момент.
– Не надо… – умоляюще протянула Юлия. Старик, которого все звали Никлаусом и почему-то епископом, обнял ее за плечи и начал вполголоса увещевать. Темный кивнул и скомандовал:
– Помните – не нападаем. Это все равно бесполезно. Наша задача – погасить конфликт, насколько это получится. Цадик, провернешь тот же фокус еще раз?
– Ой-вэй, шеф. – Бескуд с сомнением уставился на деревья, растущие возле памятника Йирасеку. – Я как-то не шибко уверен…
– Ладно, – махнул рукой маг. – На твое усмотрение. Только смотри уж тогда в оба.
* * *
Сколько Ада себя помнила, она всегда подмечала разницу между мужским и женским подходом к драке.
Мужчины обычно решали вопрос стратегически. Они прикидывали силы свои и силы противника. Считали шансы и вероятности. Учитывали поправку на ветер и влияние Луны в Козероге. Изучали тонкий политический момент и количество пива, которое попранный враг способен выпить в ближайшем трактире в знак примирения.
Самое главное: они делали это с азартом, в непосредственный момент схватки забывая все поставленные перед ней цели и погружаясь в процесс – по самое навершие шлема, по прапорец на копье и по сбитые до крови костяшки кулаков. «Время, проведенное с удовольствием, не считается потерянным», – перефразировал один английский поэт надпись, высеченную еще на ассирийских табличках. Правда, говорят, он не дрался. Но тоже был мужчиной.
Женщин драка, как правило, не привлекала. Они сторонились ее, осуждали, пытались всячески предотвратить. Ну или хотя бы свести удовольствие от нее, получаемое другими, до минимума. Ничем иным нельзя было объяснить популярность легенды, выросшей из комедии Аристофана, в которой женщины остановили войну между Афинами и Спартой, отказав сражающимся мужчинам в интимной близости.
Но уж если дело доходило до дела – тут со стороны лучше было не встревать. Женщины как существа, осознающие свою физическую слабость и уязвимость, не играли в игры. Основной задачей было победить. Желательно быстро, с минимумом усилий и гарантированно. Можно при помощи подручных средств. Можно бесчестно. Можно даже подло. Так, чтобы противник один раз лег и ноль раз встал. О последствиях же полагалось отвечать фразой Скарлетт О'Хара: «Я подумаю об этом завтра». А лучше – чтобы о них подумал кто-то другой. Например, стратегически мыслящий мужчина.
Ада себе такого позволить не могла.
Ее modus operandi[1] был в некотором смысле синтетическим: включал в себя элементы как женского, так и мужского пути. Из первого был взят принцип реализации исключительно необходимого и максимально эффективного насилия – когда по-другому уже просто нельзя и даже, скорее, надо. Из второго – вдумчивый и рациональный подход вкупе с определенным удовольствием от процесса: «Зачем делать то, чем не можешь насладиться?» Получалось достаточно эффективно.
Вот и теперь, пока воронежские дозорные решали, как им не оказаться между Обвальщиком и Инквизицией, при этом максимально предотвратив побоище между тем и этими, она прежде всего вцепилась в Юлию.
– Что. Будет. В конце?
Произнесенная раздельно и негромко фраза возымела действие. Девушка выпала из ступора, с которым вперилась в дальние дома. Никлаус еще раз погладил ее по плечам и, кажется, начал молиться.
– Он убьет всех, – губы подрагивали, слова звучали невнятно. Вик, поговорив с оборотнем и явно впечатлившись, подошел и хмуро буркнул:
– Кажется, может. Видела шрам у волчары? Вам лучше уйти в дом. – Он аккуратно взял епископа за локоть. Тот вскинулся.
– Нет! – вдохнул, выдохнул и замялся. – Вы не поймете. Я, наверное, больше никогда не смогу войти в дверь. Это выше моих сил…