— Вышло по сто восемьдесят в месяц. Смотря кто сколько дней работал. У нас табель выходов. Зерна в прошлом году собрали по семнадцать центнеров, картошки по сто двадцать. А вот травы накосили больше намеченного, оттого и привес получился выше плана, за привес и премия оказалась.
Вмешался, перебив Митю, Савин:
— В других кудринских бригадах урожай был меньше. Где пятнадцать, где двенадцать по зерну. Но дело не только в заработке, Аркадий Сергеевич. Я опять о нравственной стороне труда. Здесь просматривается возрождение утерянного — любовь к труду, любовь к самой земле, о чем мы много говорим, спорим, пишем, но ничего не делаем. Через три — пять лет лужковская земля покажет себя в полную силу. Убежден!
Глебов почему-то не загорелся, хотя слушал с интересом. Спросил у агронома:
— Так вот всем нужным и обеспечиваете звено? Или бывают срывы?
— Случается. Вот не получили ко времени нитрофоску. Задумали построить навесы, вообще крышу — нет кровли. Как-то выходим из положения. Достаем кое-что на стороне.
— Ну да, при одном или трех звеньях… А если они будут на всей колхозной земле? По всему району? Сумеем обеспечить?
Савин подумал и сказал:
— Для этого и создан районный аппарат. Посредник. Для повседневной помощи земледельцам, а не для разносов и указаний. Словом, все это зависит целиком от вас.
— Если бы только от нас! — И Глебов печально вздохнул.
Митя ерзал на стуле, все собирался уйти. Его ждал старый Силантий, они ставили столбы, в одиночку он там ничего не сумеет. Он поднялся было, но в это время Савин резко сказал:
— Район в нынешнем виде будет противиться подобной перестройке. Вы все слишком привыкли руководить вообще. А вот помогать, снабжать…
— То есть как? — переспросил озадаченный Глебов.
— А так. Мы ждем точного — на пятилетие — плана. И будем строить всю работу на этот план. Вы два раза в год меняете нам ориентацию, планы продажи продуктов, значит, и севообороты. При такой суете не только звенья лишаются главного условия — спокойной работы, но и все мы тоже. Не знаем, что будет завтра. Исчезает стремление чего-то добиваться, честолюбие, если угодно. И только слышим: того нет, другого не будет, выкручивайтесь. Какие же мы хозяева? И звенья тоже? Простые исполнители, не более. О каком творчестве речь?
— Ну знаете! — В голосе Глебова звучало осуждение.
Савин не остановился.
— Поймите же, Аркадий Сергеевич, что метод командования безнадежно устарел. Ведь об этом говорилось еще на Пленуме в марте 1965 года. Район должен служить земледельцам, а не навязывать им свои интересы, нередко продиктованные соображениями личной престижности. Звеньевой метод находится в резком противоречии с нынешними приемами руководства. Понимаю, что обстоятельства делают и вас бессильными что-либо изменить, но тогда не требуйте и от нас невозможного. Есть в колхозе одно хорошее звено — и слава богу. Придет, надеюсь, время — появятся другие, такие же хорошие.
Он замолчал. Это молчание оказалось долгим и тягостным. Глебов как-то сразу утерял боевитость. Савин попал в цель. Еще недавно, размышляя о положении в районе, Глебов и сам приходил к такому же выводу. Наверное, потому и не хотел оспаривать доводов Савина. Сходство взглядов было несомненным.
Зайцев снова завозился на стуле, кашлянул в кулак, желая напомнить о себе. И Глебов, и Савин одновременно глянули на него, ощутив неловкость.
— Что, Митя, утомили мы тебя спорами? — спросил Михаил Иларионович.
— Да, уж надо мне… Там Силантий…
— Наверное, сторону своего агронома держишь? — спросил Глебов ласково-спокойным тоном.
— Вышло по сто восемьдесят в месяц. Смотря кто сколько дней работал. У нас табель выходов. Зерна в прошлом году собрали по семнадцать центнеров, картошки по сто двадцать. А вот травы накосили больше намеченного, оттого и привес получился выше плана, за привес и премия оказалась.
Вмешался, перебив Митю, Савин:
— В других кудринских бригадах урожай был меньше. Где пятнадцать, где двенадцать по зерну. Но дело не только в заработке, Аркадий Сергеевич. Я опять о нравственной стороне труда. Здесь просматривается возрождение утерянного — любовь к труду, любовь к самой земле, о чем мы много говорим, спорим, пишем, но ничего не делаем. Через три — пять лет лужковская земля покажет себя в полную силу. Убежден!
Глебов почему-то не загорелся, хотя слушал с интересом. Спросил у агронома:
— Так вот всем нужным и обеспечиваете звено? Или бывают срывы?
— Случается. Вот не получили ко времени нитрофоску. Задумали построить навесы, вообще крышу — нет кровли. Как-то выходим из положения. Достаем кое-что на стороне.
— Ну да, при одном или трех звеньях… А если они будут на всей колхозной земле? По всему району? Сумеем обеспечить?
Савин подумал и сказал:
— Для этого и создан районный аппарат. Посредник. Для повседневной помощи земледельцам, а не для разносов и указаний. Словом, все это зависит целиком от вас.
— Если бы только от нас! — И Глебов печально вздохнул.
Митя ерзал на стуле, все собирался уйти. Его ждал старый Силантий, они ставили столбы, в одиночку он там ничего не сумеет. Он поднялся было, но в это время Савин резко сказал:
— Район в нынешнем виде будет противиться подобной перестройке. Вы все слишком привыкли руководить вообще. А вот помогать, снабжать…
— То есть как? — переспросил озадаченный Глебов.
— А так. Мы ждем точного — на пятилетие — плана. И будем строить всю работу на этот план. Вы два раза в год меняете нам ориентацию, планы продажи продуктов, значит, и севообороты. При такой суете не только звенья лишаются главного условия — спокойной работы, но и все мы тоже. Не знаем, что будет завтра. Исчезает стремление чего-то добиваться, честолюбие, если угодно. И только слышим: того нет, другого не будет, выкручивайтесь. Какие же мы хозяева? И звенья тоже? Простые исполнители, не более. О каком творчестве речь?
— Ну знаете! — В голосе Глебова звучало осуждение.
Савин не остановился.
— Поймите же, Аркадий Сергеевич, что метод командования безнадежно устарел. Ведь об этом говорилось еще на Пленуме в марте 1965 года. Район должен служить земледельцам, а не навязывать им свои интересы, нередко продиктованные соображениями личной престижности. Звеньевой метод находится в резком противоречии с нынешними приемами руководства. Понимаю, что обстоятельства делают и вас бессильными что-либо изменить, но тогда не требуйте и от нас невозможного. Есть в колхозе одно хорошее звено — и слава богу. Придет, надеюсь, время — появятся другие, такие же хорошие.
Он замолчал. Это молчание оказалось долгим и тягостным. Глебов как-то сразу утерял боевитость. Савин попал в цель. Еще недавно, размышляя о положении в районе, Глебов и сам приходил к такому же выводу. Наверное, потому и не хотел оспаривать доводов Савина. Сходство взглядов было несомненным.
Зайцев снова завозился на стуле, кашлянул в кулак, желая напомнить о себе. И Глебов, и Савин одновременно глянули на него, ощутив неловкость.
— Что, Митя, утомили мы тебя спорами? — спросил Михаил Иларионович.
— Да, уж надо мне… Там Силантий…
— Наверное, сторону своего агронома держишь? — спросил Глебов ласково-спокойным тоном.