— В чем же?
— Египтяне считали, что бессмертная душа, «ка» — не бесплотна и нуждается в пище. Поначалу «ка» питается соками собственного мертвого тела, но что такое одно тело? И ожившие мертвые — немец звал их детьми Луны, — выходят на охоту. Они сами прекрасно справляются с грабителями, а если те медлят, мертвецам приходится выбираться из гробниц и искать добычу. Вот почему не было стражи в Городе Мертвых — слишком накладно посылать воинов на верную смерть. Пусть гибнет сброд, воры и грабители. И дети Луны сыты, и добропорядочные люди целы.
— Ваш немец — человек не без фантазии. Ему бы книжки писать. Или сценарии для Голливуда.
— Мой немец, Георг фон Титц был прекрасным биохимиком и до войны выдвигался на Нобелевскую премию.
— Что с того? В лаборатории Резерфорда был клуб вралей, так его переименовали в клуб Капицы. Ученому человеку фантазии не занимать.
— Фон Титц не просто фантазировал. Он взял, да и смоделировал ситуацию.
— Как?
— На кошках. В буквальном смысле. Добился того, что умерщвленная, помещенная в особый раствор кошка еще долго совершала различные движения — открывала пасть, перебирала лапами…
— Ну, я слышал, что еще в двадцатые годы Брюхоненко собакам головы отрезал, и те головы чуть ли не кусались. Нам в институте об этом говорили, — почти извиняясь добавил я.
— А вам говорили, что Сергей Сергеевич и людьми не брезговал?
— Оживлял головы?
— Что головы, целиком оживлял.
— После клинической смерти?
— После всякой. Однажды на острове Врангеля нашли эскимоса из Ушаковском колонии, вмерзшего в лед в тридцатые годы. А оживили в пятьдесят первом.
— Слышу в первый раз.
— Ну, еще бы. Не хвастались, держали в тайне. Да и то — покушение на мировоззрение получалось. Чертовщина, мракобесие, а тогда с этим строго…
— В чем же — мракобесие? Наоборот, достижение отечественной науки!
— Ты, Корней Петрович, того эскимоса не видел. Когда он выбрался из лазарета, потребовался огнемет, чтобы его остановить. Пули только злили воскрешенного — по глупости у нас и были-то только ТТ.
— А зачем вообще стреляли, останавливали?
— Пришлось. Эскимос трех экспериментаторов сожрал, да санитара в придачу.
— Так и сожрал?
— Нет, не целиком, конечно. Понадкусал. Но крепко понадкусал, кто видел — ввек не забудет.
— В чем же?
— Египтяне считали, что бессмертная душа, «ка» — не бесплотна и нуждается в пище. Поначалу «ка» питается соками собственного мертвого тела, но что такое одно тело? И ожившие мертвые — немец звал их детьми Луны, — выходят на охоту. Они сами прекрасно справляются с грабителями, а если те медлят, мертвецам приходится выбираться из гробниц и искать добычу. Вот почему не было стражи в Городе Мертвых — слишком накладно посылать воинов на верную смерть. Пусть гибнет сброд, воры и грабители. И дети Луны сыты, и добропорядочные люди целы.
— Ваш немец — человек не без фантазии. Ему бы книжки писать. Или сценарии для Голливуда.
— Мой немец, Георг фон Титц был прекрасным биохимиком и до войны выдвигался на Нобелевскую премию.
— Что с того? В лаборатории Резерфорда был клуб вралей, так его переименовали в клуб Капицы. Ученому человеку фантазии не занимать.
— Фон Титц не просто фантазировал. Он взял, да и смоделировал ситуацию.
— Как?
— На кошках. В буквальном смысле. Добился того, что умерщвленная, помещенная в особый раствор кошка еще долго совершала различные движения — открывала пасть, перебирала лапами…
— Ну, я слышал, что еще в двадцатые годы Брюхоненко собакам головы отрезал, и те головы чуть ли не кусались. Нам в институте об этом говорили, — почти извиняясь добавил я.
— А вам говорили, что Сергей Сергеевич и людьми не брезговал?
— Оживлял головы?
— Что головы, целиком оживлял.
— После клинической смерти?
— После всякой. Однажды на острове Врангеля нашли эскимоса из Ушаковском колонии, вмерзшего в лед в тридцатые годы. А оживили в пятьдесят первом.
— Слышу в первый раз.
— Ну, еще бы. Не хвастались, держали в тайне. Да и то — покушение на мировоззрение получалось. Чертовщина, мракобесие, а тогда с этим строго…
— В чем же — мракобесие? Наоборот, достижение отечественной науки!
— Ты, Корней Петрович, того эскимоса не видел. Когда он выбрался из лазарета, потребовался огнемет, чтобы его остановить. Пули только злили воскрешенного — по глупости у нас и были-то только ТТ.
— А зачем вообще стреляли, останавливали?
— Пришлось. Эскимос трех экспериментаторов сожрал, да санитара в придачу.
— Так и сожрал?
— Нет, не целиком, конечно. Понадкусал. Но крепко понадкусал, кто видел — ввек не забудет.