Я метнулся на улицу к женщине, пишущей чернильным карандашом свои, можно сказать, астрономические для данного случая цифры. И вот даже в самых горьких и мрачных обстоятельствах может найтись неожиданный просвет. Перед магазином, к моей радости, к моему ликованию, оказалось две очереди: одна, очень большая (к которой и относилась увиденная мной цифра 78), — за траурными венками, вторая, гораздо меньше первой, — за гробами. Я, например, в этой очереди получился восемнадцатым. Было отчего ликовать. Успел услышать, что гробов привозят обычно не больше пятнадцати — двадцати. Значит, если я оказался бы семьдесят девятым, то мне пришлось бы стоять в очереди четыре дня. А теперь есть надежда получить гроб уже сегодня. Пусть за венками стоят по четыре дня. Венки мне без надобности. Ишь чего захотели, венков! Нет, мне бы самое простое, будничное — мне бы гроб из досок. И есть надежда, что я его сегодня куплю. Это ли не великая удача?! Мать умерла? Скорбь и горе? Горький комок со вчерашнего дня? Тихий, достойный разговор, соответствующий обстоятельствам? О нет, нет! Но радуйся, радуйся и ликуй, черт возьми, что будет тебе гроб к часу дня! Могло быть и хуже, задержись, приди на полчаса позже, как этот вон в кепке — широколицый, с голубыми покорными глазами, стоящий тридцать четвертым в очереди.
Откровенно говоря, проволочка была даже на руку мне. Потому что если бы сразу же, сейчас я получил гроб, то куда бы его повез? Мне ведь еще неведомо, где в таком городе, как Минск, можно обить гроб цинком, где этот цинк взять и как это все можно сделать. Ближайший час принес мне целую обойму (семь-восемь) горьких разочарований. Я заходил в какие-то мастерские, разговаривал с кровельщиками, жестянщиками, звонил на фабрики и склады, искал лудильщиков… И все это для того, чтобы убедиться: в столичном городе Минске оцинковать гроб практически невозможно. Я этим не хочу обидеть минчан, они тут ни при чем, и в других городах, даже столичных, включая Москву, выполнить эту задачу было бы, наверное, нисколько не проще.
Сдаваться мне было нельзя, отступать некуда, и я решился на отчаянный поступок. Я, что называется, легализовался и в ответ на истребительную очередь неудач выдал столь же энергичную очередь телефонных звонков. Петрусь Бровка, Петр Глебка, Максим Танк и Янка Брыль — лауреаты, депутаты, академики, влиятельнейшие люди республики подключились к операции «Гроб», чтобы помочь своему московскому собрату. Через час мне стало известно, что за дело взялся министр (уж не помню теперь, какого именно министерства), а еще через полчаса было велено, чтобы я ехал на базар, нашел там в дальнем и глухом углу будку некоего кустаря-одиночки, который — по личной просьбе министра! — сделает для меня все что нужно.
Между тем приближался час дня, и я должен был бежать в магазин за гробом. В уверенности, что гроб куплю (эта уверенность подкреплялась теперь высоким звонком к директору «Похоронных принадлежностей»), я остановил на улице пустой грузовик, договорился с шофером и приехал с ним к магазину.
Гробов еще не было. Шофер грузовика нервничал и все порывался уехать, но я ему хорошо заплатил, дав деньги вперед. Так что этот участок фронта как будто стабилизировался.
Минуты ожидания скрасились разглядыванием большой серой витрины, или, точнее сказать, стенда (фанера, обтянутая материей, на каких обычно вывешиваются фотографии передовиков производства). На этом стенде было написано: «Образцы памятников, изготовляемых по заказам населения». Меня удивило, что вся очень просторная доска (на ней могло бы уместиться образцов пятьдесят) была пуста, только в правом нижнем углу ее сиротливо висела тусклая фотография, изображающая унылую, серую, тупую, бездарную, безобразную бетонную тумбу. Господи, сделай как-нибудь так, чтобы на моей могиле не стояло такого памятника. И зачем вывешивать образец, если он один-единственный и выбирать все равно не приходится?
Я давно для себя установил, что весь народ уже несколько десятилетий живет по своеобразной пайковой системе, распространяемой на все без исключения стороны жизни. Заходя в магазин, человек покупает не то, что он хотел бы купить, а что есть в наличии. Выбор же, как правило, очень ограничен, если вообще возможен. Недаром же укоренилось в нашем быту слово «дают» вместо «продают».
В этом «дают» таится глубокий смысл. Всякий ведь понимает, что дают-то дают, но не просто дают, а за деньги. Но все же именно дают, как можно давать только при повседневном и жестком ограничении, как можно давать только паек, самый минимум.
Вы хотели бы купить к обеду что-нибудь по своему выбору: парную говяжью вырезку, печенку, язык, рубец, свиные ножки, куриные потроха, мясную свинину, бараньи мозги, телятину, овечью голову, бычьи хвосты, эскалоп, антрекот, молодого поросенка, гуся, индейку, куропатку, рябчика, коровье вымя, кролика… Вы заходите в двадцать магазинов подряд и в каждом встречаете — если вообще встречаете — либо только говядину второй категории, выдаваемой за первую, либо баранину, либо, что всего вероятнее, говяжьи или свиные почки. Вот и все, из чего вы можете выбрать. Это в Москве, в столице. В областных же, а тем более районных городах не найти и этого.
Вы пожелали купить грибы (в нашей лесной стране грибы не экзотика) и про себя начинаете думать, каких грибов вам больше хочется: груздей, волнушек, чернух, маслят, сыроежек, лисичек, белых, подберезовиков, шампиньонов? Или, может быть, трюфелей? Иди, может быть, маринованного кесарева гриба? Вы обходите весь город и или вообще не находите никаких грибов, или всюду встречаете только один сорт, который сегодня завезли и «дают». Скорее всего это будут маринованные маслята.
Конечно, в разное время могут появиться, мелькнуть на прилавке то одни грибы, то другие. Случится иногда и говяжья печенка, индейка или гусь, но не бывает так, чтобы вам был предоставлен выбор. Порой вы сможете достать, пожалуй что, и рубец или даже соленые рыжики (хотя и то и другое маловероятно), но вы никогда не купите того, чего душа просит, и просит сию же минуту. И планировать свои покупки вы не в состоянии, потому что вынуждены довольствоваться тем, что «дают».
Но еда — материя грубая. Что же, возьмем потоньше — отправимся в цветочные магазины… Сегодня там в продаже только хризантемы. Как бы ни хотелось вам купить орхидеи, розы, примулы, гиацинты, гвоздики, ирисы, тюльпаны, вы не можете этого сделать, вы и здесь сидите на пайке.
Надо ли брать все остальные сферы, располагающиеся между говяжьим языком и орхидеей? Каждый человек, если встряхнет головой на бегу и оглядится вокруг трезвым взглядом, согласится со мной, что пайковая система пронизывает всю нашу жизнь — от листа кровельного железа до женской шубы, от туфель до кофточки, от книги, граммофонной пластинки, кинофильма, газетной информации до автомобиля, бритвенного лезвия, мебели, жилья, расцветок тканей и сортов чая.
Итак, я знал, что все мы сидим на своеобразной диете, но я никак не думал, что «закон пайка» распространяется и на такие вещи, как траурные венки, гробы и могильные памятники. Не знал я также, что на следующий день столкнусь с еще более чудовищным ограничением, — с ним до сих пор никак не может примириться мое сознание…
Наконец гробы привезли. Подошла моя очередь. Я увидел перед собой сооружение из сырых, плохо оструганных досок невероятной тяжести и длины.
— Извините… Знаете ли… Моя мать небольшая старушка — невысокого роста, худенькая. Это же для штангистов…
— Метр девяносто. Все гробы, граждане, стандартные. Сегодня только метр девяносто.
— Мне не нужен гроб размером метр девяносто!
— Не нужен — отходи, не мешай другим.
— Что вы, что вы, я беру! Я только хотел сказать…
— Дома будете разговаривать. С покойной мамашей, хи-хи. Если берете — платите деньги.
Не буду рассказывать, чего стоило оцинковать этот невероятный гроб и какой он сделался тяжести, умолчу о том, где и как удалось найти человека, который может его запаять, — в последний момент выяснилось, что на самолет Степаниду Ивановну не возьмут, пока гроб не будет еще и запаян…
Я метнулся на улицу к женщине, пишущей чернильным карандашом свои, можно сказать, астрономические для данного случая цифры. И вот даже в самых горьких и мрачных обстоятельствах может найтись неожиданный просвет. Перед магазином, к моей радости, к моему ликованию, оказалось две очереди: одна, очень большая (к которой и относилась увиденная мной цифра 78), — за траурными венками, вторая, гораздо меньше первой, — за гробами. Я, например, в этой очереди получился восемнадцатым. Было отчего ликовать. Успел услышать, что гробов привозят обычно не больше пятнадцати — двадцати. Значит, если я оказался бы семьдесят девятым, то мне пришлось бы стоять в очереди четыре дня. А теперь есть надежда получить гроб уже сегодня. Пусть за венками стоят по четыре дня. Венки мне без надобности. Ишь чего захотели, венков! Нет, мне бы самое простое, будничное — мне бы гроб из досок. И есть надежда, что я его сегодня куплю. Это ли не великая удача?! Мать умерла? Скорбь и горе? Горький комок со вчерашнего дня? Тихий, достойный разговор, соответствующий обстоятельствам? О нет, нет! Но радуйся, радуйся и ликуй, черт возьми, что будет тебе гроб к часу дня! Могло быть и хуже, задержись, приди на полчаса позже, как этот вон в кепке — широколицый, с голубыми покорными глазами, стоящий тридцать четвертым в очереди.
Откровенно говоря, проволочка была даже на руку мне. Потому что если бы сразу же, сейчас я получил гроб, то куда бы его повез? Мне ведь еще неведомо, где в таком городе, как Минск, можно обить гроб цинком, где этот цинк взять и как это все можно сделать. Ближайший час принес мне целую обойму (семь-восемь) горьких разочарований. Я заходил в какие-то мастерские, разговаривал с кровельщиками, жестянщиками, звонил на фабрики и склады, искал лудильщиков… И все это для того, чтобы убедиться: в столичном городе Минске оцинковать гроб практически невозможно. Я этим не хочу обидеть минчан, они тут ни при чем, и в других городах, даже столичных, включая Москву, выполнить эту задачу было бы, наверное, нисколько не проще.
Сдаваться мне было нельзя, отступать некуда, и я решился на отчаянный поступок. Я, что называется, легализовался и в ответ на истребительную очередь неудач выдал столь же энергичную очередь телефонных звонков. Петрусь Бровка, Петр Глебка, Максим Танк и Янка Брыль — лауреаты, депутаты, академики, влиятельнейшие люди республики подключились к операции «Гроб», чтобы помочь своему московскому собрату. Через час мне стало известно, что за дело взялся министр (уж не помню теперь, какого именно министерства), а еще через полчаса было велено, чтобы я ехал на базар, нашел там в дальнем и глухом углу будку некоего кустаря-одиночки, который — по личной просьбе министра! — сделает для меня все что нужно.
Между тем приближался час дня, и я должен был бежать в магазин за гробом. В уверенности, что гроб куплю (эта уверенность подкреплялась теперь высоким звонком к директору «Похоронных принадлежностей»), я остановил на улице пустой грузовик, договорился с шофером и приехал с ним к магазину.
Гробов еще не было. Шофер грузовика нервничал и все порывался уехать, но я ему хорошо заплатил, дав деньги вперед. Так что этот участок фронта как будто стабилизировался.
Минуты ожидания скрасились разглядыванием большой серой витрины, или, точнее сказать, стенда (фанера, обтянутая материей, на каких обычно вывешиваются фотографии передовиков производства). На этом стенде было написано: «Образцы памятников, изготовляемых по заказам населения». Меня удивило, что вся очень просторная доска (на ней могло бы уместиться образцов пятьдесят) была пуста, только в правом нижнем углу ее сиротливо висела тусклая фотография, изображающая унылую, серую, тупую, бездарную, безобразную бетонную тумбу. Господи, сделай как-нибудь так, чтобы на моей могиле не стояло такого памятника. И зачем вывешивать образец, если он один-единственный и выбирать все равно не приходится?
Я давно для себя установил, что весь народ уже несколько десятилетий живет по своеобразной пайковой системе, распространяемой на все без исключения стороны жизни. Заходя в магазин, человек покупает не то, что он хотел бы купить, а что есть в наличии. Выбор же, как правило, очень ограничен, если вообще возможен. Недаром же укоренилось в нашем быту слово «дают» вместо «продают».
В этом «дают» таится глубокий смысл. Всякий ведь понимает, что дают-то дают, но не просто дают, а за деньги. Но все же именно дают, как можно давать только при повседневном и жестком ограничении, как можно давать только паек, самый минимум.
Вы хотели бы купить к обеду что-нибудь по своему выбору: парную говяжью вырезку, печенку, язык, рубец, свиные ножки, куриные потроха, мясную свинину, бараньи мозги, телятину, овечью голову, бычьи хвосты, эскалоп, антрекот, молодого поросенка, гуся, индейку, куропатку, рябчика, коровье вымя, кролика… Вы заходите в двадцать магазинов подряд и в каждом встречаете — если вообще встречаете — либо только говядину второй категории, выдаваемой за первую, либо баранину, либо, что всего вероятнее, говяжьи или свиные почки. Вот и все, из чего вы можете выбрать. Это в Москве, в столице. В областных же, а тем более районных городах не найти и этого.
Вы пожелали купить грибы (в нашей лесной стране грибы не экзотика) и про себя начинаете думать, каких грибов вам больше хочется: груздей, волнушек, чернух, маслят, сыроежек, лисичек, белых, подберезовиков, шампиньонов? Или, может быть, трюфелей? Иди, может быть, маринованного кесарева гриба? Вы обходите весь город и или вообще не находите никаких грибов, или всюду встречаете только один сорт, который сегодня завезли и «дают». Скорее всего это будут маринованные маслята.
Конечно, в разное время могут появиться, мелькнуть на прилавке то одни грибы, то другие. Случится иногда и говяжья печенка, индейка или гусь, но не бывает так, чтобы вам был предоставлен выбор. Порой вы сможете достать, пожалуй что, и рубец или даже соленые рыжики (хотя и то и другое маловероятно), но вы никогда не купите того, чего душа просит, и просит сию же минуту. И планировать свои покупки вы не в состоянии, потому что вынуждены довольствоваться тем, что «дают».
Но еда — материя грубая. Что же, возьмем потоньше — отправимся в цветочные магазины… Сегодня там в продаже только хризантемы. Как бы ни хотелось вам купить орхидеи, розы, примулы, гиацинты, гвоздики, ирисы, тюльпаны, вы не можете этого сделать, вы и здесь сидите на пайке.
Надо ли брать все остальные сферы, располагающиеся между говяжьим языком и орхидеей? Каждый человек, если встряхнет головой на бегу и оглядится вокруг трезвым взглядом, согласится со мной, что пайковая система пронизывает всю нашу жизнь — от листа кровельного железа до женской шубы, от туфель до кофточки, от книги, граммофонной пластинки, кинофильма, газетной информации до автомобиля, бритвенного лезвия, мебели, жилья, расцветок тканей и сортов чая.
Итак, я знал, что все мы сидим на своеобразной диете, но я никак не думал, что «закон пайка» распространяется и на такие вещи, как траурные венки, гробы и могильные памятники. Не знал я также, что на следующий день столкнусь с еще более чудовищным ограничением, — с ним до сих пор никак не может примириться мое сознание…
Наконец гробы привезли. Подошла моя очередь. Я увидел перед собой сооружение из сырых, плохо оструганных досок невероятной тяжести и длины.
— Извините… Знаете ли… Моя мать небольшая старушка — невысокого роста, худенькая. Это же для штангистов…
— Метр девяносто. Все гробы, граждане, стандартные. Сегодня только метр девяносто.
— Мне не нужен гроб размером метр девяносто!
— Не нужен — отходи, не мешай другим.
— Что вы, что вы, я беру! Я только хотел сказать…
— Дома будете разговаривать. С покойной мамашей, хи-хи. Если берете — платите деньги.
Не буду рассказывать, чего стоило оцинковать этот невероятный гроб и какой он сделался тяжести, умолчу о том, где и как удалось найти человека, который может его запаять, — в последний момент выяснилось, что на самолет Степаниду Ивановну не возьмут, пока гроб не будет еще и запаян…