— Ложись. Ребятишки пока погуляют. А я стирать буду.
Ребятишки с радостью уступили теплую печь и, набросив кто что, так как своей одежонки не было, выскочили на улицу. Весь короткий зимний день катались они на больших санках за двором, и мать не звала их домой, как это бывало всегда. Хотела, чтоб Лена до ночи выспалась.
Выходила Лена с последней своей базы из дома лесника всегда в полночь.
Ночью, когда она уже собиралась в путь, Яков слышал, как кто-то стукнул в окно и хриплым голосом попросил:
— Родные, дайте кусочек хлеба, пленный я…
В доме было темно, и дети не видали вошедшего незнакомого человека. Лена дала ему хлеба и предупредила:
— Уходи. Тут нельзя тебе оставаться. Ищи партизан.
Человек что-то спрашивал шепотом, и Лона очень тихо отвечала. Когда он ушел, она поцеловала Афишу.
— Спасибо тебе, золотко. А если твоего Ипполита где встречу, клянусь, приведу ночью. Я все ходы и выходы знаю.
— Ушла бы с тобой, да куда их, — тяжело вздохнула жена лесника.
Агриша тоже поцеловала Лену и проводила в сенцы.
Когда Яков засыпал, он слышал, как в лесу кто-то крикнул. Сказал об этом матери.
— Спите, горе мое, душу вымотали! — прикрикнула она. — Заяц или сова небось.
В ту же ночь полицейские выследили разведчицу и, схватив ее возле кордона, привели в село Муром.
Петр Назарович Казаков, бывший чекист, который допрашивал после войны полицейских, выполнявших приказ гитлеровцев, рассказал, что Лену пытали дикими способами: ее кололи иголками, обливали холодной водой, жгли пятки. Но она не выдала военной тайны.
Лишь твердила одно: «Ходила за ребенком в Харьков, за дочерью».
Чтобы удостовериться, кормящая ли она мать, полицейские раздели ее. Убедившись, что она сказала неправду, ей отрезали кинжалом груди.
— Я умру в муках, но, прошу вас, не трогайте жену лесника Агришу. Она не причастна к моим делам, — умоляла Лена озверелых гитлеровцев.
Потом кто-то из полицейских сказал, что она слишком красивая женщина. Другой тут же ухватился за сказанное:
— Да, она красивая, но если не выдаст партизан, то…
— Гадюки! — крикнула Лена. — Вы смелые с обескровленной женщиной, а вот как вы будете храбриться, когда погонит немцев Советская Армия!
— Давай! — приказал комендант.
— Ложись. Ребятишки пока погуляют. А я стирать буду.
Ребятишки с радостью уступили теплую печь и, набросив кто что, так как своей одежонки не было, выскочили на улицу. Весь короткий зимний день катались они на больших санках за двором, и мать не звала их домой, как это бывало всегда. Хотела, чтоб Лена до ночи выспалась.
Выходила Лена с последней своей базы из дома лесника всегда в полночь.
Ночью, когда она уже собиралась в путь, Яков слышал, как кто-то стукнул в окно и хриплым голосом попросил:
— Родные, дайте кусочек хлеба, пленный я…
В доме было темно, и дети не видали вошедшего незнакомого человека. Лена дала ему хлеба и предупредила:
— Уходи. Тут нельзя тебе оставаться. Ищи партизан.
Человек что-то спрашивал шепотом, и Лона очень тихо отвечала. Когда он ушел, она поцеловала Афишу.
— Спасибо тебе, золотко. А если твоего Ипполита где встречу, клянусь, приведу ночью. Я все ходы и выходы знаю.
— Ушла бы с тобой, да куда их, — тяжело вздохнула жена лесника.
Агриша тоже поцеловала Лену и проводила в сенцы.
Когда Яков засыпал, он слышал, как в лесу кто-то крикнул. Сказал об этом матери.
— Спите, горе мое, душу вымотали! — прикрикнула она. — Заяц или сова небось.
В ту же ночь полицейские выследили разведчицу и, схватив ее возле кордона, привели в село Муром.
Петр Назарович Казаков, бывший чекист, который допрашивал после войны полицейских, выполнявших приказ гитлеровцев, рассказал, что Лену пытали дикими способами: ее кололи иголками, обливали холодной водой, жгли пятки. Но она не выдала военной тайны.
Лишь твердила одно: «Ходила за ребенком в Харьков, за дочерью».
Чтобы удостовериться, кормящая ли она мать, полицейские раздели ее. Убедившись, что она сказала неправду, ей отрезали кинжалом груди.
— Я умру в муках, но, прошу вас, не трогайте жену лесника Агришу. Она не причастна к моим делам, — умоляла Лена озверелых гитлеровцев.
Потом кто-то из полицейских сказал, что она слишком красивая женщина. Другой тут же ухватился за сказанное:
— Да, она красивая, но если не выдаст партизан, то…
— Гадюки! — крикнула Лена. — Вы смелые с обескровленной женщиной, а вот как вы будете храбриться, когда погонит немцев Советская Армия!
— Давай! — приказал комендант.