Свободной рукой она оперлась о холодный мрамор, посмотрела вверх, на картину. Холст, масло, угрюмость.
— Как долго ты ждал в вестибюле гостиницы, отец, прежде чем понял, что я сбежала?
Она перевела взгляд на гостя.
— Если мне достало храбрости заставить ждать его, меня ли устрашит неудовольствие Смерти?
Гость деликатно кашлянул в чёрную перчатку.
— Боюсь, я вынужден настоять. Идём.
— Почему я должна идти к тебе, если Смерть не пришла ко мне? — Её глаза блестели чернее, чем перья ворона, чем нежная прядь волос, заключённая в золото и хрусталь медальона на высоком воротнике её платья. — А ведь я звала, — увы, напрасно. Почему? Смерть не расслышала? Слишком сильно стучал дождь о маленький гробик, слишком громко эхо разгулялось в могилке? Не думаю: на кладбище Поттерс-Филд глубоко не роют. Или голос мой утонул в громыханьи колёс кареты, на которой приехала дорогая кузина Альтея, чтобы забрать меня домой? Ах нет, наверное, мои призывы не услышать было за шумом и гамом, поднятыми ею от радости, что она — наконец-то! — меня «нашла».
Книга хлопнула о каминную полку.
— Конечно, где ей было найти меня раньше, ведь у неё оставался только мой адрес на любом из дюжины писем. Писем с просьбами о деньгах, лекарствах, о ничтожнейшей тени сочувствия.
Внезапно она осела на плиту у камина. Взлетел с плеча вспугнутый ворон.
Гость опустился на колени рядом и обнял её. Её слёзы были нестерпимо реальны в сравнении с ним, скроенным из дыма и шёпотов.
— Ты так долго ждал, — горячо дохнула она ему в ухо. — Подожди же ещё чуть-чуть.
— Сколько?
От неё пахло лавандовой водой, которой она пользовалась после ванны. Он ощутил усталую дряблость её кожи, её волос, — волос и кожи постаревшей женщины.
— Пока я не кончу читать.
Положив руки ему на плечи, она кивнула на стол, где забыто лежала книга в бежевом переплёте.
— И это всё? Не дни, не месяцы, только…
— Это всё. — Она сжала его руку. — Пожалуйста.
Он уступил, не вполне ещё сознавая, что обещает. Она была права: это его волей остались её мольбы без ответа. Сколько женщин призывали смерть — и передумали после. Только встречая их под мостом или с пузырьком лекарства в холодной руке, он до конца убеждался в их искренности, — а мисс Луиза Фостер, воротившись домой с кузиной Альтеей, не искала ни того пути, ни другого. «Истерика, потом одумается», — с кривой улыбкой похлопали по плечу призраки прошлого. Он помнил.
Ещё одетый для танца, он помог ей встать. Она вернулась в объятья зелёного кресла и снова раскрыла книгу.
— Всё вижу без очков, и это в моём-то возрасте. Чудо, да и только, — сказала она. И добавила: — Обещай не пугать их.
Он покорно кивнул, не понимая, и стал дамой того же возраста: в руках комок тёмной пряжи, у ног чёрный игрушечный пёсик: образ бедной родственницы, чья плата за хлебную корку и место у камелька — молчание и незаметность.
Свободной рукой она оперлась о холодный мрамор, посмотрела вверх, на картину. Холст, масло, угрюмость.
— Как долго ты ждал в вестибюле гостиницы, отец, прежде чем понял, что я сбежала?
Она перевела взгляд на гостя.
— Если мне достало храбрости заставить ждать его, меня ли устрашит неудовольствие Смерти?
Гость деликатно кашлянул в чёрную перчатку.
— Боюсь, я вынужден настоять. Идём.
— Почему я должна идти к тебе, если Смерть не пришла ко мне? — Её глаза блестели чернее, чем перья ворона, чем нежная прядь волос, заключённая в золото и хрусталь медальона на высоком воротнике её платья. — А ведь я звала, — увы, напрасно. Почему? Смерть не расслышала? Слишком сильно стучал дождь о маленький гробик, слишком громко эхо разгулялось в могилке? Не думаю: на кладбище Поттерс-Филд глубоко не роют. Или голос мой утонул в громыханьи колёс кареты, на которой приехала дорогая кузина Альтея, чтобы забрать меня домой? Ах нет, наверное, мои призывы не услышать было за шумом и гамом, поднятыми ею от радости, что она — наконец-то! — меня «нашла».
Книга хлопнула о каминную полку.
— Конечно, где ей было найти меня раньше, ведь у неё оставался только мой адрес на любом из дюжины писем. Писем с просьбами о деньгах, лекарствах, о ничтожнейшей тени сочувствия.
Внезапно она осела на плиту у камина. Взлетел с плеча вспугнутый ворон.
Гость опустился на колени рядом и обнял её. Её слёзы были нестерпимо реальны в сравнении с ним, скроенным из дыма и шёпотов.
— Ты так долго ждал, — горячо дохнула она ему в ухо. — Подожди же ещё чуть-чуть.
— Сколько?
От неё пахло лавандовой водой, которой она пользовалась после ванны. Он ощутил усталую дряблость её кожи, её волос, — волос и кожи постаревшей женщины.
— Пока я не кончу читать.
Положив руки ему на плечи, она кивнула на стол, где забыто лежала книга в бежевом переплёте.
— И это всё? Не дни, не месяцы, только…
— Это всё. — Она сжала его руку. — Пожалуйста.
Он уступил, не вполне ещё сознавая, что обещает. Она была права: это его волей остались её мольбы без ответа. Сколько женщин призывали смерть — и передумали после. Только встречая их под мостом или с пузырьком лекарства в холодной руке, он до конца убеждался в их искренности, — а мисс Луиза Фостер, воротившись домой с кузиной Альтеей, не искала ни того пути, ни другого. «Истерика, потом одумается», — с кривой улыбкой похлопали по плечу призраки прошлого. Он помнил.
Ещё одетый для танца, он помог ей встать. Она вернулась в объятья зелёного кресла и снова раскрыла книгу.
— Всё вижу без очков, и это в моём-то возрасте. Чудо, да и только, — сказала она. И добавила: — Обещай не пугать их.
Он покорно кивнул, не понимая, и стал дамой того же возраста: в руках комок тёмной пряжи, у ног чёрный игрушечный пёсик: образ бедной родственницы, чья плата за хлебную корку и место у камелька — молчание и незаметность.