Шли на бугор к выселковским домам тихонько, превозмогая ватную усталость во всем теле. Окна лужковских домов приветно светились, прорезая темень и редкий дождь. На улице, во всю ее длину, светло горели семь фонарей. Воплощенная Зинаидина идея. Этакий небольшой праздник для деревеньки, подвигающий Лужки к городскому виду…
— Чем-то вкусным запахло, — Силантьев внук облизнул спекшиеся губы и посмотрел на Васю. Они были почти одногодки. Вася шел, шатаясь из стороны в сторону.
— На оладьи похоже, а то и на блины, — подсказал Борис Силантьевич. И как-то неловко умолк.
Они как раз шли мимо Митиного дома. Окна его черно смотрелись на улицу. Митю никто не ожидал, жил сам-один. Толковали, что была у него невеста не невеста, но подруга, и вдруг уехала из Кудрина на поиски далекого-лучшего. А из родных кто на погосте, кто тоже в далеких краях. Отрезались от Лужков навсегда.
— Слушай, Митя, — Борис Силантьевич взял его под руку. — Заворачивай к нам. И не отговаривайся, пожалуйста. Пока ты там печку растопишь, пока сготовишь, вот и ночи нет. А тебе опять до свету вставать. К нам, к нам. Помоемся у колодца — и за готовый стол. Когда работаем вместе, то обедать врозь негоже, не по-русски получается.
— Да он и не обедал, — сказал Савин. — Не обедал ведь?
— Машины ходили без перерыва, как же я мог?
Дед Силантий сидел на крыльце и курил, подобрав повыше ноги в толстых резиновых ботах.
— А я уж думал, вы на всю ночь. Собрался к вам пособлять, тут слышу, машины по-за огородом прошли. Ну, значит, и вы пошабашили. Заходите погостевать, стол у меня накрытый. Я успел и к суседу своему заглянуть, проведал, значит, как он там. Лежит мой кореш, вовсе плохой. Ну, отнес ему поесть, а он исти не хочет, толкует, что помирать собрался. Завтрева доктора надоть звать.
Рядом с домом Силантия жил одинокий старик годов к восьмидесяти, совсем одиношенек. Он уже и на крыльцо выходил редко. Однако огород ему всем миром посадили и ухо́дили, да только вряд ли ему понадобится урожай…
— Ах, не догадались шоферам сказать! Васю спозаранку пошлем. Слышь, Вася? — Савин дождался отставшего парня. — Ты разбуди его, Терентьевна, я записку напишу, чтобы доктора сюда.
Менее чем через час в Лужках погасли последние огни. Выселковские дома растаяли в наплывающем тумане.
Савин спал и не спал, лежал тихо, чтобы не мешать механику, который устроился на раскладушке рядом. И думал. Ведь можно же, можно вот так, как сегодня, без уговоров, понуканий, без призывов, вроде бы и ненужных при слаженной работе, когда всем и каждому ясна необходимость срочного дела для собственного блага! Столько говорим и спорим о крестьянском трудолюбии — есть оно или пропало, — а это трудолюбие живо-здорово и готово проявить себя во всей красе…
С раннего утра загудел под бугром Митин трактор. Потом зажглись пятисотваттки под навесом. Загудела сушилка. Из Кудрина один за другим прошли груженые самосвалы. Шоферы видели на полдороге Васю Тимохина, он катил на велосипеде в Кудрино, помахал им.
Савин встретил машины у брода, показал, куда сыпать щебень. Кузова поднялись, в воду посыпалось, все замутилось, и машины осторожно переехали на тот берег.
Начался второй день, во многом похожий на вчерашний. Только из одной хаты никто не вышел в этот мокрый день — больной сосед Силантия. Катерина Григорьевна пошла к нему посидеть и накормить.
На этот раз и сам дед Силантий, и горбатенькая Настя, и даже однорукий нелюдим Потифор Кириллович, оставивший стадо на поручение тихой Ольги, — все пришли к сушилке. Кто подменял Тимохину и Зинаиду, когда они не успевали с мешками, кто Бориса Силантьевича с сыном. Если у машины возникала гора травы, то самосвалы отходили к траншее, где еще на заре траву успел утрамбовать Митя и где опять командовал Вася, вернувшийся из Кудрина. Председатель прислал для Савина записку, сообщил, что там все идет по плану и что вечером в Лужках должны наладить приставку к АВМ, она будет прессовать гранулы, потому что в мешках хранить травяную муку опасно, бывает, что загорается. Это сказал ученый, побывавший вчера в Кудрине. И еще написал, что фельдшер к больному старику приедет, как только вернется из района, куда отбыл за лекарствами и для консультации.
Незадолго до обеда в бригаду что-то уж очень прытко прискакала Катенька с округлившимися глазами. Она отозвала мать и таинственно прошептала ей на ухо:
— Там папа приехал.
— Ой ли?! — Зина прижала руки к груди, лицо ее вспыхнуло. — С ребятами али сам?
— С ребятами.
— А это… Как он?..
Шли на бугор к выселковским домам тихонько, превозмогая ватную усталость во всем теле. Окна лужковских домов приветно светились, прорезая темень и редкий дождь. На улице, во всю ее длину, светло горели семь фонарей. Воплощенная Зинаидина идея. Этакий небольшой праздник для деревеньки, подвигающий Лужки к городскому виду…
— Чем-то вкусным запахло, — Силантьев внук облизнул спекшиеся губы и посмотрел на Васю. Они были почти одногодки. Вася шел, шатаясь из стороны в сторону.
— На оладьи похоже, а то и на блины, — подсказал Борис Силантьевич. И как-то неловко умолк.
Они как раз шли мимо Митиного дома. Окна его черно смотрелись на улицу. Митю никто не ожидал, жил сам-один. Толковали, что была у него невеста не невеста, но подруга, и вдруг уехала из Кудрина на поиски далекого-лучшего. А из родных кто на погосте, кто тоже в далеких краях. Отрезались от Лужков навсегда.
— Слушай, Митя, — Борис Силантьевич взял его под руку. — Заворачивай к нам. И не отговаривайся, пожалуйста. Пока ты там печку растопишь, пока сготовишь, вот и ночи нет. А тебе опять до свету вставать. К нам, к нам. Помоемся у колодца — и за готовый стол. Когда работаем вместе, то обедать врозь негоже, не по-русски получается.
— Да он и не обедал, — сказал Савин. — Не обедал ведь?
— Машины ходили без перерыва, как же я мог?
Дед Силантий сидел на крыльце и курил, подобрав повыше ноги в толстых резиновых ботах.
— А я уж думал, вы на всю ночь. Собрался к вам пособлять, тут слышу, машины по-за огородом прошли. Ну, значит, и вы пошабашили. Заходите погостевать, стол у меня накрытый. Я успел и к суседу своему заглянуть, проведал, значит, как он там. Лежит мой кореш, вовсе плохой. Ну, отнес ему поесть, а он исти не хочет, толкует, что помирать собрался. Завтрева доктора надоть звать.
Рядом с домом Силантия жил одинокий старик годов к восьмидесяти, совсем одиношенек. Он уже и на крыльцо выходил редко. Однако огород ему всем миром посадили и ухо́дили, да только вряд ли ему понадобится урожай…
— Ах, не догадались шоферам сказать! Васю спозаранку пошлем. Слышь, Вася? — Савин дождался отставшего парня. — Ты разбуди его, Терентьевна, я записку напишу, чтобы доктора сюда.
Менее чем через час в Лужках погасли последние огни. Выселковские дома растаяли в наплывающем тумане.
Савин спал и не спал, лежал тихо, чтобы не мешать механику, который устроился на раскладушке рядом. И думал. Ведь можно же, можно вот так, как сегодня, без уговоров, понуканий, без призывов, вроде бы и ненужных при слаженной работе, когда всем и каждому ясна необходимость срочного дела для собственного блага! Столько говорим и спорим о крестьянском трудолюбии — есть оно или пропало, — а это трудолюбие живо-здорово и готово проявить себя во всей красе…
С раннего утра загудел под бугром Митин трактор. Потом зажглись пятисотваттки под навесом. Загудела сушилка. Из Кудрина один за другим прошли груженые самосвалы. Шоферы видели на полдороге Васю Тимохина, он катил на велосипеде в Кудрино, помахал им.
Савин встретил машины у брода, показал, куда сыпать щебень. Кузова поднялись, в воду посыпалось, все замутилось, и машины осторожно переехали на тот берег.
Начался второй день, во многом похожий на вчерашний. Только из одной хаты никто не вышел в этот мокрый день — больной сосед Силантия. Катерина Григорьевна пошла к нему посидеть и накормить.
На этот раз и сам дед Силантий, и горбатенькая Настя, и даже однорукий нелюдим Потифор Кириллович, оставивший стадо на поручение тихой Ольги, — все пришли к сушилке. Кто подменял Тимохину и Зинаиду, когда они не успевали с мешками, кто Бориса Силантьевича с сыном. Если у машины возникала гора травы, то самосвалы отходили к траншее, где еще на заре траву успел утрамбовать Митя и где опять командовал Вася, вернувшийся из Кудрина. Председатель прислал для Савина записку, сообщил, что там все идет по плану и что вечером в Лужках должны наладить приставку к АВМ, она будет прессовать гранулы, потому что в мешках хранить травяную муку опасно, бывает, что загорается. Это сказал ученый, побывавший вчера в Кудрине. И еще написал, что фельдшер к больному старику приедет, как только вернется из района, куда отбыл за лекарствами и для консультации.
Незадолго до обеда в бригаду что-то уж очень прытко прискакала Катенька с округлившимися глазами. Она отозвала мать и таинственно прошептала ей на ухо:
— Там папа приехал.
— Ой ли?! — Зина прижала руки к груди, лицо ее вспыхнуло. — С ребятами али сам?
— С ребятами.
— А это… Как он?..