— У тебя был… человек из Сената? — слово «человек» кайзер произнес в смысле «лакей», хотя писателя Горького ценил едва не превыше всех российских писателей, переписывался, призывал вернуться в Россию — «если она дала убежище мне, чужеземцу, то Вам, Алексей Максимович, Бог велит быть здесь».
— Был, дядюшка.
— Они… Они настаивают на разводе?
— Разводе? — Алексей непритворно удивился, а потом удивился своему удивлению — ведь до сегодняшнего дня он ожидал подобных «рекомендаций» Сената и не знал, честно говоря, как поступит. Быстро, быстро позабыл.
— Разводе с Марией. Об этом шла речь? — Старик смотрел в глаза прямо и требовательно. Конечно, беспокоится. Ну, хоть в этом можно его утешить. В этом… и во многом другом.
— Нет, дядюшка. Совсем не об этом, — и он рассказал о намерении Сената вернуть ему практически все полномочия, возвратиться к самрдержавной форме правления, рассказал не торопясь, с удовольствием.
— Himmeldonnerwetter! — неожиданно злобно произнес старик. — Ох, простите, Ваше Императорское Величество!
— В чем дело, дядюшка? — Алексею послышалась ирония в этом извинении.
— Плохо, плохо. Дело гораздо хуже, чем я мог предположить.
— Что же плохого вы нашли в моем сообщении?
— Мой мальчик, неужели ты не понимаешь?
— Нет… — Сбитый с толку, Алексей недоуменно смотрел на кайзера. Блажит старик? — Вы думаете, что они не сдержат своего обещания?
— Сдержат, если уже не сдержали. Знать бы, подписаны ли бумаги…
— Ну, не сегодня, так завтра подпишут, что за печаль?
— Если завтра, то, может быть, есть еще время…
— Время для чего, дядюшка? — Нет, вздорный, вздорный старик.
— Они не тебе передают всю власть, а себе.
— Какприкажете вас понимать, дядя Вилли? — уже сухо спросил Алексей.
— Не сердись, мой мальчик. Наверное, в чем-то и я виноват — не предупреждал, хотя чего стоят мои советы, советы человека, проворонившего собственную страну… Видишь ли, если бы Сенат настаивал на твоем разводе с Марией, это бы значило, что они хотят ослабить твое положение, скомпрометировать тебя — какое бы решение ты ни принял. Но сейчас…
— Так что сейчас?
— Сейчас, мой мальчик, они хотят тебя убить.
— Убить? — недоверчиво протянул Алексей, но в душе отозвалось — так! Он думал об этом, подспудно, не позволяя оформиться подозрению в слова, но надеялся — ошибается, дует на воду.
— У тебя был… человек из Сената? — слово «человек» кайзер произнес в смысле «лакей», хотя писателя Горького ценил едва не превыше всех российских писателей, переписывался, призывал вернуться в Россию — «если она дала убежище мне, чужеземцу, то Вам, Алексей Максимович, Бог велит быть здесь».
— Был, дядюшка.
— Они… Они настаивают на разводе?
— Разводе? — Алексей непритворно удивился, а потом удивился своему удивлению — ведь до сегодняшнего дня он ожидал подобных «рекомендаций» Сената и не знал, честно говоря, как поступит. Быстро, быстро позабыл.
— Разводе с Марией. Об этом шла речь? — Старик смотрел в глаза прямо и требовательно. Конечно, беспокоится. Ну, хоть в этом можно его утешить. В этом… и во многом другом.
— Нет, дядюшка. Совсем не об этом, — и он рассказал о намерении Сената вернуть ему практически все полномочия, возвратиться к самрдержавной форме правления, рассказал не торопясь, с удовольствием.
— Himmeldonnerwetter! — неожиданно злобно произнес старик. — Ох, простите, Ваше Императорское Величество!
— В чем дело, дядюшка? — Алексею послышалась ирония в этом извинении.
— Плохо, плохо. Дело гораздо хуже, чем я мог предположить.
— Что же плохого вы нашли в моем сообщении?
— Мой мальчик, неужели ты не понимаешь?
— Нет… — Сбитый с толку, Алексей недоуменно смотрел на кайзера. Блажит старик? — Вы думаете, что они не сдержат своего обещания?
— Сдержат, если уже не сдержали. Знать бы, подписаны ли бумаги…
— Ну, не сегодня, так завтра подпишут, что за печаль?
— Если завтра, то, может быть, есть еще время…
— Время для чего, дядюшка? — Нет, вздорный, вздорный старик.
— Они не тебе передают всю власть, а себе.
— Какприкажете вас понимать, дядя Вилли? — уже сухо спросил Алексей.
— Не сердись, мой мальчик. Наверное, в чем-то и я виноват — не предупреждал, хотя чего стоят мои советы, советы человека, проворонившего собственную страну… Видишь ли, если бы Сенат настаивал на твоем разводе с Марией, это бы значило, что они хотят ослабить твое положение, скомпрометировать тебя — какое бы решение ты ни принял. Но сейчас…
— Так что сейчас?
— Сейчас, мой мальчик, они хотят тебя убить.
— Убить? — недоверчиво протянул Алексей, но в душе отозвалось — так! Он думал об этом, подспудно, не позволяя оформиться подозрению в слова, но надеялся — ошибается, дует на воду.