Вслед за пришельцем-Иудой я вышел в коридор и сразу же увидел вертухая. Тот стоял в десятке шагов от «моей» камеры посреди коридора, уставившись в пол перед собой и, как мне сразу показалось, совершенно ничего не соображал и не видел. Из голосовых сфинктеров охранника свисали тонкие струйки слюны.
— Что это с ним? — спросил я Иуду, подойдя к вертухаю.
— Ничего плохого с ним не случится, — ответил пришелец. — Видишь? — он протянул руку и, сложив многосуставчатые ответвления в пучок, оставив торчащим только одно, указал им на зависшее над охранником прямо в воздухе маленькое устройство. — Твой собрат в трансе… его сознание подавлено. Временно. Как только мы уйдем, машина вернет его в прежнее состояние.
— Не брат он мне! — презрительно сказал я.
— Прошу прощения, — ответил пришелец, и пошел дальше по коридору, — возможно, это ошибка переводчика… — он потрогал рукой обруч, из которого звучал голос.
Я не ответил и продолжал идти следом за ним, пытаясь сообразить на ходу, что происходит, и во что это я ввязался…
Мимо мелькали пустые камеры… «Мертвые коридоры»…
Мы дошли до конца длинного коридора, где была тяжелая железная дверь с небольшим окошком из бронированного стекла. Пришелец-Иуда коснулся рукой одной из клавиш на дверном пульте, щелкнул электрозамок и дверь послушно открылась.
— Идем! — он сделал вполне понятный приглашающий жест своей причудливой рукой и шагнул в следующее за дверью помещение.
Вслед за пришельцем я вышел из блока.
Это было что-то вроде дежурного поста — просторная комната между двумя тюремными блоками. Напротив двери, из которой мы вышли, я увидел такую же, запертую; слева и справа были еще двери, но уже не бронированные; лифт и рядом дверь с табличкой «лестница». В комнате было несколько таких же очумелых охранников, «опекаемых» уже знакомыми «машинами» Иуды. Причем «машин» было всего три на целую свору вертухаев. Все они пускали слюни и таращились — кто в пол, кто — в стену.
— А как же камеры? — спросил я моего спасителя.
— Они временно не работают, — ответил Иуда, направляясь к выходу на лестницу. — Идем! — добавил он, открывая дверь. — Нам нужно на крышу…
— На крышу?..
— Да. Там мой транспорт. Нам стоит поспешить.
Ну, да, — сказал я себе, — конечно… пришелец с другой планеты… не пешком же он сюда пришел…
Мы вышли из блока и стали подниматься вверх по лестнице…
Раз в несколько дней… — не знаю, во сколько — в камерах, где меня держали, не было окон, так, что я не мог следить за сменой дня и ночи, а электрическое освещение не выключалось круглосуточно… — раз в несколько дней (или недель?) меня переводили из камеры в камеру. Мне накидывали на головогрудь непроницаемый полог из плотной ткани и заталкивали в тесную железную клетку на тележке. Клетку закатывали в лифт и несколько раз гоняли кабину вверх-вниз, так, чтобы я не мог определить — на котором из этажей двадцатиэтажной тюрьмы я нахожусь. Возможно, что меня возвращали на тот же этаж, в тот же блок, только в другую камеру… Все, что я мог видеть из-за решетки камерной двери, была выкрашенная в белый цвет коридорная стена напротив и небольшой участок серого пола. Все. Кроме меня и единственного охранника во всем блоке никого не было.
На оклики вертухаи не отзывались, словно все они были глухими (хотя, конечно же, не были, просто действовали согласно уставу). Но, если настойчиво требовать чего-то, то могли прийти другие — те, что наблюдали через камеры и слушали через микрофоны — и избить. Молча. Таковы правила. «Мертвые коридоры»…
Только недавно тишину в блоке стал нарушать один и тот же охранник. По скрипу его сапога я стал точно определять его смену и место, где он находился. Теперь не одна только тишина сводила меня с ума…
К камере вертухаи подходили только чтобы сунуть под дверь поднос из плотной резины с резиновыми тарелками и столовыми приборами и потом, спустя несколько минут, чтобы все забрать. И снова тишина. Тишина. Тишина. Тишина… О! Ублюдки! Так они пытались сломить нас — меня и моих товарищей — пытались вынудить отказаться от наших убеждений. Для этого они придумали особый режим — «мертвые коридоры»… Пустая белая камера в совершенно пустом блоке. Ни звука сверху или снизу! Никаких свиданий! Никаких книг или возможности вести записи, никаких новостей извне! Тишина. Тишина. Тишина. Сенсорная депривация…
До нас доходили слухи… еще до того, как нас схватила политическая полиция… что некоторые так сходили с ума; пытались покончить с собой, бились о белые стены, рвали вены зубами…
Вслед за пришельцем-Иудой я вышел в коридор и сразу же увидел вертухая. Тот стоял в десятке шагов от «моей» камеры посреди коридора, уставившись в пол перед собой и, как мне сразу показалось, совершенно ничего не соображал и не видел. Из голосовых сфинктеров охранника свисали тонкие струйки слюны.
— Что это с ним? — спросил я Иуду, подойдя к вертухаю.
— Ничего плохого с ним не случится, — ответил пришелец. — Видишь? — он протянул руку и, сложив многосуставчатые ответвления в пучок, оставив торчащим только одно, указал им на зависшее над охранником прямо в воздухе маленькое устройство. — Твой собрат в трансе… его сознание подавлено. Временно. Как только мы уйдем, машина вернет его в прежнее состояние.
— Не брат он мне! — презрительно сказал я.
— Прошу прощения, — ответил пришелец, и пошел дальше по коридору, — возможно, это ошибка переводчика… — он потрогал рукой обруч, из которого звучал голос.
Я не ответил и продолжал идти следом за ним, пытаясь сообразить на ходу, что происходит, и во что это я ввязался…
Мимо мелькали пустые камеры… «Мертвые коридоры»…
Мы дошли до конца длинного коридора, где была тяжелая железная дверь с небольшим окошком из бронированного стекла. Пришелец-Иуда коснулся рукой одной из клавиш на дверном пульте, щелкнул электрозамок и дверь послушно открылась.
— Идем! — он сделал вполне понятный приглашающий жест своей причудливой рукой и шагнул в следующее за дверью помещение.
Вслед за пришельцем я вышел из блока.
Это было что-то вроде дежурного поста — просторная комната между двумя тюремными блоками. Напротив двери, из которой мы вышли, я увидел такую же, запертую; слева и справа были еще двери, но уже не бронированные; лифт и рядом дверь с табличкой «лестница». В комнате было несколько таких же очумелых охранников, «опекаемых» уже знакомыми «машинами» Иуды. Причем «машин» было всего три на целую свору вертухаев. Все они пускали слюни и таращились — кто в пол, кто — в стену.
— А как же камеры? — спросил я моего спасителя.
— Они временно не работают, — ответил Иуда, направляясь к выходу на лестницу. — Идем! — добавил он, открывая дверь. — Нам нужно на крышу…
— На крышу?..
— Да. Там мой транспорт. Нам стоит поспешить.
Ну, да, — сказал я себе, — конечно… пришелец с другой планеты… не пешком же он сюда пришел…
Мы вышли из блока и стали подниматься вверх по лестнице…
Раз в несколько дней… — не знаю, во сколько — в камерах, где меня держали, не было окон, так, что я не мог следить за сменой дня и ночи, а электрическое освещение не выключалось круглосуточно… — раз в несколько дней (или недель?) меня переводили из камеры в камеру. Мне накидывали на головогрудь непроницаемый полог из плотной ткани и заталкивали в тесную железную клетку на тележке. Клетку закатывали в лифт и несколько раз гоняли кабину вверх-вниз, так, чтобы я не мог определить — на котором из этажей двадцатиэтажной тюрьмы я нахожусь. Возможно, что меня возвращали на тот же этаж, в тот же блок, только в другую камеру… Все, что я мог видеть из-за решетки камерной двери, была выкрашенная в белый цвет коридорная стена напротив и небольшой участок серого пола. Все. Кроме меня и единственного охранника во всем блоке никого не было.
На оклики вертухаи не отзывались, словно все они были глухими (хотя, конечно же, не были, просто действовали согласно уставу). Но, если настойчиво требовать чего-то, то могли прийти другие — те, что наблюдали через камеры и слушали через микрофоны — и избить. Молча. Таковы правила. «Мертвые коридоры»…
Только недавно тишину в блоке стал нарушать один и тот же охранник. По скрипу его сапога я стал точно определять его смену и место, где он находился. Теперь не одна только тишина сводила меня с ума…
К камере вертухаи подходили только чтобы сунуть под дверь поднос из плотной резины с резиновыми тарелками и столовыми приборами и потом, спустя несколько минут, чтобы все забрать. И снова тишина. Тишина. Тишина. Тишина… О! Ублюдки! Так они пытались сломить нас — меня и моих товарищей — пытались вынудить отказаться от наших убеждений. Для этого они придумали особый режим — «мертвые коридоры»… Пустая белая камера в совершенно пустом блоке. Ни звука сверху или снизу! Никаких свиданий! Никаких книг или возможности вести записи, никаких новостей извне! Тишина. Тишина. Тишина. Сенсорная депривация…
До нас доходили слухи… еще до того, как нас схватила политическая полиция… что некоторые так сходили с ума; пытались покончить с собой, бились о белые стены, рвали вены зубами…