Да, много неизвестных поставил перед Арефьевым Скоросветов. И главное — непонятно, во имя чего?..
Сколько потом пришлось искать, спорить, доказывать свою невиновность. Может, зря он согласился теперь? Андрей отказался, и другие испытатели, похоже, не очень-то рвутся к «Супер-Фортуне». Дина просит побыть с Любашей и с нею хотя бы эту недельку, которую дали ему врачи на отдых после госпиталя. Поехали бы на рыбалку, за грибами. Жена и дочурка так любят бродить по осеннему лесу. Да и он сам… Но катапульту ждут летчики. Вспомнился недавний случай, о котором писала газета. Самолет, обходя грозовой фронт, попал в мощное кучевое облако, не выдержал турбулентных потоков и разломился. Летчик катапультировался за звуковой скоростью и получил серьезную травму. А будь скорость еще выше, шансов на спасение не оставалось бы совсем. И потому Игорю надо думать не о лесочке и грибочках, а о деле, которому себя посвятил и которое ждать не может…
Он отстегнул ремни, спустился вниз и направился к тренажеру. Мовчун увидел его, собрал инструмент: он все совершенствовал аппаратуру, чтобы умела учить всем премудростям испытательского ремесла, готовности ко всяким неожиданностям.
— Пожалуйста, Игорь Андреевич. Сейчас проверим, не разучились ли вы за этот месяц укрощать строптивую.
— У младшей сестры, говорят, характер лучше, добрее, — пошутил Игорь.
— Не верьте тому, что говорят. Лучше сто раз проверить, чем один раз поверить…
Мовчун знал свое дело. Он задавал такие вводные, придумывал такие головоломки с неисправностями, о которых испытатели и не слышали, но которые могли быть.
Целый час Мовчун не выпускал Игоря из кабины тренажера, пока запас вводных не иссяк и он сам не устал.
— Теперички добре. Теперички и вы сумлеваться не будете, и я усну со спокойной совестью.
В тренажерную неизвестно каким ветром занесло Измайлова.
— Привет, труженики. Скафандр новый испытали? — обратился он к Игорю.
— Нет еще, — ответил Арефьев. — Что-то у Алексеева не ладится. В старом сходим.
— Как «не ладится»? — удивился доктор. — Я только вчера разговаривал с Алексеевым, скафандр готов.
— А вы-то что волнуетесь, Марат Владимирович? — насмешливо спросил Мовчун. — Скафандр, насколько мне известно, не по вашей, докторской, части.
— А-а, — сердито махнул рукой Измайлов. — Что ты понимаешь, Тихон Васильевич. Эксперимент — дело всех и каждого, кто с ним связан. А я, как тебе известно, отвечаю не за какой-то там дренаж (он специально исказил слово, чтобы побольнее уколоть насмешника), а за жизнь испытателя, и мне до всего есть дело — и до дренажера, и до скафандра.
Измайлов, чувствовалось, рассердился не на шутку, и, чтобы успокоить его, прекратить дальнейшую пикировку, могущую привести к ссоре, Игорь встал между инструктором и доктором, взял Измайлова под руку.
— Спасибо, Марат Владимирович, что вы так бдительно стоите на страже нашей безопасности и здоровья. Новый скафандр, конечно же, предпочтительнее надеть в испытательный полет, но тут все зависит от вашего друга, конструктора Алексеева. Пока он меня не приглашал.
— Вот голова садовая! — сокрушенно воскликнул Измайлов. — Все скромничает, боится, как бы его в карьеризме не обвинили. — И, круто повернувшись, зашагал к выходу.
Ясноград. 6 октября 1988 г.
Сообщение Гусарова о заключении по «элке», несмотря на то, что оно опровергало версию Петриченкова, помощник председателя комиссии по расследованию близко к сердцу не принял — он просто-напросто не поверил в него: такое заключение выгоднее, оно устраивает всех — с мертвого спрос невелик; а вот если в аварийном акте записать, что катастрофа произошла из-за тяги руля высоты, тут всем хлопот и неприятностей полон рот: почему просмотрели, как проводятся смотры и регламентные работы, каковы знания авиаспециалистов техники и наставления по инженерно-авиационной службе и прочее, и прочее. Может, так и лучше, это его, Гусарова, дело, но пусть знает, он, Петриченков, в курсе.
Гусаров, разумеется, и здесь не будет сидеть сложа руки, и Петриченков представлял себе, какие это будут «беседы», потому надо торопиться, опередить его, а главное — не ошибиться, такие раздобыть факты, против которых никакие теоретические выкладки не устояли бы. Правда, пока генерал-майор особой активности не проявляет, держит свое слово, но все равно информация к нему стекается…
Итак, пункт 1. Заключение Арефьева по «Фортуне». Проверено. «Катапульта к эксплуатации непригодна».
Да, много неизвестных поставил перед Арефьевым Скоросветов. И главное — непонятно, во имя чего?..
Сколько потом пришлось искать, спорить, доказывать свою невиновность. Может, зря он согласился теперь? Андрей отказался, и другие испытатели, похоже, не очень-то рвутся к «Супер-Фортуне». Дина просит побыть с Любашей и с нею хотя бы эту недельку, которую дали ему врачи на отдых после госпиталя. Поехали бы на рыбалку, за грибами. Жена и дочурка так любят бродить по осеннему лесу. Да и он сам… Но катапульту ждут летчики. Вспомнился недавний случай, о котором писала газета. Самолет, обходя грозовой фронт, попал в мощное кучевое облако, не выдержал турбулентных потоков и разломился. Летчик катапультировался за звуковой скоростью и получил серьезную травму. А будь скорость еще выше, шансов на спасение не оставалось бы совсем. И потому Игорю надо думать не о лесочке и грибочках, а о деле, которому себя посвятил и которое ждать не может…
Он отстегнул ремни, спустился вниз и направился к тренажеру. Мовчун увидел его, собрал инструмент: он все совершенствовал аппаратуру, чтобы умела учить всем премудростям испытательского ремесла, готовности ко всяким неожиданностям.
— Пожалуйста, Игорь Андреевич. Сейчас проверим, не разучились ли вы за этот месяц укрощать строптивую.
— У младшей сестры, говорят, характер лучше, добрее, — пошутил Игорь.
— Не верьте тому, что говорят. Лучше сто раз проверить, чем один раз поверить…
Мовчун знал свое дело. Он задавал такие вводные, придумывал такие головоломки с неисправностями, о которых испытатели и не слышали, но которые могли быть.
Целый час Мовчун не выпускал Игоря из кабины тренажера, пока запас вводных не иссяк и он сам не устал.
— Теперички добре. Теперички и вы сумлеваться не будете, и я усну со спокойной совестью.
В тренажерную неизвестно каким ветром занесло Измайлова.
— Привет, труженики. Скафандр новый испытали? — обратился он к Игорю.
— Нет еще, — ответил Арефьев. — Что-то у Алексеева не ладится. В старом сходим.
— Как «не ладится»? — удивился доктор. — Я только вчера разговаривал с Алексеевым, скафандр готов.
— А вы-то что волнуетесь, Марат Владимирович? — насмешливо спросил Мовчун. — Скафандр, насколько мне известно, не по вашей, докторской, части.
— А-а, — сердито махнул рукой Измайлов. — Что ты понимаешь, Тихон Васильевич. Эксперимент — дело всех и каждого, кто с ним связан. А я, как тебе известно, отвечаю не за какой-то там дренаж (он специально исказил слово, чтобы побольнее уколоть насмешника), а за жизнь испытателя, и мне до всего есть дело — и до дренажера, и до скафандра.
Измайлов, чувствовалось, рассердился не на шутку, и, чтобы успокоить его, прекратить дальнейшую пикировку, могущую привести к ссоре, Игорь встал между инструктором и доктором, взял Измайлова под руку.
— Спасибо, Марат Владимирович, что вы так бдительно стоите на страже нашей безопасности и здоровья. Новый скафандр, конечно же, предпочтительнее надеть в испытательный полет, но тут все зависит от вашего друга, конструктора Алексеева. Пока он меня не приглашал.
— Вот голова садовая! — сокрушенно воскликнул Измайлов. — Все скромничает, боится, как бы его в карьеризме не обвинили. — И, круто повернувшись, зашагал к выходу.
Ясноград. 6 октября 1988 г.
Сообщение Гусарова о заключении по «элке», несмотря на то, что оно опровергало версию Петриченкова, помощник председателя комиссии по расследованию близко к сердцу не принял — он просто-напросто не поверил в него: такое заключение выгоднее, оно устраивает всех — с мертвого спрос невелик; а вот если в аварийном акте записать, что катастрофа произошла из-за тяги руля высоты, тут всем хлопот и неприятностей полон рот: почему просмотрели, как проводятся смотры и регламентные работы, каковы знания авиаспециалистов техники и наставления по инженерно-авиационной службе и прочее, и прочее. Может, так и лучше, это его, Гусарова, дело, но пусть знает, он, Петриченков, в курсе.
Гусаров, разумеется, и здесь не будет сидеть сложа руки, и Петриченков представлял себе, какие это будут «беседы», потому надо торопиться, опередить его, а главное — не ошибиться, такие раздобыть факты, против которых никакие теоретические выкладки не устояли бы. Правда, пока генерал-майор особой активности не проявляет, держит свое слово, но все равно информация к нему стекается…
Итак, пункт 1. Заключение Арефьева по «Фортуне». Проверено. «Катапульта к эксплуатации непригодна».