— Военные? — Иванов и вовсе насторожился. Снова припомнился благолепный старичок, из-за которого они чуть не погибли. Потихоньку, предупреждая Трынду, толкнул его локтем в бок и ответил:
— Что вы, папаша! Какие мы военные? Мы — ремонтники.
— Ни! — Хозяин хитровато шевельнул седой бровью. — Мой глаз верный. Военные вы. Сам сколько служил, разбираюсь. Да вы, хлопцы, нас не бойтесь. — Голос хозяина зазвучал глуше. — Наш сынок, коли голову не сложил, тоже, может, как вы, блукает, до добрых людей стучится.
— Ой, лышенько… — вздохнула при этом хозяйка и поднесла к глазам конец платка.
«Не выдадут!» — успокоил себя Иванов. А вслух сказал:
— Насчет спичек — извините, нету. — Вытащил зажигалку: — Только вот…
— Ни, ни! — заспешила хозяйка. — Вам самим треба!.. Скажить… — В ее глазах блеснула надежда. — Вы с окружения, або с плена? Часом не бачили Онищенко Петра?
— Побачишь там! — невесело усмехнулся хозяин. — Народу тыщи… Ты, Мария, собери-ка лучше чего на стол. Хлопцы ж по аттестату не получают.
На покрытом старенькой клеенкой столе быстро появились чугунок с картошкой, сваренной в кожуре, миска квашеной капусты, а вместо хлеба — темные, невесть из чего испеченные лепешки. Но гости были рады и такому угощению и без стеснения принялись за еду. Хозяин молча смотрел на них, положив на столешницу темные морщинистые руки. Потом заговорил медленно, задумчиво, словно бы сам с собой:
— Октябрьская завтра. Был праздник…
— Почему — был? — оторвался от еды Трында. — И есть!
— Какой уж под немцем праздник! — хмуро свел седые брови хозяин. — Лихо одно.
— Нимцы кажут, они вже в Москве. В Кремле на карточки сымаются… — вздохнула хозяйка.
— Брешут! — не стерпел Трында. — А вы, тетю, разносите!
— Не кипи! — вмешался Иванов. — Нашел виноватую!
Но и ему от услышанного стало не по себе. То, что фронт близко к Москве, они слыхали и раньше. Но немцы в Кремле? Это не укладывалось в голове.
— Вы что ж, верите? — спросил Иванов хозяйку.
— Не можно в такое поверить! — ответил за нее хозяин. — Не можно, чтобы державе нашей — конец! — И коричневые, узловатые пальцы его, лежавшие на столешнице, сжались в кулаки. — И ты ж не веришь! — шевельнул он бровью, глянув на жену.
— А я что ж… Як вси… — Хозяйка скорбно поджала губы. Но вскоре бросила взгляд на ходики, тикающие в простенке между окон: — Ой, времечко ж! — и стала торопливо надевать ватник.
Очевидно заметив, как переглянулись гости, хозяин поспешил объяснить:
— На работу она. В госхоз. Хозяйство немецкого государства. Раньше совхоз был. А теперь мы откармливаем свиней, немцы жрут.
— Есть они здесь, в поселке?
— Военные? — Иванов и вовсе насторожился. Снова припомнился благолепный старичок, из-за которого они чуть не погибли. Потихоньку, предупреждая Трынду, толкнул его локтем в бок и ответил:
— Что вы, папаша! Какие мы военные? Мы — ремонтники.
— Ни! — Хозяин хитровато шевельнул седой бровью. — Мой глаз верный. Военные вы. Сам сколько служил, разбираюсь. Да вы, хлопцы, нас не бойтесь. — Голос хозяина зазвучал глуше. — Наш сынок, коли голову не сложил, тоже, может, как вы, блукает, до добрых людей стучится.
— Ой, лышенько… — вздохнула при этом хозяйка и поднесла к глазам конец платка.
«Не выдадут!» — успокоил себя Иванов. А вслух сказал:
— Насчет спичек — извините, нету. — Вытащил зажигалку: — Только вот…
— Ни, ни! — заспешила хозяйка. — Вам самим треба!.. Скажить… — В ее глазах блеснула надежда. — Вы с окружения, або с плена? Часом не бачили Онищенко Петра?
— Побачишь там! — невесело усмехнулся хозяин. — Народу тыщи… Ты, Мария, собери-ка лучше чего на стол. Хлопцы ж по аттестату не получают.
На покрытом старенькой клеенкой столе быстро появились чугунок с картошкой, сваренной в кожуре, миска квашеной капусты, а вместо хлеба — темные, невесть из чего испеченные лепешки. Но гости были рады и такому угощению и без стеснения принялись за еду. Хозяин молча смотрел на них, положив на столешницу темные морщинистые руки. Потом заговорил медленно, задумчиво, словно бы сам с собой:
— Октябрьская завтра. Был праздник…
— Почему — был? — оторвался от еды Трында. — И есть!
— Какой уж под немцем праздник! — хмуро свел седые брови хозяин. — Лихо одно.
— Нимцы кажут, они вже в Москве. В Кремле на карточки сымаются… — вздохнула хозяйка.
— Брешут! — не стерпел Трында. — А вы, тетю, разносите!
— Не кипи! — вмешался Иванов. — Нашел виноватую!
Но и ему от услышанного стало не по себе. То, что фронт близко к Москве, они слыхали и раньше. Но немцы в Кремле? Это не укладывалось в голове.
— Вы что ж, верите? — спросил Иванов хозяйку.
— Не можно в такое поверить! — ответил за нее хозяин. — Не можно, чтобы державе нашей — конец! — И коричневые, узловатые пальцы его, лежавшие на столешнице, сжались в кулаки. — И ты ж не веришь! — шевельнул он бровью, глянув на жену.
— А я что ж… Як вси… — Хозяйка скорбно поджала губы. Но вскоре бросила взгляд на ходики, тикающие в простенке между окон: — Ой, времечко ж! — и стала торопливо надевать ватник.
Очевидно заметив, как переглянулись гости, хозяин поспешил объяснить:
— На работу она. В госхоз. Хозяйство немецкого государства. Раньше совхоз был. А теперь мы откармливаем свиней, немцы жрут.
— Есть они здесь, в поселке?