— Бывал, бывал, — пробормотал Нестор, углубляясь в бумагу. — Как я вижу, тут больше половины ещё Керенским да Радой посажено. Что ж это творится? После октябрьского переворота всюду открывали тюрьмы. А вы?
— Но я без приказа властей не волен. Да-с.
— В таком случае я волен. Вот мой мандат. — Нестор подал Савину бумагу. Тот внимательно прочёл её, взглянул вопросительно на Миргородского.
— Да, да, Иван Терентьевич, товарищу Махно даны полномочия. Я подтверждаю.
— Идёмте по камерам, — сказал решительно Махно.
Когда подошли к двадцать первой и открыли дверь, Нестор достал бумагу, начал громко выкрикивать:
— Васильчук!
— Я, — раздался отзыв из глубины камеры.
— Выходите с вещами.
Заключённый бледный, испуганный появился на выходе с жалким узелком.
— Вы свободны, Васильчук, можете идти. И только.
— Ой... Господи, — лепетал тот, едва сдерживая слёзы. — Значит, есть правда... Есть...
— Есть, есть. Проходи, Васильчук. Алферов?
— Я.
— Выходи с вещами, ты свободен.
— Холявко, с вещами. Да поживей.
В удивлении переглядывались Савин с Миргородским. В течение четверти часа Махно выпустил из камеры более половины арестантов. Когда воротились в кабинет, Миргородский наконец вымолвил:
— Нестор Иванович, так же нельзя. Эдак через пару дней вы опустошите тюрьму.
— Хорошо бы, — серьёзно сказал Махно. — Тогда я смог бы наконец взорвать её к чертям собачьим.
— Кха-кхмы, — поперхнулся Савин. — Как же без тюрьмы? Нельзя-с.
— Мы б вам другую работу нашли, товарищ. В одной из камер я заметил, или мне показалось, гражданина Михно.
— Да. Он у нас.
— Бывал, бывал, — пробормотал Нестор, углубляясь в бумагу. — Как я вижу, тут больше половины ещё Керенским да Радой посажено. Что ж это творится? После октябрьского переворота всюду открывали тюрьмы. А вы?
— Но я без приказа властей не волен. Да-с.
— В таком случае я волен. Вот мой мандат. — Нестор подал Савину бумагу. Тот внимательно прочёл её, взглянул вопросительно на Миргородского.
— Да, да, Иван Терентьевич, товарищу Махно даны полномочия. Я подтверждаю.
— Идёмте по камерам, — сказал решительно Махно.
Когда подошли к двадцать первой и открыли дверь, Нестор достал бумагу, начал громко выкрикивать:
— Васильчук!
— Я, — раздался отзыв из глубины камеры.
— Выходите с вещами.
Заключённый бледный, испуганный появился на выходе с жалким узелком.
— Вы свободны, Васильчук, можете идти. И только.
— Ой... Господи, — лепетал тот, едва сдерживая слёзы. — Значит, есть правда... Есть...
— Есть, есть. Проходи, Васильчук. Алферов?
— Я.
— Выходи с вещами, ты свободен.
— Холявко, с вещами. Да поживей.
В удивлении переглядывались Савин с Миргородским. В течение четверти часа Махно выпустил из камеры более половины арестантов. Когда воротились в кабинет, Миргородский наконец вымолвил:
— Нестор Иванович, так же нельзя. Эдак через пару дней вы опустошите тюрьму.
— Хорошо бы, — серьёзно сказал Махно. — Тогда я смог бы наконец взорвать её к чертям собачьим.
— Кха-кхмы, — поперхнулся Савин. — Как же без тюрьмы? Нельзя-с.
— Мы б вам другую работу нашли, товарищ. В одной из камер я заметил, или мне показалось, гражданина Михно.
— Да. Он у нас.