Свеча погасла, но не от движения воздуха — ее выбил из руки Феликса Вальтер, мелькнувший в дверном проеме. Выбил и «браунинг» — пистолет упал к стене.
Темнота не была совершенной: от стен шел слабый свет, слабый настолько, что человек обыкновенного зрения его, пожалуй, и не заметил бы. Но Арехину хватало. Он видел, как Феликс, оправившись от неожиданности, схватился с Вальтером, видел и то, что шансов у Феликса не было никаких. Но главное — он видел «браунинг», отлетевший в угол.
Не мешкая, он подскочил к пистолету, поднял его и поспешил к дверному проему.
Вальтер уже повалил Феликса, не обращая внимания на попытки Феликса задушить его.
Арехин приставил пистолет к правому уху Вальтера и дважды выстрелил. Потом еще дважды, теперь уже в левое ухо.
Выстрелы его ослепили и оглушили. Но Вальтеру пришлось хуже.
Спустя минуту Феликс начал подниматься. Повернулся на живот, встал на четвереньки, постоял пару минут, потом медленно начал выпрямляться. Не стонал, терпел.
Встав во весь рост, зажег спичку, а от нее свечу, которую поднял с пола Арехин.
— Что это с ним? — спросил Феликс, дыша тяжело и прерывисто.
Вальтер ползал по полу, натыкаясь на стены. Кровавые дорожки отмечали его путь.
— Похоже, они живучие, — ответил Арехин.
— А — добить?
— Кобольда? Вряд ли. Да и патроны берегу. Ведь где-то неподалеку должна быть Лотта. Теперь я пойду первым, а вы за мною.
Феликс хотел было возразить, даже рот открыл, но потом закрыл. Видно было, что каждое движение дается ему с трудом.
Арехин вошел в новую дверь. Проход в двадцать коротких шагов — и новая камера. Размер прежний, только в стенах ниши. А в нишах — пропавшие литераторы. Они были спеленаты белесыми лентами. Не как мухи паутиной, но похоже.
— Сейчас, сейчас. — Арехин вернул пистолет Феликсу, а сам осторожно прикоснулся клеите.
Вопреки опасениям, она не была липкой. То есть прежде, видно, была, поскольку и к одежде, и к коже Надежды Константиновны приклеилась довольно прочно, но теперь ее можно было трогать без опаски.
Вот и ножик швейцарский пригодился: острое лезвие легко справлялось с лентой, и через пять минут Надежда Константиновна уже стояла сама.
Стояла и молчала. Ладно, это, пожалуй, и к лучшему. Ильича он освободил быстрее, а Льва Давидовича и вообще за минуту — пришла сноровка.
Те встали рядом с Надеждой Константиновной, тоже молча.
— Владимир Ильич! Лев Давидович! Надежда Константиновна! — взывал к ним Феликс, но напрасно.
— Они одурманены, — успокоил Феликса Арехин. — Пройдет.
Свеча погасла, но не от движения воздуха — ее выбил из руки Феликса Вальтер, мелькнувший в дверном проеме. Выбил и «браунинг» — пистолет упал к стене.
Темнота не была совершенной: от стен шел слабый свет, слабый настолько, что человек обыкновенного зрения его, пожалуй, и не заметил бы. Но Арехину хватало. Он видел, как Феликс, оправившись от неожиданности, схватился с Вальтером, видел и то, что шансов у Феликса не было никаких. Но главное — он видел «браунинг», отлетевший в угол.
Не мешкая, он подскочил к пистолету, поднял его и поспешил к дверному проему.
Вальтер уже повалил Феликса, не обращая внимания на попытки Феликса задушить его.
Арехин приставил пистолет к правому уху Вальтера и дважды выстрелил. Потом еще дважды, теперь уже в левое ухо.
Выстрелы его ослепили и оглушили. Но Вальтеру пришлось хуже.
Спустя минуту Феликс начал подниматься. Повернулся на живот, встал на четвереньки, постоял пару минут, потом медленно начал выпрямляться. Не стонал, терпел.
Встав во весь рост, зажег спичку, а от нее свечу, которую поднял с пола Арехин.
— Что это с ним? — спросил Феликс, дыша тяжело и прерывисто.
Вальтер ползал по полу, натыкаясь на стены. Кровавые дорожки отмечали его путь.
— Похоже, они живучие, — ответил Арехин.
— А — добить?
— Кобольда? Вряд ли. Да и патроны берегу. Ведь где-то неподалеку должна быть Лотта. Теперь я пойду первым, а вы за мною.
Феликс хотел было возразить, даже рот открыл, но потом закрыл. Видно было, что каждое движение дается ему с трудом.
Арехин вошел в новую дверь. Проход в двадцать коротких шагов — и новая камера. Размер прежний, только в стенах ниши. А в нишах — пропавшие литераторы. Они были спеленаты белесыми лентами. Не как мухи паутиной, но похоже.
— Сейчас, сейчас. — Арехин вернул пистолет Феликсу, а сам осторожно прикоснулся клеите.
Вопреки опасениям, она не была липкой. То есть прежде, видно, была, поскольку и к одежде, и к коже Надежды Константиновны приклеилась довольно прочно, но теперь ее можно было трогать без опаски.
Вот и ножик швейцарский пригодился: острое лезвие легко справлялось с лентой, и через пять минут Надежда Константиновна уже стояла сама.
Стояла и молчала. Ладно, это, пожалуй, и к лучшему. Ильича он освободил быстрее, а Льва Давидовича и вообще за минуту — пришла сноровка.
Те встали рядом с Надеждой Константиновной, тоже молча.
— Владимир Ильич! Лев Давидович! Надежда Константиновна! — взывал к ним Феликс, но напрасно.
— Они одурманены, — успокоил Феликса Арехин. — Пройдет.