«Ох и строга сестрица! — подумал Ефим. — Выйдет замуж — тот лишнего не выпьет».
— Архип вернулся…
— Раненый?
— Руку оторвало. Все пальцы. И лицо поуродовало. Встретишься — не узнаешь…
— И что же он теперь?
— Еле упросился, чтобы на подтаску взяли.
— Какой из него подтасчик, с одной рукой?
— А то ж, — вздохнула Ольга. — Хозяин и положил ему половину того, что здоровому платят. За одну руку, значит. У, скареда! — сверкнула она глазами. — Расшибить бы его, нашего Обшивалова! Миллионы наживает, а тут пожалел. И то, Архип рассказывал, в конторе его брать никак не хотели — инвалид. Он до самого хозяина дошел, тот смилостивился: «Ладно, — говорит, — раз ты герой войны, возьму христа ради».
— Повидаться бы мне с Архипом…
— Ты, солдат, сперва бы с женой повидался! — Ольга глянула на брата с улыбкой. — А то еще забудешь, какая она у тебя есть.
— Э, Олюнька! Повидаться бы рад. Только отпроситься мне, сама знаешь, даже сюда непросто.
— Да уж вы, солдатики царевы, вроде арестантов там у себя… А знаешь, — вдруг вспомнила Ольга, — у нас на «спичке» есть какая новость? Американцы приезжали! Вместе с Обшиваловым по цехам ходили. Три американца. Зимой, а в шляпах. Важные такие. Один — с книжечкой, все писал в нее. Этот маленько по-нашему понимает, а два других — нисколечко, только по-своему лопотали.
— А чего им у нас понадобилось?
— Слух такой — вроде хотят фабрику купить…
Стук снаружи, в оконную ставню, прервал слова Ольги.
— Валентин Николаич! — вскочила она. — Сейчас открою! — и, накинув на плечи шаль, выбежала в сени.
Вместе с Ольгой в комнату вошел невысокий, худощавый, даже, можно сказать, щуплый на вид человек лет тридцати с лишним, с небольшими усиками, в пенсне, в солдатской шинели, но с офицерскими погонами, на которых красовалось по одной звездочке. «Прапорщик, а все же ваше благородие!» — Кедрачев встал, опустил руки по швам, стесняясь, что стоит в распоясанной гимнастерке.
— Брат? — с улыбкой глянул на него прапорщик. — Мне ваша сестрица рассказывала о вас. Будем знакомы. Корабельников, — и протянул руку. Кедрачев несмело пожал ее.
— Да вы садитесь, продолжайте пить чай! — Корабельников улыбнулся снова. — Я же вам никакое не начальство — квартирант. Садитесь, садитесь…
— А вы, Валентин Николаич? — спросила Ольга.
— Да и я… — Корабельников снял шинель, оправил мешковато сидящую гимнастерку. — Только минуточку… — Он, осторожно ступая сапогами, направился к двери, ведущей в соседнюю комнату.
— Ксения Андреевна спит, — успела предупредить его Ольга, прежде чем он взялся за ручку двери. — Только недавно заснула…
«Ох и строга сестрица! — подумал Ефим. — Выйдет замуж — тот лишнего не выпьет».
— Архип вернулся…
— Раненый?
— Руку оторвало. Все пальцы. И лицо поуродовало. Встретишься — не узнаешь…
— И что же он теперь?
— Еле упросился, чтобы на подтаску взяли.
— Какой из него подтасчик, с одной рукой?
— А то ж, — вздохнула Ольга. — Хозяин и положил ему половину того, что здоровому платят. За одну руку, значит. У, скареда! — сверкнула она глазами. — Расшибить бы его, нашего Обшивалова! Миллионы наживает, а тут пожалел. И то, Архип рассказывал, в конторе его брать никак не хотели — инвалид. Он до самого хозяина дошел, тот смилостивился: «Ладно, — говорит, — раз ты герой войны, возьму христа ради».
— Повидаться бы мне с Архипом…
— Ты, солдат, сперва бы с женой повидался! — Ольга глянула на брата с улыбкой. — А то еще забудешь, какая она у тебя есть.
— Э, Олюнька! Повидаться бы рад. Только отпроситься мне, сама знаешь, даже сюда непросто.
— Да уж вы, солдатики царевы, вроде арестантов там у себя… А знаешь, — вдруг вспомнила Ольга, — у нас на «спичке» есть какая новость? Американцы приезжали! Вместе с Обшиваловым по цехам ходили. Три американца. Зимой, а в шляпах. Важные такие. Один — с книжечкой, все писал в нее. Этот маленько по-нашему понимает, а два других — нисколечко, только по-своему лопотали.
— А чего им у нас понадобилось?
— Слух такой — вроде хотят фабрику купить…
Стук снаружи, в оконную ставню, прервал слова Ольги.
— Валентин Николаич! — вскочила она. — Сейчас открою! — и, накинув на плечи шаль, выбежала в сени.
Вместе с Ольгой в комнату вошел невысокий, худощавый, даже, можно сказать, щуплый на вид человек лет тридцати с лишним, с небольшими усиками, в пенсне, в солдатской шинели, но с офицерскими погонами, на которых красовалось по одной звездочке. «Прапорщик, а все же ваше благородие!» — Кедрачев встал, опустил руки по швам, стесняясь, что стоит в распоясанной гимнастерке.
— Брат? — с улыбкой глянул на него прапорщик. — Мне ваша сестрица рассказывала о вас. Будем знакомы. Корабельников, — и протянул руку. Кедрачев несмело пожал ее.
— Да вы садитесь, продолжайте пить чай! — Корабельников улыбнулся снова. — Я же вам никакое не начальство — квартирант. Садитесь, садитесь…
— А вы, Валентин Николаич? — спросила Ольга.
— Да и я… — Корабельников снял шинель, оправил мешковато сидящую гимнастерку. — Только минуточку… — Он, осторожно ступая сапогами, направился к двери, ведущей в соседнюю комнату.
— Ксения Андреевна спит, — успела предупредить его Ольга, прежде чем он взялся за ручку двери. — Только недавно заснула…