— Доброе утро, Саймон! — поприветствовал его Лозинский. — Позвольте вас познакомить: Саймон Блюм, наш выдающийся экспериментатор, — мисс Лаура Морган, член подкомитета Конгресса по научным исследованиям.
— А гитен таг, — ответил Семен. Голливудских героев он любил, Лозинского — нет.
Мисс Лаура Морган вопросительно посмотрела на Лозинского, тот недоуменно и чуть, досадливо пожал плечами: причуды физиков, знаете ли.
— Я поздоровался, — пояснил Семен, — Но, видно, идиш Одессы отличается от идиша Ямполя, вот Моше меня и не понял.
— Вы из Одессы? — Рукопожатие члена подкомитета было по-американски коротким и энергичным.
— Из нее, родимой. Семен Блюм. — Другие могут становиться Майклами и Александерами, но ему превращаться в Саймона не хотелось категорически. Стоило перебираться в Америку, чтобы и здесь стыдиться своего имени?
Моше Лозинский считал — стоило.
— Тот самый Семен Блюм? — Девушка позабыла про Лозинского. Только что тот был рядом и — все, весь вышел.
— Не знаю, тот или не тот, — Семена девушка не заинтересовала. Может быть, в другое время. Очень, однако, уместное выражение — другое время.
— Знаменитый ассистент знаменитого мэтра. Это вы?
— Знаменитого мэтра — да, ассистент — опять да, но вот знаменитый — конечно, нет, — Семен не скромничал, просто точно оценивал свою известность.
— Мне про вас много рассказывал Гарри Сплейн, — настаивала девушка. Словно купила картину и теперь непременно желает убедиться, что не обманулась в авторе, что она стоит потраченных денег.
— Гарри я знаю, — нехотя признался Семен. Гарри Сплейн был мастером, воплощавшем в железе (а также в стекле, проводниках, керамике и прочем) те идеи, которые порой приходили в голову Семену.
— Он исключительно высоко отзывается о вас.
— Вряд ли этого достаточно для знаменитости.
— В нашем подкомитете — достаточно, — заверила его девушка.
— Подкомитет намеревается пересмотреть свою политику адресного финансирования, — Лозинский решил доказать, что существует. Да пожалуйста, кто против.
— Вот как? — вяло ответил Семен. Разговоры о финансировании раздражали его, во всяком случае, разговоры с людьми типа Лозинского — теми, кто считал, что деньги добывают именно они, что именно ради их прекрасных глаз выделяются средства, которые потом бестолково тратят всякие Блюмы. И потому Лозинский и иже с ним регулярно увеличивали себе жалование, представительские и командировочные расходы. Административная деятельность, вот как это теперь называется. — Мэтр у себя? — спросил он, меняя тему разговора. Слова «мэтр» он не любил, считал искусственным, неживым, но терпел, как общепринятое обозначение определенной величины.
— Нет, еще не приехал, — Лозинскому всегда было известно расписание мэтра. Заместитель-администратор, — Но будет с минуты на минуту.
— Вы не могли бы… — начала было девушка, но парадная дверь распахнулась, («Парадные двери почему-то распахиваются, а не открываются», — подумал Семен), и мэтр в сопровождении личного шофера-охранника неторопливо начал подниматься по лестнице.
— Ого! — не удержался Лозинский.
Действительно, мэтр выглядел как свежеотчеканенный доллар. Обычно одевавшийся во что попало, преимущественно старый свитер и лоснящиеся, с пузырями на коленях, брюки, сегодня он словно сошел с обложки «Джентльмена» — сама элегантность, достигаемая трудом очень дорогих портных и парикмахеров. Седая грива ниспадала на светло-серый пиджак, делая мэтра похожим на мраморного колли, и движения были плавными и грациозными. На мгновение Семен увидел со стороны себя. Контраст с мэтром разительный. Еще лапсердак надеть и можно идти в балаган белым коверным, тем, которого без конца лупят по голове, обливают водой, пинают на увеселение почтенной публики. Зачем в балаган — просто на улицу. По ту сторону океана. Одесса, Одесса…
— Доброе утро, Саймон! — поприветствовал его Лозинский. — Позвольте вас познакомить: Саймон Блюм, наш выдающийся экспериментатор, — мисс Лаура Морган, член подкомитета Конгресса по научным исследованиям.
— А гитен таг, — ответил Семен. Голливудских героев он любил, Лозинского — нет.
Мисс Лаура Морган вопросительно посмотрела на Лозинского, тот недоуменно и чуть, досадливо пожал плечами: причуды физиков, знаете ли.
— Я поздоровался, — пояснил Семен, — Но, видно, идиш Одессы отличается от идиша Ямполя, вот Моше меня и не понял.
— Вы из Одессы? — Рукопожатие члена подкомитета было по-американски коротким и энергичным.
— Из нее, родимой. Семен Блюм. — Другие могут становиться Майклами и Александерами, но ему превращаться в Саймона не хотелось категорически. Стоило перебираться в Америку, чтобы и здесь стыдиться своего имени?
Моше Лозинский считал — стоило.
— Тот самый Семен Блюм? — Девушка позабыла про Лозинского. Только что тот был рядом и — все, весь вышел.
— Не знаю, тот или не тот, — Семена девушка не заинтересовала. Может быть, в другое время. Очень, однако, уместное выражение — другое время.
— Знаменитый ассистент знаменитого мэтра. Это вы?
— Знаменитого мэтра — да, ассистент — опять да, но вот знаменитый — конечно, нет, — Семен не скромничал, просто точно оценивал свою известность.
— Мне про вас много рассказывал Гарри Сплейн, — настаивала девушка. Словно купила картину и теперь непременно желает убедиться, что не обманулась в авторе, что она стоит потраченных денег.
— Гарри я знаю, — нехотя признался Семен. Гарри Сплейн был мастером, воплощавшем в железе (а также в стекле, проводниках, керамике и прочем) те идеи, которые порой приходили в голову Семену.
— Он исключительно высоко отзывается о вас.
— Вряд ли этого достаточно для знаменитости.
— В нашем подкомитете — достаточно, — заверила его девушка.
— Подкомитет намеревается пересмотреть свою политику адресного финансирования, — Лозинский решил доказать, что существует. Да пожалуйста, кто против.
— Вот как? — вяло ответил Семен. Разговоры о финансировании раздражали его, во всяком случае, разговоры с людьми типа Лозинского — теми, кто считал, что деньги добывают именно они, что именно ради их прекрасных глаз выделяются средства, которые потом бестолково тратят всякие Блюмы. И потому Лозинский и иже с ним регулярно увеличивали себе жалование, представительские и командировочные расходы. Административная деятельность, вот как это теперь называется. — Мэтр у себя? — спросил он, меняя тему разговора. Слова «мэтр» он не любил, считал искусственным, неживым, но терпел, как общепринятое обозначение определенной величины.
— Нет, еще не приехал, — Лозинскому всегда было известно расписание мэтра. Заместитель-администратор, — Но будет с минуты на минуту.
— Вы не могли бы… — начала было девушка, но парадная дверь распахнулась, («Парадные двери почему-то распахиваются, а не открываются», — подумал Семен), и мэтр в сопровождении личного шофера-охранника неторопливо начал подниматься по лестнице.
— Ого! — не удержался Лозинский.
Действительно, мэтр выглядел как свежеотчеканенный доллар. Обычно одевавшийся во что попало, преимущественно старый свитер и лоснящиеся, с пузырями на коленях, брюки, сегодня он словно сошел с обложки «Джентльмена» — сама элегантность, достигаемая трудом очень дорогих портных и парикмахеров. Седая грива ниспадала на светло-серый пиджак, делая мэтра похожим на мраморного колли, и движения были плавными и грациозными. На мгновение Семен увидел со стороны себя. Контраст с мэтром разительный. Еще лапсердак надеть и можно идти в балаган белым коверным, тем, которого без конца лупят по голове, обливают водой, пинают на увеселение почтенной публики. Зачем в балаган — просто на улицу. По ту сторону океана. Одесса, Одесса…