— Направ-во! — отчетливо и браво командует взводный.
Нас сводят всех вместе на спортплощадке, весь батальон. Строясь, слышим трубный сигнал тревоги в соседнем лагере артиллеристов, в горах, в двух километрах от нас. Над головами с ревом проносятся самолеты с ближнего аэродрома. Вот прошел наш вчерашний… Мне кажется, что я вижу Шегена, но вслед за ним проплывают такие же могучие корабли — четыре, шесть, девять. С воем летят истребители.
— Смирно! Равняйсь!
Командир наших курсов майор Демкин и комиссар Сомов, возбужденные, проходят по строю, взбираются на спортивную судейскую вышку.
И сквозь рев еще одной проносящейся над лагерем эскадрильи бомбардировщиков грохотом взорвавшейся бомбы обрушились слова комиссара о том, что сегодня в ночь фашисты зверски бомбили запад и юг нашей родины и что на западной границе в эти минуты уже идут ожесточенные бои.
Строй замер. Кроме биения собственного сердца каждый слышал еще биение сердца соседа.
Война!
И теперь уже другими глазами мы провожали мчащиеся к западу эскадрильи.
Прощай, мой Шеген! Счастливых удач и скорой победы, мой друг Шеген!
Только вчера в нашей палатке мы все дружно доказывали несуществующему оппоненту, что в ближайшее время и нас не минует участие в битвах. А сегодня, когда уже сказано слово «война», мы никак не можем поверить в то, что она началась.
В первые часы мы с трудом ощущали реальность происходящего.
Но вот из репродуктора раздался голос, который мужественно и уверенно произнес слова о войне и о грядущей победе.
Теперь мы все поверили.
После этой речи наши лица стали уже не удивленными, а суровыми. Каждый чувствовал, что созрел для боя, но каждому из нас хотелось еще убедиться, насколько готовы друзья, и потому глаза каждого строго осматривали всех.
Я полагаю, что думы мои в этот час не отличались от дум других солдат: я размышлял, какое место отведут лично мне в великом строю Красной Армии надвинувшиеся события.
Величественно прозвучала присяга, которую мы произносили, проникая в смысл каждого слова.
Через час я вместе с другими товарищами мчался в грузовике по петляющей асфальтированной горной дороге в распоряжение соединения, для которого нас готовили.
Я так свыкся на переправе с неумолкаемым ревом моторов, криком автомобильных гудков, с сумятицей споров и хриплых выкриков, что, сделав всего сто шагов от дороги, сразу ощутил тишину. Освобожденный от привычного хаоса звуков, слух начал улавливать и ворчливое течение реки, и дыхание прибрежного леса, и жалобное мяуканье какой-то осиротелой кошки. Вот на той стороне реки, предупреждая о близком рассвете, протяжно, как в мирное время, крикнул петух, и тотчас же где-то рядом раздался ответный крик горластого петуха с какого-то воза.
Проваливаясь в темноте в ямы и окопы, спотыкаясь о вывороченные с корнем деревья, я ищу в лесу двух раненых товарищей, укрытых в глубокой воронке от авиабомбы.
Нет, в первые дни войны мы попали совсем не туда, куда ожидали попасть, и воюем не так, как думали.
На наших курсах я вместе с другими товарищами считал, что нас готовят для самых первых активных схваток грудь с грудью с врагом, который посмел бы переступить рубеж нашей родины. Мы ждали, что должны будем ринуться в бой в первый же день, в первый час, в первый миг смертельной битвы. Так думал каждый из наших бойцов. Но враг наступал, он нагло топтал нашу землю, а мы все несли тыловую службу.
Вот и сейчас уже вторые сутки вместо кровавой битвы и подвига мы все силы свои направляем на сохранение порядка на одном из безвестных мостов затерявшейся в приазовских равнинах реки.
— Направ-во! — отчетливо и браво командует взводный.
Нас сводят всех вместе на спортплощадке, весь батальон. Строясь, слышим трубный сигнал тревоги в соседнем лагере артиллеристов, в горах, в двух километрах от нас. Над головами с ревом проносятся самолеты с ближнего аэродрома. Вот прошел наш вчерашний… Мне кажется, что я вижу Шегена, но вслед за ним проплывают такие же могучие корабли — четыре, шесть, девять. С воем летят истребители.
— Смирно! Равняйсь!
Командир наших курсов майор Демкин и комиссар Сомов, возбужденные, проходят по строю, взбираются на спортивную судейскую вышку.
И сквозь рев еще одной проносящейся над лагерем эскадрильи бомбардировщиков грохотом взорвавшейся бомбы обрушились слова комиссара о том, что сегодня в ночь фашисты зверски бомбили запад и юг нашей родины и что на западной границе в эти минуты уже идут ожесточенные бои.
Строй замер. Кроме биения собственного сердца каждый слышал еще биение сердца соседа.
Война!
И теперь уже другими глазами мы провожали мчащиеся к западу эскадрильи.
Прощай, мой Шеген! Счастливых удач и скорой победы, мой друг Шеген!
Только вчера в нашей палатке мы все дружно доказывали несуществующему оппоненту, что в ближайшее время и нас не минует участие в битвах. А сегодня, когда уже сказано слово «война», мы никак не можем поверить в то, что она началась.
В первые часы мы с трудом ощущали реальность происходящего.
Но вот из репродуктора раздался голос, который мужественно и уверенно произнес слова о войне и о грядущей победе.
Теперь мы все поверили.
После этой речи наши лица стали уже не удивленными, а суровыми. Каждый чувствовал, что созрел для боя, но каждому из нас хотелось еще убедиться, насколько готовы друзья, и потому глаза каждого строго осматривали всех.
Я полагаю, что думы мои в этот час не отличались от дум других солдат: я размышлял, какое место отведут лично мне в великом строю Красной Армии надвинувшиеся события.
Величественно прозвучала присяга, которую мы произносили, проникая в смысл каждого слова.
Через час я вместе с другими товарищами мчался в грузовике по петляющей асфальтированной горной дороге в распоряжение соединения, для которого нас готовили.
Я так свыкся на переправе с неумолкаемым ревом моторов, криком автомобильных гудков, с сумятицей споров и хриплых выкриков, что, сделав всего сто шагов от дороги, сразу ощутил тишину. Освобожденный от привычного хаоса звуков, слух начал улавливать и ворчливое течение реки, и дыхание прибрежного леса, и жалобное мяуканье какой-то осиротелой кошки. Вот на той стороне реки, предупреждая о близком рассвете, протяжно, как в мирное время, крикнул петух, и тотчас же где-то рядом раздался ответный крик горластого петуха с какого-то воза.
Проваливаясь в темноте в ямы и окопы, спотыкаясь о вывороченные с корнем деревья, я ищу в лесу двух раненых товарищей, укрытых в глубокой воронке от авиабомбы.
Нет, в первые дни войны мы попали совсем не туда, куда ожидали попасть, и воюем не так, как думали.
На наших курсах я вместе с другими товарищами считал, что нас готовят для самых первых активных схваток грудь с грудью с врагом, который посмел бы переступить рубеж нашей родины. Мы ждали, что должны будем ринуться в бой в первый же день, в первый час, в первый миг смертельной битвы. Так думал каждый из наших бойцов. Но враг наступал, он нагло топтал нашу землю, а мы все несли тыловую службу.
Вот и сейчас уже вторые сутки вместо кровавой битвы и подвига мы все силы свои направляем на сохранение порядка на одном из безвестных мостов затерявшейся в приазовских равнинах реки.