И остановился, требовательно вглядываясь в лицо начальника управления.
— Не все такие смелые, как в Лужках и в Кудрине. Я, например, не могу позволить, себе поправлять старшего.
— А почему, собственно?
— Служба, голубчик. Что сказано начальством, то для меня закон.
— Даже если сказана глупость?
— Глупость — удел исполнителей, а не руководителей. Пора бы вам знать. — И Куровской усмехнулся.
— Бросьте вы! Какие-то лакейские мысли! — с досадой отмахнулся Савин. — Какие-то завихрения. Вы ждали меня не для этого разговора, так я понимаю?
— Угадали. И опять служба, хоть разговор сперва будет один на один. Не хочу, чтобы вы расценили мои дальнейшие действия как личную неприязнь. Честно скажу: не хочется мне подводить вас в такую неприятную минуту, но и по-другому не способен поступить.
Они стояли недалеко от дома «Сельхозхимии».
— В чем дело? — Савину надоели полунамеки.
— А вот в чем. — Куровской вынул из кармана пяток крупных гранул и протянул колхозному агроному. — Это я взял со стола Дьяконова. Травяные гранулы из Лужков. Их под навесом у вас едва ли не полтысячи мешков.
— Ну и что? — Савин не понял.
— Всмотритесь получше.
И в это мгновение Михаил Иларионович понял, что хотел сказать Куровской. На гладких боковинах спрессованного и высушенного до черно-зеленого цвета травяного брикета отчетливо проступали светло-коричневые дольки. Зерна ржи.
— Углядели? Я так понимаю, — приглушенным голосом сказал Куровской, — что вы скосили рожь, которую район и область решили оставить на зерно. Или это густой самосев среди травы?
— Мы действительно скосили рожь, — ответил Савин. — Она совершенно заросла сорняками и полегла. Оставлять ее на зерно бесхозяйственно. Никакой мастер не вымолотит и пяти центнеров на гектаре. А под густым покровом погибал клевер, участок размножения нового тетраплоида. Вот почему лужковский звеньевой решил скосить зелень: спасти клевер и собрать зеленый корм, как предусмотрено планом звена.
— Существует определенный порядок, — довольно сухо отозвался Куровской. — Вы должны были написать докладную хотя бы на мое имя. Мы обязаны на месте осмотреть ржаное поле и составить акт с указанием, как поступать дальше с этим полем. Вы игнорировали порядок. Складывается впечатление, что вы решили молчком проделать эту аферу, чтобы пополнить недозрелым зерном недостающий фураж для скота. Как прикажете теперь поступить? Проявить солидарность и разделить ответственность с вами или доложить Румянцеву?
— Послушайте, Павел Петрович, — как можно спокойнее сказал Савин. — Зайцев указал мне на полегшую рожь и пропадающий клевер еще до решения исполкома. Я сходил на поле, увидел, что там делается, и дал согласие — косить. Когда до меня дошло неожиданное распоряжение, там оставалась неубранной едва ли третья часть поля, семь или восемь гектаров. Бежать к вам, остановив налаженный конвейер сушки, я посчитал излишним. Мы приготовили из травы с этого поля отличный корм. И спасли клевер. Хозяйству и району только польза.
— Понимаю, понимаю. Но вот подойдет время уборки зерна. Все знают, сколько у нас уборочных гектаров. Скосим. Напишем отчет. Двадцати гектаров недостает. Где они? Это у меня, понимаете, у меня спросят Глебов или Румянцев. Что отвечу? А если району не хватит до плана продажи десяти или двадцати тонн зерна? Свою голову под секиру подставлять, право же, нет резона. Я скоро пойду на пенсию. Спасая от наказания вас, я сам рискую потерять очень многое. Это к тому, чтобы вы не восприняли мой поступок как вражду. Предложите, как поступить без ущерба для вас и для меня? Ну-с?..
И с ожиданием уставился на собеседника.
Михаил Иларионович понял, что самое худшее свершилось. Дьяконов оказался прозорливым. Однако теперь поздно рассуждать. И он просто ответил:
— Никаких ходов я предлагать вам не хочу и не буду. Я привык отвечать за свои поступки. И не люблю одалживаться, чтобы потом ходить возле вас, как бычок на привязи. Поступайте, как найдете нужным. Я и теперь считаю наше с Зайцевым решение правильным.
И остановился, требовательно вглядываясь в лицо начальника управления.
— Не все такие смелые, как в Лужках и в Кудрине. Я, например, не могу позволить, себе поправлять старшего.
— А почему, собственно?
— Служба, голубчик. Что сказано начальством, то для меня закон.
— Даже если сказана глупость?
— Глупость — удел исполнителей, а не руководителей. Пора бы вам знать. — И Куровской усмехнулся.
— Бросьте вы! Какие-то лакейские мысли! — с досадой отмахнулся Савин. — Какие-то завихрения. Вы ждали меня не для этого разговора, так я понимаю?
— Угадали. И опять служба, хоть разговор сперва будет один на один. Не хочу, чтобы вы расценили мои дальнейшие действия как личную неприязнь. Честно скажу: не хочется мне подводить вас в такую неприятную минуту, но и по-другому не способен поступить.
Они стояли недалеко от дома «Сельхозхимии».
— В чем дело? — Савину надоели полунамеки.
— А вот в чем. — Куровской вынул из кармана пяток крупных гранул и протянул колхозному агроному. — Это я взял со стола Дьяконова. Травяные гранулы из Лужков. Их под навесом у вас едва ли не полтысячи мешков.
— Ну и что? — Савин не понял.
— Всмотритесь получше.
И в это мгновение Михаил Иларионович понял, что хотел сказать Куровской. На гладких боковинах спрессованного и высушенного до черно-зеленого цвета травяного брикета отчетливо проступали светло-коричневые дольки. Зерна ржи.
— Углядели? Я так понимаю, — приглушенным голосом сказал Куровской, — что вы скосили рожь, которую район и область решили оставить на зерно. Или это густой самосев среди травы?
— Мы действительно скосили рожь, — ответил Савин. — Она совершенно заросла сорняками и полегла. Оставлять ее на зерно бесхозяйственно. Никакой мастер не вымолотит и пяти центнеров на гектаре. А под густым покровом погибал клевер, участок размножения нового тетраплоида. Вот почему лужковский звеньевой решил скосить зелень: спасти клевер и собрать зеленый корм, как предусмотрено планом звена.
— Существует определенный порядок, — довольно сухо отозвался Куровской. — Вы должны были написать докладную хотя бы на мое имя. Мы обязаны на месте осмотреть ржаное поле и составить акт с указанием, как поступать дальше с этим полем. Вы игнорировали порядок. Складывается впечатление, что вы решили молчком проделать эту аферу, чтобы пополнить недозрелым зерном недостающий фураж для скота. Как прикажете теперь поступить? Проявить солидарность и разделить ответственность с вами или доложить Румянцеву?
— Послушайте, Павел Петрович, — как можно спокойнее сказал Савин. — Зайцев указал мне на полегшую рожь и пропадающий клевер еще до решения исполкома. Я сходил на поле, увидел, что там делается, и дал согласие — косить. Когда до меня дошло неожиданное распоряжение, там оставалась неубранной едва ли третья часть поля, семь или восемь гектаров. Бежать к вам, остановив налаженный конвейер сушки, я посчитал излишним. Мы приготовили из травы с этого поля отличный корм. И спасли клевер. Хозяйству и району только польза.
— Понимаю, понимаю. Но вот подойдет время уборки зерна. Все знают, сколько у нас уборочных гектаров. Скосим. Напишем отчет. Двадцати гектаров недостает. Где они? Это у меня, понимаете, у меня спросят Глебов или Румянцев. Что отвечу? А если району не хватит до плана продажи десяти или двадцати тонн зерна? Свою голову под секиру подставлять, право же, нет резона. Я скоро пойду на пенсию. Спасая от наказания вас, я сам рискую потерять очень многое. Это к тому, чтобы вы не восприняли мой поступок как вражду. Предложите, как поступить без ущерба для вас и для меня? Ну-с?..
И с ожиданием уставился на собеседника.
Михаил Иларионович понял, что самое худшее свершилось. Дьяконов оказался прозорливым. Однако теперь поздно рассуждать. И он просто ответил:
— Никаких ходов я предлагать вам не хочу и не буду. Я привык отвечать за свои поступки. И не люблю одалживаться, чтобы потом ходить возле вас, как бычок на привязи. Поступайте, как найдете нужным. Я и теперь считаю наше с Зайцевым решение правильным.