Новый шквал пуль рассыпался по воде.
Тимоша с беспокойством глянул на Чапаева.
Начдив плыл совсем рядом. Плыл тяжело и медленно, взмахивая лишь одной рукой. А вокруг свистели пули, шлепались снаряды. Вода, всплескиваясь, пенилась, рассыпалась брызгами.
«Только бы не попали в него, — как заклинание, шептал Тимоша. — Только бы не в него! Пусть лучше в меня…»
И вдруг Тимошу закружило на одном месте, в речном водовороте. Руки и ноги свело судорогой. Какая-то неодолимая сила потянула его ко дну. Он стал захлебываться.
И Василий Иванович, подплыв ближе, подтолкнул его плечом.
Дальше течение само понесло Тимошу вниз по реке.
А как же Чапаев? Хватит ли сил у него? Не задела ли его шальная пуля? Нет, кажется, все в порядке. Он уже на середине реки. Упрямо борется с волнами. До берега теперь уже недалеко…
И тут часто-часто зарябило на воде. Свинцовый град ударил возле самой головы Чапая. Он беспомощно взмахнул рукой и скрылся в волнах…
Тимоша не помнит, как течением реки его выбросило на отлогий берег, как очнулся он на мокром песке, измученный и израненный.
Когда вернулось сознание, Тимоша сразу вспомнил то страшное, непоправимое, что произошло на реке. Глянул он в отчаянии на часы, подаренные когда-то Чапаем. Часы не ходили. Вода остановила их в ту самую минуту, когда Тимоша с начдивом бросились в студеные волны Урала…
В семье чапаевского связиста Тимофея Семеновича Зуйкова и поныне хранятся эти часы. С того далекого утра они больше не заводились. Стрелки их неизменно показывают одно и то же время — последний час жизни Чапаева.
В то, что Чапаев погиб, долгое время не верили. Говорили, будто вовсе и не утонул он в реке Урал, доплыл до другого берега. А там боевой конь его поджидал. На спине у коня седло серебром сияло, а к седлу было привязано все, что надобно командиру в бою: сабля острая, ружье меткое и бурка с папахой. Накинул Чапай на плечи бурку, черную папаху на голове поправил и в седло сел. Поднял саблю и стрелой полетел на вражеские полчища — только пыль из-под копыт! Порубил он белых, всех до единого, саблю в ножны спрятал и сказал беднякам: «Живите отныне счастливо! Врагам вашим больше не подняться. А коли иноземные буржуи в наши края пожалуют — меня кликните. Не дам вас в обиду! Саблю и коня всегда буду держать наготове!»
А еще есть и такой сказ: когда вражья пуля Чапая настигла, то успел он будто бы молвить слово прощальное товарищу, который плыл рядом. И просил слово то лично Ленину передать. Товарищ наказ исполнил. Приехал в Москву и сказал Ленину: «Командир наш Чапай удалой повелел мне в свой смертный час повиниться перед вами, дорогой Ильич, что не удалось ему уберечь свой отряд от налета казачьего, погибли в неравном бою смелые красные соколы». А Ленин ответил: «Нет на Чапае вины. Он и его соколы по-геройски сражались за власть Советскую. Такие люди не умирают. Сердце Чапая бессмертно. Оно будет биться в груди каждого красного воина. И победить нашу армию никто не сможет!»
Был ли такой разговор или не был — кто знает! Одно точно известно: новые командиры повели дивизию дальше — вперед и вперед. Отомстили они врагу за смерть любимого начдива, прогнали ненавистных белых бандитов с нашей земли, сбросили их в Каспийское море.
И ныне приходят в нашу армию молодые солдаты, внуки и правнуки чапаевцев. Встают под боевые Красные знамена, клянутся по-чапаевски жить, по-чапаевски служить, по-чапаевски защищать советскую Родину.
И Родина знает: не уронят они чапаевской славы и доблести, не дрогнут в бою, потому что в груди каждого бьется бессмертное сердце Чапая.
Детей своих Чапаев гостинцами не баловал — негде их было брать на фронте. Домой приезжал без подарков. И лишь для Верочки, самой младшей, находил то кусок сахару, то коврижку, то конфету в красивой обертке.
Однажды гостили у Василия Ивановича красноармейцы. Окружила их детвора. Тот просит на тачанке покатать, тот зовет в прятки играть, а Верочка забралась к отцу на колени и не хочет слезать.
— Верочку, Василий Иванович, вы больше всех любите, — заметил один из бойцов, — с колен не спускаете.
Чапаев улыбнулся:
— Меньшуха на меня вишь как похожа. Росточком не большая, не маленькая. Зато бойкая! Вроде меня…
Новый шквал пуль рассыпался по воде.
Тимоша с беспокойством глянул на Чапаева.
Начдив плыл совсем рядом. Плыл тяжело и медленно, взмахивая лишь одной рукой. А вокруг свистели пули, шлепались снаряды. Вода, всплескиваясь, пенилась, рассыпалась брызгами.
«Только бы не попали в него, — как заклинание, шептал Тимоша. — Только бы не в него! Пусть лучше в меня…»
И вдруг Тимошу закружило на одном месте, в речном водовороте. Руки и ноги свело судорогой. Какая-то неодолимая сила потянула его ко дну. Он стал захлебываться.
И Василий Иванович, подплыв ближе, подтолкнул его плечом.
Дальше течение само понесло Тимошу вниз по реке.
А как же Чапаев? Хватит ли сил у него? Не задела ли его шальная пуля? Нет, кажется, все в порядке. Он уже на середине реки. Упрямо борется с волнами. До берега теперь уже недалеко…
И тут часто-часто зарябило на воде. Свинцовый град ударил возле самой головы Чапая. Он беспомощно взмахнул рукой и скрылся в волнах…
Тимоша не помнит, как течением реки его выбросило на отлогий берег, как очнулся он на мокром песке, измученный и израненный.
Когда вернулось сознание, Тимоша сразу вспомнил то страшное, непоправимое, что произошло на реке. Глянул он в отчаянии на часы, подаренные когда-то Чапаем. Часы не ходили. Вода остановила их в ту самую минуту, когда Тимоша с начдивом бросились в студеные волны Урала…
В семье чапаевского связиста Тимофея Семеновича Зуйкова и поныне хранятся эти часы. С того далекого утра они больше не заводились. Стрелки их неизменно показывают одно и то же время — последний час жизни Чапаева.
В то, что Чапаев погиб, долгое время не верили. Говорили, будто вовсе и не утонул он в реке Урал, доплыл до другого берега. А там боевой конь его поджидал. На спине у коня седло серебром сияло, а к седлу было привязано все, что надобно командиру в бою: сабля острая, ружье меткое и бурка с папахой. Накинул Чапай на плечи бурку, черную папаху на голове поправил и в седло сел. Поднял саблю и стрелой полетел на вражеские полчища — только пыль из-под копыт! Порубил он белых, всех до единого, саблю в ножны спрятал и сказал беднякам: «Живите отныне счастливо! Врагам вашим больше не подняться. А коли иноземные буржуи в наши края пожалуют — меня кликните. Не дам вас в обиду! Саблю и коня всегда буду держать наготове!»
А еще есть и такой сказ: когда вражья пуля Чапая настигла, то успел он будто бы молвить слово прощальное товарищу, который плыл рядом. И просил слово то лично Ленину передать. Товарищ наказ исполнил. Приехал в Москву и сказал Ленину: «Командир наш Чапай удалой повелел мне в свой смертный час повиниться перед вами, дорогой Ильич, что не удалось ему уберечь свой отряд от налета казачьего, погибли в неравном бою смелые красные соколы». А Ленин ответил: «Нет на Чапае вины. Он и его соколы по-геройски сражались за власть Советскую. Такие люди не умирают. Сердце Чапая бессмертно. Оно будет биться в груди каждого красного воина. И победить нашу армию никто не сможет!»
Был ли такой разговор или не был — кто знает! Одно точно известно: новые командиры повели дивизию дальше — вперед и вперед. Отомстили они врагу за смерть любимого начдива, прогнали ненавистных белых бандитов с нашей земли, сбросили их в Каспийское море.
И ныне приходят в нашу армию молодые солдаты, внуки и правнуки чапаевцев. Встают под боевые Красные знамена, клянутся по-чапаевски жить, по-чапаевски служить, по-чапаевски защищать советскую Родину.
И Родина знает: не уронят они чапаевской славы и доблести, не дрогнут в бою, потому что в груди каждого бьется бессмертное сердце Чапая.
Детей своих Чапаев гостинцами не баловал — негде их было брать на фронте. Домой приезжал без подарков. И лишь для Верочки, самой младшей, находил то кусок сахару, то коврижку, то конфету в красивой обертке.
Однажды гостили у Василия Ивановича красноармейцы. Окружила их детвора. Тот просит на тачанке покатать, тот зовет в прятки играть, а Верочка забралась к отцу на колени и не хочет слезать.
— Верочку, Василий Иванович, вы больше всех любите, — заметил один из бойцов, — с колен не спускаете.
Чапаев улыбнулся:
— Меньшуха на меня вишь как похожа. Росточком не большая, не маленькая. Зато бойкая! Вроде меня…