— Ты насовсем пришел? — спросил братишка.
— Насовсем! Ну, здорово, браток! — и Сергей обнял Витю.
— Здравствуй! Теперь надо три картошки чистить.
— А почему три? — удивился Сергей.
— Мама сказала варить каждому только по одной…
Развязал Сережа солдатский вещевой мешок, достал буханку хлеба, консервы, колбасу, сахар, положил все это на стол.
— Сухой паек, — пояснил он брату. — Давай-ка нож.
Еще некогда Витька не ел такого вкусного, настоящего хлеба. Там, где огнем прокатилась война, дети долго не знали, что такое хлеб, а взрослые забыли его вкус.
Ел братишка торопливо, будто боялся, что у него отнимут, а у Сергея слезы на глазах.
Открылась дверь, и яркий свет весеннего солнца обласкал дорогие детскому сердцу вещи: сундучок, портрет Ленина в деревянной рамочке, одеяло из лоскутков, чугунки…
На пороге появилась мать. Седая, постаревшая, морщинистая, в слезах, но с той неизменной доброй улыбкой, которая много раз снилась Сереже.
— Сыночек!..
Прижался к материнской груди мальчишка в солдатской гимнастерке и заплакал. Слезы горячие, неудержимые. Хочется высказать матери все: и радость, что встретились, и кипящую в сердце ненависть к врагу, и утешить ее горе, рассказать о старшем брате, о себе, но сдавило горло, говорить трудно.
— А Петя наш…
— Знаю, сынок, знаю… — мать села на сундук. — Надолго ли? — спросила она.
— Ты уж не ругай меня, мама, я пойду туда, где отец. На фронт пойду. Бить их, гадов, надо, бить!
Посмотрела мать на боевой орден сына, рукой погладила.
— А видать, ты за Петю отомстил?
— Отомстил, мама, да еще как…
— Ну и будет, оставайся дома. Отец-то на войне, будет с нас, мы не в долгу перед народом.
— Не могу. Война не кончилась.
— Ох, Сережа, не знаю, что и сказать тебе, — вздохнула мать. — Годков тебе мало, а по делам-то ты уже солдат.
— Ты насовсем пришел? — спросил братишка.
— Насовсем! Ну, здорово, браток! — и Сергей обнял Витю.
— Здравствуй! Теперь надо три картошки чистить.
— А почему три? — удивился Сергей.
— Мама сказала варить каждому только по одной…
Развязал Сережа солдатский вещевой мешок, достал буханку хлеба, консервы, колбасу, сахар, положил все это на стол.
— Сухой паек, — пояснил он брату. — Давай-ка нож.
Еще некогда Витька не ел такого вкусного, настоящего хлеба. Там, где огнем прокатилась война, дети долго не знали, что такое хлеб, а взрослые забыли его вкус.
Ел братишка торопливо, будто боялся, что у него отнимут, а у Сергея слезы на глазах.
Открылась дверь, и яркий свет весеннего солнца обласкал дорогие детскому сердцу вещи: сундучок, портрет Ленина в деревянной рамочке, одеяло из лоскутков, чугунки…
На пороге появилась мать. Седая, постаревшая, морщинистая, в слезах, но с той неизменной доброй улыбкой, которая много раз снилась Сереже.
— Сыночек!..
Прижался к материнской груди мальчишка в солдатской гимнастерке и заплакал. Слезы горячие, неудержимые. Хочется высказать матери все: и радость, что встретились, и кипящую в сердце ненависть к врагу, и утешить ее горе, рассказать о старшем брате, о себе, но сдавило горло, говорить трудно.
— А Петя наш…
— Знаю, сынок, знаю… — мать села на сундук. — Надолго ли? — спросила она.
— Ты уж не ругай меня, мама, я пойду туда, где отец. На фронт пойду. Бить их, гадов, надо, бить!
Посмотрела мать на боевой орден сына, рукой погладила.
— А видать, ты за Петю отомстил?
— Отомстил, мама, да еще как…
— Ну и будет, оставайся дома. Отец-то на войне, будет с нас, мы не в долгу перед народом.
— Не могу. Война не кончилась.
— Ох, Сережа, не знаю, что и сказать тебе, — вздохнула мать. — Годков тебе мало, а по делам-то ты уже солдат.