— Ты, конечно, никаких билетов на «Дядю Ваню» не взял и в ресторан тебе идти совсем не хочется, — услышал я голос Ирины Ветровой. Мы стояли у ярко освещенного входа в «Метрополь». В глубине вестибюля мягко светились лампы, медленно двигалась осанистая фигура швейцара в золоченых галунах и в фуражке с надписью «Метрополь». На белой табличке надпись: «Свободных мест нет». Интересно, а бывают в наших ресторанах когда-нибудь свободные места?..
Вообще-то, я бы не возражал посидеть с Ириной за столиком в ресторане, но и не испытал никакого разочарования, увидев лаконичную табличку.
— Мне очень захотелось тебя увидеть, — сказал я.
— Мне тоже, — ответила она.
— Ты ни шагу, смотрю, без этого... Толстых?
— Я ведь с тобой, — улыбнулась она.
— Да, но каких мне это стоило трудов!
— А ты — артист! — рассмеялась она, — не подозревала за тобой таких способностей!
— Видна птица по перьям, а человек — по речам, — не совсем к месту ввернул я вдруг пришедшую на ум пословицу.
Мелкие капельки сверкали не только на ее бровях, но и на разноцветных ворсинках мохерового шарфа. Глубокие синие глаза смотрели на меня, маленький ровный нос чуть порозовел, а щеки бледные. Мимо нас двигались прохожие, некоторые оборачивались и смотрели на Ирину. Разумеется, в основном мужчины. Припухлые, слегка подкрашенные губы ее нынче довольно часто трогала легкая, чуть задумчивая улыбка. Есть женщины, которые всегда выглядят одинаково, наверное, стараются поддерживать при помощи косметики раз и навсегда выбранный для себя образ, Ирина же всякий раз поражала меня новизной своего облика. То золотистые волосы свободно спускались на плечи, то были затейливо уложены на голове, то, как сегодня, толстый пук на затылке оттопыривал мохеровый шарф. Последний раз я видел ее грустной и погруженной в глубокую меланхолию, я бы даже сказал, «спящей красавицей». Спящей на ходу и наяву. И глаза у нее были другие — светлые, пустоватые, чуть разбавленные синью. И отвечала она мне, будто во сне. Сегодня же передо мной у «Метрополя» стояла красивая, уверенная в себе женщина, чутко реагирующая на любое мое движение, слово. Мне иногда очень трудно с ней, порой легко и радостно, как вот сейчас.
— Ты ведь никогда не была у меня, — сказал я.
— Ты не приглашал...
Это верно. Мне казалось, что она неправильно меня поймет и обидится. Почему-то у некоторых женщин приглашение в гости к одинокому мужчине сразу ассоциируется с посягательством на ее честь, если можно так старомодно выразиться. Возможно, сами одинокие мужчины и дали им повод так думать, но я смотрю на эти вещи иначе: присутствие женщины в твоей квартире не дает тебе никаких преимуществ.
До улицы Некрасова от Садовой мы доехали на пятом трамвае. Сквозь замутненные широкие окна шатающегося на рельсах вагона виднелись потемневшие от сырости здания, асфальт блестел, у тротуаров образовались лужи, когда трамвай пересекал по мосту Фонтанку, я заметил, что посередине образовалась неширокая трещина во льду. Свинцовая вода неприветливо поблескивала. В Летнем саду вокруг толстых деревьев держался грязноватый, испещренный черной трухой снег.
Я помог Ирине раздеться, намокшее пальто повесил на плечики в прихожей. Она тут же подошла к зеркалу и стала приводить в порядок свою прическу. На ней тонкий светлый свитер, узкая синяя юбка. Видя, что она снимает сапоги, я достал из тумбочки новенькие тапочки, правда, мужские.
— А квартира у тебя довольно тесная, — обойдя помещение, заключила Ирина. — И кругом книги, книги, книги... И что мне нравится, — это потолки.
Застекленные полки с книгами громоздятся до потолка, и все равно им не хватает места. А сколько каждую весну я увожу книг в Петухи! И там уже полок не хватает.
Пока Ирина ходит в просторных замшевых тапочках по квартире, я достаю из холодильника продукты. Даже извлек единственную баночку красной икры, припасенную на Новый год. Сухого вина не оказалось, лишь нашлась бутылка коньяка, но Ирина, увидев ее в моих руках, отрицательно покачала головой:
— Не надо, Андрей Волконский! Я не хочу ничего пить. Кстати, ты мне так и не рассказал, почему у тебя такая фамилия?
— Наверное, воспитательница из детдома была большой поклонницей Льва Николаевича Толстого, — ответил я. Мне уже надоело всем одно и то же рассказывать. Может, придумать какую-нибудь романтическую историю? Мол, князья Волконские — мои дальние родственники... А кто знает, возможно, так и есть. Не берутся же фамилии с потолка?..
— Но ведь тот герой Толстого был князем Андреем Болконским, а ты — Волконский? — заметила Ирина.
— Наверное, моя воспитательница обладала не столь хорошей памятью, как ты... Вот и перепутала.
— Ты, конечно, никаких билетов на «Дядю Ваню» не взял и в ресторан тебе идти совсем не хочется, — услышал я голос Ирины Ветровой. Мы стояли у ярко освещенного входа в «Метрополь». В глубине вестибюля мягко светились лампы, медленно двигалась осанистая фигура швейцара в золоченых галунах и в фуражке с надписью «Метрополь». На белой табличке надпись: «Свободных мест нет». Интересно, а бывают в наших ресторанах когда-нибудь свободные места?..
Вообще-то, я бы не возражал посидеть с Ириной за столиком в ресторане, но и не испытал никакого разочарования, увидев лаконичную табличку.
— Мне очень захотелось тебя увидеть, — сказал я.
— Мне тоже, — ответила она.
— Ты ни шагу, смотрю, без этого... Толстых?
— Я ведь с тобой, — улыбнулась она.
— Да, но каких мне это стоило трудов!
— А ты — артист! — рассмеялась она, — не подозревала за тобой таких способностей!
— Видна птица по перьям, а человек — по речам, — не совсем к месту ввернул я вдруг пришедшую на ум пословицу.
Мелкие капельки сверкали не только на ее бровях, но и на разноцветных ворсинках мохерового шарфа. Глубокие синие глаза смотрели на меня, маленький ровный нос чуть порозовел, а щеки бледные. Мимо нас двигались прохожие, некоторые оборачивались и смотрели на Ирину. Разумеется, в основном мужчины. Припухлые, слегка подкрашенные губы ее нынче довольно часто трогала легкая, чуть задумчивая улыбка. Есть женщины, которые всегда выглядят одинаково, наверное, стараются поддерживать при помощи косметики раз и навсегда выбранный для себя образ, Ирина же всякий раз поражала меня новизной своего облика. То золотистые волосы свободно спускались на плечи, то были затейливо уложены на голове, то, как сегодня, толстый пук на затылке оттопыривал мохеровый шарф. Последний раз я видел ее грустной и погруженной в глубокую меланхолию, я бы даже сказал, «спящей красавицей». Спящей на ходу и наяву. И глаза у нее были другие — светлые, пустоватые, чуть разбавленные синью. И отвечала она мне, будто во сне. Сегодня же передо мной у «Метрополя» стояла красивая, уверенная в себе женщина, чутко реагирующая на любое мое движение, слово. Мне иногда очень трудно с ней, порой легко и радостно, как вот сейчас.
— Ты ведь никогда не была у меня, — сказал я.
— Ты не приглашал...
Это верно. Мне казалось, что она неправильно меня поймет и обидится. Почему-то у некоторых женщин приглашение в гости к одинокому мужчине сразу ассоциируется с посягательством на ее честь, если можно так старомодно выразиться. Возможно, сами одинокие мужчины и дали им повод так думать, но я смотрю на эти вещи иначе: присутствие женщины в твоей квартире не дает тебе никаких преимуществ.
До улицы Некрасова от Садовой мы доехали на пятом трамвае. Сквозь замутненные широкие окна шатающегося на рельсах вагона виднелись потемневшие от сырости здания, асфальт блестел, у тротуаров образовались лужи, когда трамвай пересекал по мосту Фонтанку, я заметил, что посередине образовалась неширокая трещина во льду. Свинцовая вода неприветливо поблескивала. В Летнем саду вокруг толстых деревьев держался грязноватый, испещренный черной трухой снег.
Я помог Ирине раздеться, намокшее пальто повесил на плечики в прихожей. Она тут же подошла к зеркалу и стала приводить в порядок свою прическу. На ней тонкий светлый свитер, узкая синяя юбка. Видя, что она снимает сапоги, я достал из тумбочки новенькие тапочки, правда, мужские.
— А квартира у тебя довольно тесная, — обойдя помещение, заключила Ирина. — И кругом книги, книги, книги... И что мне нравится, — это потолки.
Застекленные полки с книгами громоздятся до потолка, и все равно им не хватает места. А сколько каждую весну я увожу книг в Петухи! И там уже полок не хватает.
Пока Ирина ходит в просторных замшевых тапочках по квартире, я достаю из холодильника продукты. Даже извлек единственную баночку красной икры, припасенную на Новый год. Сухого вина не оказалось, лишь нашлась бутылка коньяка, но Ирина, увидев ее в моих руках, отрицательно покачала головой:
— Не надо, Андрей Волконский! Я не хочу ничего пить. Кстати, ты мне так и не рассказал, почему у тебя такая фамилия?
— Наверное, воспитательница из детдома была большой поклонницей Льва Николаевича Толстого, — ответил я. Мне уже надоело всем одно и то же рассказывать. Может, придумать какую-нибудь романтическую историю? Мол, князья Волконские — мои дальние родственники... А кто знает, возможно, так и есть. Не берутся же фамилии с потолка?..
— Но ведь тот герой Толстого был князем Андреем Болконским, а ты — Волконский? — заметила Ирина.
— Наверное, моя воспитательница обладала не столь хорошей памятью, как ты... Вот и перепутала.