— Это чем же? — Антона последние слова девочки немного заинтересовали.
— А тем, что у тебя иммунитет к живому свету звезд, и ты легко можешь собирать для меня информацию, бывать везде, читать. Я то, несмотря на всю свою защиту, не могу здесь долго оставаться. Потому что тут ужасно жарко, да еще и свет такой, что…
— Да-да, ты говорила, — Антон стал проявлять нетерпение, — я помню. Но все же, что вообще могу я делать, чем помогать? Ведь я же обыкновенный человек и ничего особенного не умею.
— Ну, «не умеешь», — на этот раз повторила за ним уже Люн, — так я тебя научу. Да тут и просто все. Нужно только иногда ходить в музеи, посещать исследовательские центры. На раскопки ездить и в научные экспедиции. Все записывать. Ведь не случайно же я вчера нашла тебя. Ну, то есть случайно, конечно, но только лишь отчасти. Поскольку давно уже занимаюсь этой вашей Землей. И она меня очень интересует. Я много изучала вашу историю и то, что происходит сейчас. А будущее, — я совершенно уверена, что оно у вас все-таки есть. Хотя, признаться, и не знаю какое. Ты вот не знаешь, конечно, но из нас, из элов, вами кроме меня вообще больше никто не интересуется, считая всю вашу цивилизацию случайной, нелепой и абсолютно тупиковой ветвью эволюции. Все думают, что вы ни на что существенное не способны. Лишь на бесконечное копание в неживом и иногда, очень редко, на слабые интуитивные прозрения. Но я никогда не соглашалась с такими выводами и мне всегда было очень вас жаль. Ведь вы же такие бедные.
«Жаль, бедные, такими выводами», — Антон продолжал повторять про себя эти последние слова девочки. Действительно, он в очередной раз убеждался, что перед ним был вовсе не ребенок. Ну, то есть ребенок, конечно, но по каким-то иным, инопланетным меркам. С точки же зрения простого современного человека эта Люн была вполне сформировавшейся личностью. Разносторонней, умной и развитой.
— Так сколько же тебе лет? — спросил он как-то неожиданно, причем, по всей видимости, и для себя самого.
Девочка аж вздрогнула. Она никак не ожидала от Антона такого резкого и прямого вопроса «в лоб». Но тут же быстро спохватилась и ответила:
— Триста.
И тут вздрогнул уже Антон. Нет, он, конечно, предполагал нечто подобное, но все же и не ожидал такого. «Триста, — повторил он про себя, задумавшись, — так это что же, когда же она, получается, родилась? Еще до Наполеона и Екатерины Второй? Задолго до отмены крепостного права? Боже мой, да я так с ума, наверное, скоро сойду». И эта мысль, преисполненная удивления и растерянности, так ясно отразилось на его лице, что даже Люн не выдержала.
— Ну что ты, кротик, не пугайся уж так, — она чуть прыснула, — ведь не настолько я и старая. Просто мы живем довольно долго, намного дольше вашего. Да к тому же мне еще и не триста в точности, а чуточку меньше.
Антон улыбнулся. «Вот уж велика разница, — подумал он, — триста или чуточку меньше». Хотя, как это ни странно, но последнее замечание девочки его почему-то успокоило. Он даже стал хотя и медленно, и словно все еще пребывая в задумчивой нерешительности, ходить по комнате, лишь иногда и искоса поглядывая на Люн.
— А мне вот двадцать шесть, — продолжил он рассуждать, фактически уже разговаривая сам с собой. — Но за последние два дня я, похоже, прибавил к своему возрасту примерно столько же. Ведь мало того, что вчера вечером я видел того, как его… темного человека… не помню точно. Потом был взрыв, невероятно мощный. Потом удар, полет, падение. Ты вот тоже еще появилась, но через какое-то время, — он мельком глянул на девочку. — Да в добавок ко всему, после того как к себе домой вернулся, и здесь тоже кое-что произошло. Ведь этой ночью я чуть было не помер тут со страха. И это прямо здесь, в своей постели. Да и сейчас, — он посмотрел по сторонам, — мне все еще слегка не по себе. Но вот не знаю, — он с сомнением поглядел на Люн, — даже не знаю, стоит ли тебе все это рассказывать.
Люн положила на стол кусок стекла, которым до сих пор легко поигрывала в руке и посмотрела на Антона. Она не понимала о чем он говорил. Однако его интонация да и сам голос, который отчего-то вдруг переменился, ее немного рассмешили.
— Тебе приснилось что-то страшное? — произнесла она с улыбкой. — Ты знаешь, кротик, плохие сны у всех случаются. Поэтому переживать тут не о чем. К тому же, если я теперь, как ты примерно выразился, единственное близкое тебе живое существо, то может быть тебе и стоит рассказать мне все? Я, правда, не могу уже здесь долго оставаться, а значит и выслушивать тебя. Но все-таки попробую помочь. Ведь мы теперь с тобой почти друзья, как ты считаешь? — девочка тихонько засмеялась.
Но вот Антону было вовсе не до смеха. Поскольку он и сам уже засомневался в своих воспоминаниях. Конечно, он буквально жаждал рассказать ей все. И тем не менее, насмешливый настрой, да и само все поведение девочки отвадили его от этой мысли. Да и вообще, как мог он рассказать о том, чему и сам теперь почти не верил. Когда в его сознании привычная реальность и ночной кошмар почти перемешались. А так бывает лишь во снах.
— Нет, Люн, прости, я что-то не могу. Я вижу, что тебе все это интересно. Но, может, как-нибудь потом поговорим? Тем более, что все это скорее просто бред, чем что-то важное.
Но он уже не мог оставить все как есть, поскольку Люн из-за своей природной склонности, была весьма настойчивой. А значит шансов промолчать и удержаться у Антона просто не было. Сама же девочка решила проявить терпение и повела себя весьма по-умному:
— Как хочешь, — произнесла она спокойно, — тогда я улетаю. Ты только, знаешь, если уж вчера не сделал ничего, то хоть сегодня выясни, как у кого дела. А я, когда потом к тебе наведаюсь, так ты мне все расскажешь. И если все же были пострадавшие, то полечи их. Ведь, помнишь, я тебе сказала, что ты можешь? Вот, дай мне свои руки.
Антон вытянул руки вперед. А девочка взяла их и поднесла к своим щекам.
— Очень хорошо, — произнесла она, — греют. Да ты и сам-то попробуй. Только смотри, когда лечить будешь, руки держи на некотором расстоянии от того места, где болит. А то обжечь можешь. У тебя теперь большая сила в руках есть. Почти такая же, как и у меня, да и вообще у всего живого. Ты теперь способен лечить ими и восстанавливать даже сильно поврежденные места. А все потому, что у тебя не только восприятие непосредственное, но и воздействие. Ты теперь можешь безо всяких посторонних предметов или других приспособлений, чем обычно люди пользуются, видеть других людей, причем самую их сущность и воздействовать на нее. И кстати, даже на сны. Поэтому, полечи их, кротик.
Антон поднес ладони к своим щекам. Да, действительно теплые, даже горячие. И что же, он способен теперь ими лечить и избавлять людей от кошмаров? Не верилось ему как-то. Нужно было как-нибудь попробовать при случае. Хотя, конечно, сама Люн вряд ли могла его обманывать. Ведь даже та, ужасная женщина этой ночью, которая пыталась его задушить, такая холодная и скользкая, тоже пострадала от его рук.
— Вон она прямо как к стенке отлетела, даже след остался. А я-то не так уж сильно ее и ударил. А она мало того, что неживая была, так все равно силу почувствовала. И тепло. А потом еще зажженной свечки испугалась, тоже горячей. И за шкаф платяной спряталась, а до этого по потолку ползала…
— Это чем же? — Антона последние слова девочки немного заинтересовали.
— А тем, что у тебя иммунитет к живому свету звезд, и ты легко можешь собирать для меня информацию, бывать везде, читать. Я то, несмотря на всю свою защиту, не могу здесь долго оставаться. Потому что тут ужасно жарко, да еще и свет такой, что…
— Да-да, ты говорила, — Антон стал проявлять нетерпение, — я помню. Но все же, что вообще могу я делать, чем помогать? Ведь я же обыкновенный человек и ничего особенного не умею.
— Ну, «не умеешь», — на этот раз повторила за ним уже Люн, — так я тебя научу. Да тут и просто все. Нужно только иногда ходить в музеи, посещать исследовательские центры. На раскопки ездить и в научные экспедиции. Все записывать. Ведь не случайно же я вчера нашла тебя. Ну, то есть случайно, конечно, но только лишь отчасти. Поскольку давно уже занимаюсь этой вашей Землей. И она меня очень интересует. Я много изучала вашу историю и то, что происходит сейчас. А будущее, — я совершенно уверена, что оно у вас все-таки есть. Хотя, признаться, и не знаю какое. Ты вот не знаешь, конечно, но из нас, из элов, вами кроме меня вообще больше никто не интересуется, считая всю вашу цивилизацию случайной, нелепой и абсолютно тупиковой ветвью эволюции. Все думают, что вы ни на что существенное не способны. Лишь на бесконечное копание в неживом и иногда, очень редко, на слабые интуитивные прозрения. Но я никогда не соглашалась с такими выводами и мне всегда было очень вас жаль. Ведь вы же такие бедные.
«Жаль, бедные, такими выводами», — Антон продолжал повторять про себя эти последние слова девочки. Действительно, он в очередной раз убеждался, что перед ним был вовсе не ребенок. Ну, то есть ребенок, конечно, но по каким-то иным, инопланетным меркам. С точки же зрения простого современного человека эта Люн была вполне сформировавшейся личностью. Разносторонней, умной и развитой.
— Так сколько же тебе лет? — спросил он как-то неожиданно, причем, по всей видимости, и для себя самого.
Девочка аж вздрогнула. Она никак не ожидала от Антона такого резкого и прямого вопроса «в лоб». Но тут же быстро спохватилась и ответила:
— Триста.
И тут вздрогнул уже Антон. Нет, он, конечно, предполагал нечто подобное, но все же и не ожидал такого. «Триста, — повторил он про себя, задумавшись, — так это что же, когда же она, получается, родилась? Еще до Наполеона и Екатерины Второй? Задолго до отмены крепостного права? Боже мой, да я так с ума, наверное, скоро сойду». И эта мысль, преисполненная удивления и растерянности, так ясно отразилось на его лице, что даже Люн не выдержала.
— Ну что ты, кротик, не пугайся уж так, — она чуть прыснула, — ведь не настолько я и старая. Просто мы живем довольно долго, намного дольше вашего. Да к тому же мне еще и не триста в точности, а чуточку меньше.
Антон улыбнулся. «Вот уж велика разница, — подумал он, — триста или чуточку меньше». Хотя, как это ни странно, но последнее замечание девочки его почему-то успокоило. Он даже стал хотя и медленно, и словно все еще пребывая в задумчивой нерешительности, ходить по комнате, лишь иногда и искоса поглядывая на Люн.
— А мне вот двадцать шесть, — продолжил он рассуждать, фактически уже разговаривая сам с собой. — Но за последние два дня я, похоже, прибавил к своему возрасту примерно столько же. Ведь мало того, что вчера вечером я видел того, как его… темного человека… не помню точно. Потом был взрыв, невероятно мощный. Потом удар, полет, падение. Ты вот тоже еще появилась, но через какое-то время, — он мельком глянул на девочку. — Да в добавок ко всему, после того как к себе домой вернулся, и здесь тоже кое-что произошло. Ведь этой ночью я чуть было не помер тут со страха. И это прямо здесь, в своей постели. Да и сейчас, — он посмотрел по сторонам, — мне все еще слегка не по себе. Но вот не знаю, — он с сомнением поглядел на Люн, — даже не знаю, стоит ли тебе все это рассказывать.
Люн положила на стол кусок стекла, которым до сих пор легко поигрывала в руке и посмотрела на Антона. Она не понимала о чем он говорил. Однако его интонация да и сам голос, который отчего-то вдруг переменился, ее немного рассмешили.
— Тебе приснилось что-то страшное? — произнесла она с улыбкой. — Ты знаешь, кротик, плохие сны у всех случаются. Поэтому переживать тут не о чем. К тому же, если я теперь, как ты примерно выразился, единственное близкое тебе живое существо, то может быть тебе и стоит рассказать мне все? Я, правда, не могу уже здесь долго оставаться, а значит и выслушивать тебя. Но все-таки попробую помочь. Ведь мы теперь с тобой почти друзья, как ты считаешь? — девочка тихонько засмеялась.
Но вот Антону было вовсе не до смеха. Поскольку он и сам уже засомневался в своих воспоминаниях. Конечно, он буквально жаждал рассказать ей все. И тем не менее, насмешливый настрой, да и само все поведение девочки отвадили его от этой мысли. Да и вообще, как мог он рассказать о том, чему и сам теперь почти не верил. Когда в его сознании привычная реальность и ночной кошмар почти перемешались. А так бывает лишь во снах.
— Нет, Люн, прости, я что-то не могу. Я вижу, что тебе все это интересно. Но, может, как-нибудь потом поговорим? Тем более, что все это скорее просто бред, чем что-то важное.
Но он уже не мог оставить все как есть, поскольку Люн из-за своей природной склонности, была весьма настойчивой. А значит шансов промолчать и удержаться у Антона просто не было. Сама же девочка решила проявить терпение и повела себя весьма по-умному:
— Как хочешь, — произнесла она спокойно, — тогда я улетаю. Ты только, знаешь, если уж вчера не сделал ничего, то хоть сегодня выясни, как у кого дела. А я, когда потом к тебе наведаюсь, так ты мне все расскажешь. И если все же были пострадавшие, то полечи их. Ведь, помнишь, я тебе сказала, что ты можешь? Вот, дай мне свои руки.
Антон вытянул руки вперед. А девочка взяла их и поднесла к своим щекам.
— Очень хорошо, — произнесла она, — греют. Да ты и сам-то попробуй. Только смотри, когда лечить будешь, руки держи на некотором расстоянии от того места, где болит. А то обжечь можешь. У тебя теперь большая сила в руках есть. Почти такая же, как и у меня, да и вообще у всего живого. Ты теперь способен лечить ими и восстанавливать даже сильно поврежденные места. А все потому, что у тебя не только восприятие непосредственное, но и воздействие. Ты теперь можешь безо всяких посторонних предметов или других приспособлений, чем обычно люди пользуются, видеть других людей, причем самую их сущность и воздействовать на нее. И кстати, даже на сны. Поэтому, полечи их, кротик.
Антон поднес ладони к своим щекам. Да, действительно теплые, даже горячие. И что же, он способен теперь ими лечить и избавлять людей от кошмаров? Не верилось ему как-то. Нужно было как-нибудь попробовать при случае. Хотя, конечно, сама Люн вряд ли могла его обманывать. Ведь даже та, ужасная женщина этой ночью, которая пыталась его задушить, такая холодная и скользкая, тоже пострадала от его рук.
— Вон она прямо как к стенке отлетела, даже след остался. А я-то не так уж сильно ее и ударил. А она мало того, что неживая была, так все равно силу почувствовала. И тепло. А потом еще зажженной свечки испугалась, тоже горячей. И за шкаф платяной спряталась, а до этого по потолку ползала…