Я открыла дверь. Старуха объяснила, что пришел директор. И очень просила выйти. Нельзя, чтобы гость скучал… Так говорила старуха.
Я колебалась. Я устала, находилась по горным тропам… Попыталась отговориться.
— Пожалуйста, на полчасика! — крикнул директор из-за перегородки.
— Я, Кирилл Тамшугович…
— Очень вас прошу…
— Мы ждали вас у Смыров.
— Надеюсь, вы не скучали?
— Думаю, что нет.
— Отлично. Жду вас.
Старуха усиленно манила меня знаками, и я сдалась. Привела себя в порядок, переоделась в черное платье. И туфли надела новые. (Были у меня в запасе такие чудесные замшевые туфли.)
Директор на этот раз был хорошо выбрит, одет в серый костюм и белоснежную сорочку. Ярко-красный галстук подчеркивал бледность его лица, на котором сияла добрая улыбка. И ни следа не осталось от злости, неприветливости или раздражительности. В больших зрачках отражалась яркая лампа, и казалось, это они источали свет. Меня подмывало спросить его: не вернулась ли к нему жена? К счастью, я удержалась.
— Вы чем-то смущены? — спросил он.
— Я?
— Впрочем, скорее удивлены. Что, неправда?
Хозяйка пододвинула ко мне стул. Засеменила к маленькому темному шкафу, заторопилась на кухню.
— Что же вы не садитесь? Прошу извинить меня за поздний визит.
Глаза у директора нынче были совсем добрые, даже виноватые.
— Ради бога, — ответила я. — Я тоже рада поговорить. Не привыкла ложиться рано. А что делать, не придумаю. Нет света. Это — колоссальное неудобство.
— А лампа есть?
— Есть, но она маленькая и больше коптит, чем светит.
— Шальная мысль, не правда ли, явиться к вам на ночь глядя и даже прихватить коньяк? Но мне очень захотелось. Ну, просто не мог удержаться… Мне необходимо поболтать. Нужна живая душа. Вот и пришел. А теперь жалуйтесь на вашу горькую долю.
— Не жалуюсь. Пока не жалуюсь.
Я открыла дверь. Старуха объяснила, что пришел директор. И очень просила выйти. Нельзя, чтобы гость скучал… Так говорила старуха.
Я колебалась. Я устала, находилась по горным тропам… Попыталась отговориться.
— Пожалуйста, на полчасика! — крикнул директор из-за перегородки.
— Я, Кирилл Тамшугович…
— Очень вас прошу…
— Мы ждали вас у Смыров.
— Надеюсь, вы не скучали?
— Думаю, что нет.
— Отлично. Жду вас.
Старуха усиленно манила меня знаками, и я сдалась. Привела себя в порядок, переоделась в черное платье. И туфли надела новые. (Были у меня в запасе такие чудесные замшевые туфли.)
Директор на этот раз был хорошо выбрит, одет в серый костюм и белоснежную сорочку. Ярко-красный галстук подчеркивал бледность его лица, на котором сияла добрая улыбка. И ни следа не осталось от злости, неприветливости или раздражительности. В больших зрачках отражалась яркая лампа, и казалось, это они источали свет. Меня подмывало спросить его: не вернулась ли к нему жена? К счастью, я удержалась.
— Вы чем-то смущены? — спросил он.
— Я?
— Впрочем, скорее удивлены. Что, неправда?
Хозяйка пододвинула ко мне стул. Засеменила к маленькому темному шкафу, заторопилась на кухню.
— Что же вы не садитесь? Прошу извинить меня за поздний визит.
Глаза у директора нынче были совсем добрые, даже виноватые.
— Ради бога, — ответила я. — Я тоже рада поговорить. Не привыкла ложиться рано. А что делать, не придумаю. Нет света. Это — колоссальное неудобство.
— А лампа есть?
— Есть, но она маленькая и больше коптит, чем светит.
— Шальная мысль, не правда ли, явиться к вам на ночь глядя и даже прихватить коньяк? Но мне очень захотелось. Ну, просто не мог удержаться… Мне необходимо поболтать. Нужна живая душа. Вот и пришел. А теперь жалуйтесь на вашу горькую долю.
— Не жалуюсь. Пока не жалуюсь.