— В шляпе, — сказал Костик. — А шляпа в магазине. Пошли, Лена!
Но парень в «балахоне» оттеснил Костика плечом. Костик толкнул его. Парень ответил. Костик тоже.
— Перестань! — крикнула Лена. — Что вы… как… не знаю.
— Действительно, молодые люди, — сказал Давыдов. — Зачем из танцплощадки ринг устраивать? Дали бы девушке решить. Как бы хорошо…
— Иди отсюда, отец, — сказал «балахон». — Внуков своих воспитывай… В духе… А мы станцуем, верно? — Он опять схватил Лену за руку.
И тогда Костик ударил его прямым в плечо. Тот чуть не упал, отлетел в круг танцующих, врезался в кого-то, поднялся крик… «Балахон», обретя равновесие, кинулся на Костика. К ним уже спешили трое с красными повязками — дружинники. Давыдов ожидал, что начнется длинное и нудное выяснение, но их ни о чем не спросили, а, деловито подталкивая, повели к выходу. Те не спорили и не сопротивлялись — похоже было, это такой же привычный и чуть надоевший ритуал, как сами танцы. Никто даже не обратил внимания.
Лена немного подумала и пошла следом. Давыдов тоже. Ему уже расхотелось глядеть на танцы: какая там освобожденность, раскованность? Так, распущенность одна… Ни музыка, ни этот вечер, ни звезды — ничто, казалось, не смягчает их, этих молодых людей, не делает уступчивей, лучше… Обидно…
Давыдов шел за ними и с опаской думал, что вот, отойдут подальше и начнется отвратительная драка. Он даже внутренне распрямился, расправил плечи, поиграл мускулами и кистями рук, как перед тем, когда садился за рояль. Во всяком случае, он их остановит, не даст им… есть еще порох в пороховницах… Но напрасно приводил он себя в состояние готовности: разнимать никого не пришлось. Отойдя немного, недавние враги взглянули друг на друга, и «голубой балахон» примирительно произнес:
— Ну и чего доказал?
— А ты? — спросил Костик.
— Сплясали? — весело спросила Лена. — Наприглашались? По всем правилам?
…— А знаете, — вдруг сказал Давыдов, — по каким правилам приглашал на танец некто Карл-Мария фон Вебер?
Молодые люди озадачено притихли, будто с ними на непонятном языке заговорили, к тому же давно исчезнувшем. Тот, что в балахоне, с подозрением взглянул на Давыдова: опять пристает, чего ему больше всех надо?
— Кто еще приглашал? — спросил он нелюбезно.
— Немец, что ли? — предположил Костик.
— Конечно, — сказала Лена. — Если «фон». А кто же?
— Немец, — подтвердил Давыдов. — Хотите послушать? У вас время есть?
— Времени у нас навалом, — сказал «голубой балахон». — Девать некуда… А почему мужик, а Марией зовут? Все не как у людей.
— В честь матери, наверно, — сказала Лена. — Что особенного?
— Выходит, у нас «отчество», а у них «матчество», — сказал Костик.
Все засмеялись, и Давыдову уже не под действием момента — кратковременного чувства острого одиночества, которое зачастую укалывает среди густой толпы, но просто так захотелось поговорить с этими молодыми, с этими лишенными, вернее, лишившими себя определенного круга эмоций…
— Пойдемте, если хотите, к причалу, — сказал Давыдов, — я расскажу немного про Вебера.
— В шляпе, — сказал Костик. — А шляпа в магазине. Пошли, Лена!
Но парень в «балахоне» оттеснил Костика плечом. Костик толкнул его. Парень ответил. Костик тоже.
— Перестань! — крикнула Лена. — Что вы… как… не знаю.
— Действительно, молодые люди, — сказал Давыдов. — Зачем из танцплощадки ринг устраивать? Дали бы девушке решить. Как бы хорошо…
— Иди отсюда, отец, — сказал «балахон». — Внуков своих воспитывай… В духе… А мы станцуем, верно? — Он опять схватил Лену за руку.
И тогда Костик ударил его прямым в плечо. Тот чуть не упал, отлетел в круг танцующих, врезался в кого-то, поднялся крик… «Балахон», обретя равновесие, кинулся на Костика. К ним уже спешили трое с красными повязками — дружинники. Давыдов ожидал, что начнется длинное и нудное выяснение, но их ни о чем не спросили, а, деловито подталкивая, повели к выходу. Те не спорили и не сопротивлялись — похоже было, это такой же привычный и чуть надоевший ритуал, как сами танцы. Никто даже не обратил внимания.
Лена немного подумала и пошла следом. Давыдов тоже. Ему уже расхотелось глядеть на танцы: какая там освобожденность, раскованность? Так, распущенность одна… Ни музыка, ни этот вечер, ни звезды — ничто, казалось, не смягчает их, этих молодых людей, не делает уступчивей, лучше… Обидно…
Давыдов шел за ними и с опаской думал, что вот, отойдут подальше и начнется отвратительная драка. Он даже внутренне распрямился, расправил плечи, поиграл мускулами и кистями рук, как перед тем, когда садился за рояль. Во всяком случае, он их остановит, не даст им… есть еще порох в пороховницах… Но напрасно приводил он себя в состояние готовности: разнимать никого не пришлось. Отойдя немного, недавние враги взглянули друг на друга, и «голубой балахон» примирительно произнес:
— Ну и чего доказал?
— А ты? — спросил Костик.
— Сплясали? — весело спросила Лена. — Наприглашались? По всем правилам?
…— А знаете, — вдруг сказал Давыдов, — по каким правилам приглашал на танец некто Карл-Мария фон Вебер?
Молодые люди озадачено притихли, будто с ними на непонятном языке заговорили, к тому же давно исчезнувшем. Тот, что в балахоне, с подозрением взглянул на Давыдова: опять пристает, чего ему больше всех надо?
— Кто еще приглашал? — спросил он нелюбезно.
— Немец, что ли? — предположил Костик.
— Конечно, — сказала Лена. — Если «фон». А кто же?
— Немец, — подтвердил Давыдов. — Хотите послушать? У вас время есть?
— Времени у нас навалом, — сказал «голубой балахон». — Девать некуда… А почему мужик, а Марией зовут? Все не как у людей.
— В честь матери, наверно, — сказала Лена. — Что особенного?
— Выходит, у нас «отчество», а у них «матчество», — сказал Костик.
Все засмеялись, и Давыдову уже не под действием момента — кратковременного чувства острого одиночества, которое зачастую укалывает среди густой толпы, но просто так захотелось поговорить с этими молодыми, с этими лишенными, вернее, лишившими себя определенного круга эмоций…
— Пойдемте, если хотите, к причалу, — сказал Давыдов, — я расскажу немного про Вебера.