Ярость охватила Боба, заметив удиравшую лодку, кит бросился за ней.
— Он утопит нас! — закричали матросы.
Вёсла замелькали быстрее, но кит уже рядом, вот он взмыл из воды, как скала, навис над лодкою и рухнул на неё…
И надо же было так случиться, что в это время мимо проходил корабль Ван Страатена. Кит решил, что те, кто убил его подругу, приплыли на этом паруснике, и устремился к ним. Но ветер был свежим, корабль легко ушёл, оставив кита позади.
— Странный зверь. Что ему надо от нас? — удивился Ван Страатен.
икто не помнит, как называлась таверна, в которой прислуживала Кати и в которую пошёл перед рейсом Ван Страатен. Помнят только, что стояла она в глубине грязной портовой улочки, что вели в неё четыре каменные ступени, а стены и потолок были такие закопчённые, что казались стенами преисподней.
Вечером, когда начинали собираться моряки, хозяин ставил на столы узкие и длинные, жёлтые, как кости умерших, свечи, а хозяйка и Кати разносили подносы с пивом и тарелки, на которых горками лежали красные варёные креветки.
В тот вечер собралось много народу. Здесь были и простые матросы и рабочие с верфи. Они сидели у стен, а посередине стоял большой грубой работы стол. Место за ним могли занимать только капитаны. И на этот раз они расселись кружком и начали нескончаемый спор: кто из них прошёл больше миль под парусами и у кого на корабле реже вспыхивали цинга и другие болезни, от которых люди гниют заживо.
Им было чем гордиться: не было моря, в котором они бы не побывали, и урагана, который бы не могли вспомнить.
Ван Страатен пришёл одним из первых и молча сидел, посасывая трубку и то и дело поднося к губам кружку с жёлтым пенистым пивом.
— Это произошло оттого, что мы отплыли тогда в пятницу. Через неделю судно наскочило на риф и переломилось пополам. А всё оттого, что в пятницу, — пробормотал, вспоминая свой последний рейс, один из капитанов.
— Чёрный день. Тебе не следовало слушать хозяина груза, как бы он ни торопил, — поддержал его другой. — Вот что значит покидать порт в пятницу!
Оба старика кивнули друг другу, а в это время третий уже начал рассказ о том, как он однажды пытался зимой обойти мыс Горн, идя навстречу ветру.
— Никогда не видел таких волн, как в те дни, — вытирая слезящиеся глаза, вспоминал он. — Да, да, и вы не видели таких. Их пригнал из глубины океана ураган, а ударившись о скалы, они становились ещё больше.
Они катились рядами, большие, как горы, и каждый новый ряд был выше предыдущего. А свист ветра? Он был такой, что ни один матрос не слышал моей команды.
— Что говорить, не родился ещё человек, который бы обогнул мыс Горн зимой, — согласились все.
И тогда поднялся Ван Страатен. Лицо его стало бледным, а губы сжались. Он поднял руку, все разговоры стихли.
— Я не верю ни в одну примету, — глухим голосом произнёс он. — Не верю в приметы и не верю, что есть сила, способная остановить крепкий, ладно построенный корабль и отчаянных людей. Завтра мы должны выходить в рейс. Так вот — мы не отплывём завтра. Мы дождёмся пятницы. И мы не пойдём, как обычно, вокруг Африки, а пойдём к мысу Горн. Мы пройдём его и посрамим тех, кто верит дурным россказням. Клянусь!
Он сел.
Над столами нависла тяжёлая тишина.
— Подумай, Ван Страатен, — сказал наконец самый старый и осторожный из капитанов. — Здесь у нас уже зазеленели поля, скоро лето. Когда ты подойдёшь к мысу Горн, там в самом разгаре будет зима. Подумай, не гневи Создателя. Бог добр, и если он подаёт нам знаки, то только потому, что оберегает нас.
Так сказал старый капитан, но Ван Страатен, выслушав его, расхохотался. Он перевернул пустую кружку вверх дном, бросил на неё серебряную монету, плату за пиво, и, сунув трубку в карман, вышел на улицу.