— Влезала бы в неприятности, что ж еще? Держи. Не хочу, чтобы ты опять потерялась где-нибудь без связи с миром. И не вешай нос, мелочь. Прорвемся, не в первый раз. И явно не в последний.
— Это точно, = хрипло хохотнула Мира, неловко сжимая пальцами пострадавшей руки новый смартфон. И отстранившись от плеча Черепа, сгорбилась. — Мне это… Возвращаться пора. На работу. Она у меня с проживанием… Толь, отвезешь, а? Ай! За что?!
— За идиотские вопросы, Вороненок, — мягкая улыбка на лице Тимыча никак не вязалась с общей аурой мрачности, окутавшей его. Но от нее, отчего-то, у Черепа перестали дрожать руки и куда-то пропала вся злость. А Мирка…
Мирка улыбнулась чуть шире, медленно поднявшись с дивана и начиная собираться. Она по-прежнему куталась в плед и иногда вздрагивала, оглядываясь по сторонам, но уже не казалась собственным призраком.
И глядя на нее, такую хрупкую, слабую и отчаянно смелую, Череп в который уже раз за время их знакомства поклялся, что ни за что не позволить ей снова остаться с проблемами один на один. Не тогда, когда этой самой проблемой стала женщина, явно лишившаяся последних мозгов и способная если не на все, то на многое!
Наша семья — это странное нечто, Которое вечно стоит за спиной. Я просто хочу быть свободным и точка, Но это означает расстаться с семьей Наутилус Помпилиус — Наша семья
Утро наступило…
Просто наступило. Просто кто-то раздвинул шторы, пуская в комнату тусклое осеннее солнце. Просто этот самый кто-то поставил на прикроватную тумбочку большую кружку ароматного кофе. И вместо привычной собачьей возни, на край кровати уселся тот, кто был гораздо легче братьев наших меньших. А еще вежливее, внимательнее, заботливее…
— Доброе утро, — хрипло пробормотала, зарывшись носом в подушку и не собираясь вставать в ближайшие пару лет точно. — Извини, Кальянов, пробежка на сегодня отменяется. Я слегка не в форме…
— Вижу, — тихо усмехнулся Эрик. И я вздрогнула, широко распахнув глаза, когда почувствовала почти невесомое, нежное прикосновение к собственной ладони. Той самой, где под слоем повязки был надежно спрятан жуткий ожог.
Сглотнув, облизнула вмиг пересохшие губы и медленно села, машинально отодвинувшись подальше от раннего гостя и прижав руку к груди. Не то, чтобы я не доверяла кудряшке, нет. Но после вчерашнего «разговора» с собственной матерью, у меня болел не только свежий ожог, но и старые белесые шрамы, скрытый той самой татуировкой на левой руке.
Символично, что оба украшения я получила от одной и той же женщины. Поморщилась, отгоняя ненужные мысли и настороженно покосилась на своего личного рабовладельца. В смысле, работодателя. Вот только тот, вместо того, что бы учинить допрос с пристрастием, лишь солнечно, мягко улыбнулся и вышел. Оставив меня в компании яркого недоумения и горячего кофе. Впрочем, в одиночестве я пребывала минуты две, если не меньше. Увы, в доме, где есть собаки, надеяться на уединение просто верх наивности. И стоило хозяину стаи выйти из моей спальни, как в дверном проеме появилась хитрая мохнатая морда. Припав на передние лапы, свесив язык и повернув голову набок, глядя прямо на меня. Следом нарисовалась вторая, просунувшись чуть дальше и прижав уши к голове. Затем третья, усевшись в наглую посреди порога и взирая на все и вся с непередаваемым ледяным спокойствием.
Откинувшись на спинку кровати, я осторожно взяла в руки чашку, делая глоток. И скептически покосилась на это представление. Чувствуя, как невольно на лице появляется слабое подобие улыбки и становится чуточку легче дышать. Почему-то здесь, рядом со стаей и Эриком было как-то по особенному спокойно. Еще не свой, родной дом, но уже и не чужой точно.
Тихо фыркнув, я покачала головой, глядя, как Макс топчется по беззлобно огрызающемуся Волку, а Север наблюдает за этим безобразием с настоящей буддийской невозмутимостью. И недоуменно нахмурилась, заметив, что двоих в этой хвостатой банде явно не хватает.
Вот только озадачиться этим вопросом всерьез я не успела. Только кружку в сторону отставить успела, как меня просто и незатейливо погребло под двумя мохнатыми «облачками». Тяжелыми такими, упитанными, радостно вилявшими хвостами как заправскими пропеллерами и чересчур активно пытавшимися вылизать мне лицо, руки, шею, уши…
И ладно бы один раз!
— Фу, фу я сказала! — попытки отпихнуть собак ни к чему не привели. Они тихо урчали, ластились, но слезать с меня явно не собирались. — Ах так, да? Ну держитесь!
Следующие минут пятнадцать в спальне творился самый настоящий беспредел, итогом которого стали перевернутые кресла, напрочь сбитая постель, съехавшая на пол, упертое Максом покрывало, изжеванные листы моего реферата по экономике (невозмутимой морде Севера не удалось меня обмануть) и звонкий собачий лай, от которого только что стекла в окнах не дребезжали. И вряд ли бы на этом все закончилось, если бы…
— Всегда знал, что в тебе больше от обезьяны, чем человека, — язвительный, скучающий голос нарушил уютную атмосферу веселья и беззаботности. Север, в это время пытавшийся активно от меня уползти и не дать почесать пузо, замер, приподняв голову и тихо, но внушительно рыкнул.
Обладателя этого голоса он, как и я, откровенно недолюбливал. И если меня младший брат хозяина дома просто раздражал, вызывая какую-то неосознанную внутреннюю опаску, то хаски его просто терпеть не могли. Причем проникнувшись откровенной нелюбовью к Кальянову-младшему всей стаей разом.
— Всегда думала, что только у меня язык работает быстрее мозга, — осторожно выбравшись из-под Волка, я уселась ровно и провела рукой по волосам, пытаясь разобрать спутанные пряди волос. Не получилось.
И плюнув на это неблагодарное дело, только плечами пожала, почесывая подлезшего под руку Макса.
— Влезала бы в неприятности, что ж еще? Держи. Не хочу, чтобы ты опять потерялась где-нибудь без связи с миром. И не вешай нос, мелочь. Прорвемся, не в первый раз. И явно не в последний.
— Это точно, = хрипло хохотнула Мира, неловко сжимая пальцами пострадавшей руки новый смартфон. И отстранившись от плеча Черепа, сгорбилась. — Мне это… Возвращаться пора. На работу. Она у меня с проживанием… Толь, отвезешь, а? Ай! За что?!
— За идиотские вопросы, Вороненок, — мягкая улыбка на лице Тимыча никак не вязалась с общей аурой мрачности, окутавшей его. Но от нее, отчего-то, у Черепа перестали дрожать руки и куда-то пропала вся злость. А Мирка…
Мирка улыбнулась чуть шире, медленно поднявшись с дивана и начиная собираться. Она по-прежнему куталась в плед и иногда вздрагивала, оглядываясь по сторонам, но уже не казалась собственным призраком.
И глядя на нее, такую хрупкую, слабую и отчаянно смелую, Череп в который уже раз за время их знакомства поклялся, что ни за что не позволить ей снова остаться с проблемами один на один. Не тогда, когда этой самой проблемой стала женщина, явно лишившаяся последних мозгов и способная если не на все, то на многое!
Наша семья — это странное нечто, Которое вечно стоит за спиной. Я просто хочу быть свободным и точка, Но это означает расстаться с семьей Наутилус Помпилиус — Наша семья
Утро наступило…
Просто наступило. Просто кто-то раздвинул шторы, пуская в комнату тусклое осеннее солнце. Просто этот самый кто-то поставил на прикроватную тумбочку большую кружку ароматного кофе. И вместо привычной собачьей возни, на край кровати уселся тот, кто был гораздо легче братьев наших меньших. А еще вежливее, внимательнее, заботливее…
— Доброе утро, — хрипло пробормотала, зарывшись носом в подушку и не собираясь вставать в ближайшие пару лет точно. — Извини, Кальянов, пробежка на сегодня отменяется. Я слегка не в форме…
— Вижу, — тихо усмехнулся Эрик. И я вздрогнула, широко распахнув глаза, когда почувствовала почти невесомое, нежное прикосновение к собственной ладони. Той самой, где под слоем повязки был надежно спрятан жуткий ожог.
Сглотнув, облизнула вмиг пересохшие губы и медленно села, машинально отодвинувшись подальше от раннего гостя и прижав руку к груди. Не то, чтобы я не доверяла кудряшке, нет. Но после вчерашнего «разговора» с собственной матерью, у меня болел не только свежий ожог, но и старые белесые шрамы, скрытый той самой татуировкой на левой руке.
Символично, что оба украшения я получила от одной и той же женщины. Поморщилась, отгоняя ненужные мысли и настороженно покосилась на своего личного рабовладельца. В смысле, работодателя. Вот только тот, вместо того, что бы учинить допрос с пристрастием, лишь солнечно, мягко улыбнулся и вышел. Оставив меня в компании яркого недоумения и горячего кофе. Впрочем, в одиночестве я пребывала минуты две, если не меньше. Увы, в доме, где есть собаки, надеяться на уединение просто верх наивности. И стоило хозяину стаи выйти из моей спальни, как в дверном проеме появилась хитрая мохнатая морда. Припав на передние лапы, свесив язык и повернув голову набок, глядя прямо на меня. Следом нарисовалась вторая, просунувшись чуть дальше и прижав уши к голове. Затем третья, усевшись в наглую посреди порога и взирая на все и вся с непередаваемым ледяным спокойствием.
Откинувшись на спинку кровати, я осторожно взяла в руки чашку, делая глоток. И скептически покосилась на это представление. Чувствуя, как невольно на лице появляется слабое подобие улыбки и становится чуточку легче дышать. Почему-то здесь, рядом со стаей и Эриком было как-то по особенному спокойно. Еще не свой, родной дом, но уже и не чужой точно.
Тихо фыркнув, я покачала головой, глядя, как Макс топчется по беззлобно огрызающемуся Волку, а Север наблюдает за этим безобразием с настоящей буддийской невозмутимостью. И недоуменно нахмурилась, заметив, что двоих в этой хвостатой банде явно не хватает.
Вот только озадачиться этим вопросом всерьез я не успела. Только кружку в сторону отставить успела, как меня просто и незатейливо погребло под двумя мохнатыми «облачками». Тяжелыми такими, упитанными, радостно вилявшими хвостами как заправскими пропеллерами и чересчур активно пытавшимися вылизать мне лицо, руки, шею, уши…
И ладно бы один раз!
— Фу, фу я сказала! — попытки отпихнуть собак ни к чему не привели. Они тихо урчали, ластились, но слезать с меня явно не собирались. — Ах так, да? Ну держитесь!
Следующие минут пятнадцать в спальне творился самый настоящий беспредел, итогом которого стали перевернутые кресла, напрочь сбитая постель, съехавшая на пол, упертое Максом покрывало, изжеванные листы моего реферата по экономике (невозмутимой морде Севера не удалось меня обмануть) и звонкий собачий лай, от которого только что стекла в окнах не дребезжали. И вряд ли бы на этом все закончилось, если бы…
— Всегда знал, что в тебе больше от обезьяны, чем человека, — язвительный, скучающий голос нарушил уютную атмосферу веселья и беззаботности. Север, в это время пытавшийся активно от меня уползти и не дать почесать пузо, замер, приподняв голову и тихо, но внушительно рыкнул.
Обладателя этого голоса он, как и я, откровенно недолюбливал. И если меня младший брат хозяина дома просто раздражал, вызывая какую-то неосознанную внутреннюю опаску, то хаски его просто терпеть не могли. Причем проникнувшись откровенной нелюбовью к Кальянову-младшему всей стаей разом.
— Всегда думала, что только у меня язык работает быстрее мозга, — осторожно выбравшись из-под Волка, я уселась ровно и провела рукой по волосам, пытаясь разобрать спутанные пряди волос. Не получилось.
И плюнув на это неблагодарное дело, только плечами пожала, почесывая подлезшего под руку Макса.